«Мистер Эдвард Рочестер и его жена миссис Джейн Рочестер».
Ладно, возможно, я слегка поторопилась, назвав себя его женой, но мы же собираемся пожениться. Эдди невиновен. А я – свободна.
Я сажусь в машину, сжимаю руками руль и делаю глубокий вдох. В конце концов, я же не убила мистера Брока. Убить человека и позволить ему умереть – это две разные вещи. Он это заслужил. Он позволил Джейн умереть. Настоящей Джейн, той, которую я любила, считала самой лучшей подругой из всех, своей сестрой, пусть даже не родной по крови. Ведь у нас был общий дом. У нас был общий кошмар.
Она всегда была щуплой, маленькой, постоянно подхватывала в школе всевозможные простуды или кишечные заболевания. Обычно мне удавалось ей помочь – витамин С, апельсиновый сок. Я делала для нее конспекты занятий, чтобы она не отставала от учебы. Но в тот последний раз она заболела и не поправилась. Кашель стал более влажным, надрывным, лихорадка усилилась. «Вы должны отвезти ее к врачу, вы должны», – умоляла я Броков, но те, как всегда, находили отговорки.
«Она в порядке, она притворяется, у нее не настолько серьезная болезнь».
Джейн умерла в моей постели, прижавшись ко мне, ее тело было таким горячим, что обжигало, но я все равно ее обнимала. Я держала ее в объятиях, пока она хватала ртом воздух, сотрясаясь от дрожи, и наконец замерла. Пневмония. Джейн могла умереть от этой болезни, даже если бы Броки доставили ее в больницу. Она уже была так слаба.
Теперь я никогда не узнаю, как все сложилось бы.
Поэтому, оставшись тем вечером в доме наедине с мистером Броком, я ощущала нечто вроде торжества справедливости. Миссис Брок отправилась играть в бинго, и к тому времени я была единственным приемным ребенком на их попечении. Мистер Брок смотрел по телевизору бейсбольный матч, и какой-то штрафной балл вывел его из себя. В таких случаях он иногда бил кого-то из нас, но в тот вечер просто вскочил и с покрасневшим лицом стал орать на телевизор.
Я сидела за кухонным столом, заполняя документы для дерьмовой работы в фастфуде, когда мистер Брок внезапно начал задыхаться и схватился за грудь. Уже некоторое время у него были проблемы с сердцем; я не знала, что именно с ним не так, но могла предположить, что диета из виски, жареной картошки и Чистого Гребаного Зла никому не идет на пользу. Мистер Брок принимал таблетки для сердца – большие таблетки в оранжевом флаконе. Он прохрипел это слово, повернувшись ко мне с лицом цвета прокисшего молока.
«Таблетки».
Но я их ему не дала. Он упал на колени, его рот открывался и закрывался, как у рыбы, выброшенной на берег, глаза вылезали из орбит. Мистер Брок был не крупным мужчиной – вообще-то он был не намного крупнее меня, – но мне все равно нравилось, как он стоял на коленях. Я поднялась на ноги и стояла над ним, пока он в полном недоумении таращился на меня. Это слово само сорвалось с моих губ.
Умри.
Я хотела, чтобы он умер – из-за Джейн. Поэтому я стояла и смотрела, как он корчится и задыхается, а когда он попытался дотянуться до своих таблеток, лежащих на маленьком столике между двумя креслами, я взяла их. Держала их перед его лицом, чтобы он видел, что они у меня. Потом я пошла на кухню и трясущимися руками высыпала их в раковину, включив на всякий случай измельчитель мусора в сливе.
Я вышла из дома лишь после того, как убедилась, что мистер Брок перестал дышать.
В течение последних пяти лет я убегала от событий той ночи, от осознания того, что люди наверняка запомнили, что я единственная находилась дома, когда мистер Брок упал замертво.
Но я забыла, насколько непримечательными были такие дети, как я. Никто не связывал мое исчезновение с его смертью – в конце концов, у него было больное сердце, а Хелен просто уехала из города. Ей только что исполнилось восемнадцать, она окончила среднюю школу и вышла из-под надзора системы опеки. Я покинула дом с удостоверением личности Джейн в сумочке. Джейн, которая была настолько похожа на меня, что могла сойти за родную сестру.
И я начала все сначала. Удачно, как оказалось.
Улыбаясь, я завожу машину и направляюсь домой. В свой новый дом.
В свой настоящий дом.
– Какое платье мне надеть? – спрашиваю я.
Эдди окидывает взглядом варианты, разложенные на кровати. Их три: простое кремовое платье-футляр, более сексуальное черное и, наконец, то, которое я приобрела в «Сазерн-Мэнорс», – темно-сливового цвета, с вышитыми зелеными листьями на отложном воротничке и с укороченными рукавами. Платье – это гораздо более вычурно, чем та одежда, которую я обычно ношу, но мне было любопытно оценить платья, сшитые по эскизам Беа, и хотелось проверить, узнает ли ее стиль Эдди. А если он узнает, то скажет ли что-нибудь?
Если он и узнаёт работу Беа, то не выдает себя. Кивком указав на кремовое платье, Эдди просто говорит:
– Мне нравится вот это.
Так я отправляюсь на свою первую коктейльную вечеринку в загородном клубе, ощущая себя слегка похожей на девственницу, приготовленную для принесения в жертву. Платье, которое выглядело таким изысканным на вешалке, оказалось немного длинным для меня – подол закрывает колени, высокий воротник доходит мне почти до подбородка и придает коже желтоватый оттенок.
Загородный клуб Бирмингема – красивое, со вкусом оформленное здание в стиле Тюдоров, расположенное посреди широкой зеленой лужайки и окруженное старыми деревьями. Шагая по подъездной дорожке, я рассматриваю каменные и деревянные балки, свет, льющийся из окон, и придвигаюсь ближе к Эдди. Мы посещали модные рестораны и церковные мероприятия, но это похоже на какое-то новое испытание, и я не ощущаю себя в полной мере к нему готовой.
Даже на закате летний воздух такой горячий и плотный, что кажется, будто пытаешься дышать прямо над увлажнителем, но цветы в тяжелых вазонах у входной двери высоко держат ярко-розовые головки, и все вокруг выглядит таким сочным, таким живым. Все, кроме людей, которые входят в помещение.
Все они выглядят как копии людей, которые встречались мне в селении или на анонимном аукционе в методистской церкви: слегка напыщенные мужчины в костюмах; одетые в превосходные яркие платья женщины, чьи волосы не просто светлые или каштановые, а рукой дорогого парикмахера выкрашены в тысячи разных оттенков и того и другого. Стоимость украшений на гостях, собравшихся в этой комнате, вероятно, равна бюджету небольшой страны. А возможно, и не такой уж небольшой.
Вдоль задней стены стоят заполненные едой столы, официанты разносят на подносах канапе, но, похоже, никто из гостей не ест – зато в выпивке они себе не отказывают. Меня не удивляет толпа вокруг бара, расположенного в центре комнаты, и, подойдя ближе, я вижу, что там наливают исключительно первоклассный алкоголь.
Рука Эдди теплой тяжестью ощущается на моей пояснице, напоминая, что я нахожусь здесь по праву. Я улыбаюсь ему. Все же подобные случаи – когда я вижу Эдди в окружении других мужчин, мужей женщин, столь пристально изучаемых мной в течение последних нескольких месяцев, – напоминают мне, насколько он выделяется. Насколько не похож на остальных.
– Выпьешь чего-нибудь? – спрашивает он. Я киваю.
– Белого вина, пожалуйста.
Он пробирается сквозь окружившую бар толпу, а я остаюсь неловко стоять, сложив руки перед собой.
– Джейн!
Эмили улыбается мне и машет изящной рукой. Обняв меня за плечи худой загорелой рукой, она увлекает меня к группе женщин в коктейльных платьях; я ожидаю, что сейчас на меня нахлынет волна триумфа и самодовольства – из помощницы по выгулу собак всего за несколько месяцев я превратилась в одну из этих дам, – но я не чувствую ничего подобного. Вообще-то я просто хочу домой.
– Дже-е-ейн! – Судя по голосу, Эмили уже подвыпила. – Ты теперь со всеми здесь знакома, не так ли?
– Привет, девчули, – весело здороваюсь я.
Все улыбаются в ответ. Теперь я одна из них.
– Девчуля, у тебя такое красивое платье, – замечает Лэндри. Ее платье чем-то похоже на мое, так что, возможно, это не столько комплимент мне, сколько ей самой.
Заметив на ее руке великолепный браслет, тонкий золотой ободок с небольшим кулоном, свисающим с него, я принимаюсь гадать, есть ли какой-нибудь способ снять его с запястья Лэндри так, чтобы она не заметила. Черт, нет, одергиваю я себя. Тебе больше не нужно заниматься этой фигней; если ты это сделаешь, это будет равно самоубийству, поэтому просто спроси ее, где она его взяла, и купи точно такой же. Но покупать браслет не так интересно, поэтому я просто отвечаю на ее комплимент:
– О, спасибо. Я не могла решить, что надеть, поэтому выбрала то, что попроще.
– А Эдди пришел? – интересуется Эмили.
Я снова киваю, указывая за спину.
– Я оставила его охотиться за виски.
Все пять женщин разражаются натянутым смехом, как будто я удачно пошутила. Вообще-то в последнее время Эдди стал больше пить: в мусорном баке полно пустых бутылок, и я решила сегодня вечером приглядывать за ним повнимательнее, тем более что он за рулем. Конечно, я не собираюсь рассказывать об этом девчулям.
Кэролайн, кажется, замечает что-то в моем тоне, потому что произносит довольно многозначительно:
– Мне все еще не верится, что Трипп Ингрэм мог убить свою жену и ее лучшую подругу.
Поверх ее плеча я вижу мужчину, одетого гораздо более просто, чем остальные присутствующие, с камерой в руках, которой он всех вокруг фотографирует. Где вообще появляются такие снимки? Кому захочется смотреть на сплетничающих домохозяек?
– Я хочу сказать, Трипп по-прежнему утверждает, что не имеет никакого отношения к… – Кэролайн переходит на шепот. – К убийствам. И определенно будет суд… – Сделав паузу, она переводит взгляд прямо на меня. – Что ж, все это, должно быть, сплошной кошмар для вас обоих.
Это так бесит, и в то же время так… чертовски закономерно, что именно Трипп Ингрэм может разрушить мою жизнь. В конце концов, такие, как Трипп, только это и делают. Гадят таким, как я.