Беа знает, что сейчас случится, за мгновение до того, как все начинается, и от этого только хуже, ведь она уже никак не может предотвратить катастрофу.
На ее глазах мать поднимается со своего места, она нетвердо держится на ногах, покачивается, даже просто стоя. У Беа перехватывает горло, а сердце обрывается.
– Берта, ради бога, о чем ты говоришь? – обращается к ней мама, ее голос разносится над толпой, хотя слова она произносит невнятно.
Несколько голов поворачиваются в ее сторону. Беа вспоминает, что никто из собравшихся – никто, кроме Бланш, – не знает ее настоящего имени.
– Ее папа не отличал бокал для бурбона от пивной бутылки, – весело продолжает мама, как будто все это какой-то забавный анекдот, как будто она не рушит то, что построила Беа.
Аутентичность. Это идиотское модное словечко упоминается во всех их маркетинговых материалах, и вот ее мать разносит все к чертям.
– А ее бабуля Фрэнсис умерла еще до того…
Все происходит, как в замедленной съемке: мама поворачивается, чтобы обратиться к своим соседям по столу, одновременно с этим официант шагает вперед, высоко подняв поднос с бокалами шампанского – не с обычными, естественно, а от «Сазерн-Мэнорс», небольшими фужерами в форме половинок персика со стеклянными листьями. Столкновение почти похоже на балетный пируэт. Почти. Мама наступает на подол своего платья, официант пытается поймать ее и каким-то образом удержать свой поднос.
Мама падает на пол под звон разбитого стекла, официант неловко присаживается рядом с ней, наконец бросив свой поднос, чтобы схватить маму за локоть, а она смеется. На тыльной стороне ее ладони расплывается ярко-красное пятно крови, и она машинально вытирает руку о платье на глазах у застывшей от шока Беа.
– Упс! – продолжает смеяться мама.
Ее лицо пунцовое. Беа по-прежнему не может пошевелиться, не может заставить себя пересечь банкетный зал, чтобы проверить, все ли с мамой в порядке, помочь ей подняться на ноги.
Это делает Бланш.
Годы спустя Беа будет видеть как наяву: Бланш поднимает маму, бормоча что-то об этих старых коврах, о новых туфлях, оправдывая маму всеми возможными способами, словно никому совершенно не заметно, насколько та пьяна. Только почувствовав на себе взгляд Бланш, Беа вновь обретает способность двигаться. Она подходит и с кривой улыбкой берет мать под другую руку.
– Давай отведем тебя наверх, – предлагает она.
Мать, улыбаясь и пребывая в блаженстве от паров алкоголя и бог знает от чего еще, позволяет увести себя из зала, как ребенка.
Позже Беа и Бланш сидят в гостиной в номере Беа. У Бланш в руках бокал вина, но Беа пьет бутилированную воду, не в силах сейчас вынести даже запах алкоголя.
– Почему ты не сказала мне, что все настолько плохо? – спрашивает Бланш.
Что Беа может на это ответить? Что она сама не знала, что все настолько плохо? Это ложь. Что она не хотела, чтобы кто-то еще знал, насколько все плохо на самом деле? Это ближе к истине, но слишком трудно признать, слишком стыдно и больно. Вместо этого Беа пожимает плечами:
– Я была так занята, что в последнее время не уделяла ей достаточно внимания. Я всегда знала, что она любит выпить вечером по коктейлю, но такое…
Беа напускает на себя растерянный вид, словно никогда не предполагала варианта, что мать напьется и опозорит ее, словно не привыкла к такому с детства.
– Может, ей нужна медицинская помощь? – предлагает Бланш.
Она отпивает из бокала, затем, замерев, смотрит на него – по-видимому, сообразив, что обсуждение лечения от алкогольной зависимости одновременно с распитием «Пино Гриджио» может выглядеть со стороны неоднозначно.
– Я вернусь в Калеру, – наконец произносит Беа, со стуком поставив бутылку с водой на стойку бара. – Присмотрю за ней какое-то время, верну ее на правильный путь.
Бланш хмурится.
– Ты уверена… – начинает она, но Беа обрывает ее взмахом руки.
– Я знаю, что ей нужно.
Никто не знает ее мать так, как Беа.
Эдди не приходил почти неделю после того, как мы переспали.
Отчасти я этого ожидала. Я понимала, что облажалась, намекнув на то, что Эдди может доверять мне, но по мере того, как проходили дни, начала задаваться вопросом, уж не конец ли это? Возможно, Эдди просто решил подождать, пока мои припасы закончатся и я умру с голоду здесь, наверху. Эта картина не выходила у меня из головы: мой скелет лежит на этой удобной кровати с белыми простынями, и новые жильцы, в один прекрасный день купившие этот дом, находят меня. Возможно, я стану призраком и мой дух будет вечно скитаться в этом доме, стенать наверху.
Когда я продала дом своей матери, в котором та умерла, то гадала, не остался ли там ее дух, не бродит ли ее призрак по коридорам.
Но сегодня Эдди вернулся. На этот раз он принес еду и новые книги, как будто хотел загладить свою вину. Я пыталась понять, вызваны ли его угрызения совести тем, что у нас был секс, или тем, что Эдди не приходил так долго, но так и не смогла определить.
Войдя, Эдди надолго застыл на пороге, глядя на меня, сидящую на кровати, и я затаила дыхание, ожидая, что будет дальше.
А затем он пересек комнату, с жадным стоном подхватил меня на руки и поцеловал так крепко, что я почувствовала, как мои губы расплющились о зубы, а во рту появился привкус крови. У меня получилось. Я напомнила Эдди о том, кем мы были друг для друга. Кем мы могли бы друг для друга снова стать. Даже после моего провала он вернулся и по-прежнему хотел меня. А я хотела его. Так же сильно, так же страстно. Несмотря ни на что.
Что, черт возьми, мне с этим делать?
Сегодня Эдди вел себя как-то иначе: не могу объяснить, в чем именно или по какой причине, но что-то с ним казалось не так. Он снова выглядел помятым, как будто плохо спал, и впервые за несколько недель у нас не было секса. Эдди просто оставил воду и еду и сказал, что ему нужно идти.
На его рубашке я заметила каплю крови. На манжете. А еще – царапину на запястье. Я спросила Эдди, что случилось, но он ответил, что ничего особенного.
Однако он не смотрел мне в глаза.
Меня бесит ощущение, будто я слежу за настроением Эдди, как за погодой. Все шло хорошо, у меня все получалось, Эдди начал доверять мне, а теперь он снова отдалился, просто выкладывает еду и почти не задерживается у меня, чтобы поговорить.
А еще с каждым визитом он выглядит все лучше. Больше похож на себя. Как будто чудовище, которое я видела на озере Смит, медленно превращается в моего возлюбленного Эдди, в моего мужа Эдди.
Теперь он держится более уверенно, и мне интересно, что изменилось.
Девушка.
Ну конечно, у него появилась девушка. Эдди мне не говорил. Я просто знаю.
Сегодня впервые после той ужасной ночи он больше всего был похож на Эдди, которого я встретила на Гавайях. Красивого. Авторитетного. Властного. Он не мог настолько измениться сам по себе. Я знаю Эдди. Лучше всего он выглядит и чувствует себя, когда у него есть для кого стараться. Интересно, кто она такая? Какая-то местная жительница? Кто-то из моих знакомых? Я пытаюсь представить его с Эмили или Кэмпбелл, с Лэндри Коул, но вряд ли это кто-то из них. Эти женщины никогда не нравились Эдди, он всегда говорил, что считает их скучными по сравнению со мной.
Ночами я лежу на кровати и пытаюсь представить ее, эту новую женщину, которая, насколько мне теперь известно, покорила сердце Эдди. Она моложе меня? Красивее? Понимает ли она, с кем связалась?
Сегодня вечером Эдди пришел слегка подвыпившим. Такое случилось впервые. Он и мне принес бутылку вина. Ну ладно, маленькую коробку с вином, из тех, что вмещают три бокала. Конечно, Эдди не принес мне ни штопора, ни стакана, но все же я обрадовалась, потому что так давно не пила вина, и первый глоток сразу же ударил в голову.
Эдди сел на кровать рядом, положив руку мне на бедро, но не сделал ни малейшей попытки зайти дальше, хотя я этого и хотела. Я ненавидела себя за это, но все равно хотела его.
– Ты с кем-то встречаешься, не так ли? – поинтересовалась я.
Я достаточно опьянела, чтобы поднять эту тему. Эдди был достаточно пьян, чтобы ответить.
– Да.
Я ожидала этого, но слова все равно ранили меня, причинили физическую боль. Мне казалось, что я не могу дышать.
– Кто она? – спросила я.
Глаза Эдди слегка затуманились, когда он отвел взгляд и убрал руку с моей ноги.
– Ты ее не знаешь.
Вот и все, что он сказал.
Сразу после этого Эдди ушел, на прощание коснувшись губами моего виска, и теперь я лежу на кровати, обливая слезами подушку. Мне следовало бы плакать от страха. Если Эдди встретил другую, как долго он станет держать меня здесь? Без сомнения, теперь я для него огромная обуза.
Но я не боюсь. Я… злюсь. Страдаю.
Ревную.
Ее зовут Джейн. Я выудила у Эдди эту информацию.
Когда он сегодня вошел, я как раз вышла из душа. Простое совпадение, ведь я не могу заранее знать, когда Эдди появится, но все равно получилось очень удачно. Как только Эдди увидел меня, завернутую в полотенце, его глаза потемнели, налились страстью, и мне показалось совершенно естественным уронить полотенце на пол и открыть Эдди свои объятия. После этого он был таким, каким всегда бывает после секса – более расслабленным, более уязвимым. Более простым.
– Какая она? – спросила я.
Эдди, почти не задумываясь, уточнил:
– Джейн?
Джейн.
Ее зовут Джейн. Такое простое имя. Такое обыкновенное. Неужели она простая, обыкновенная девушка?
– Она… – Эдди умолк, и я увидела, как на его лице промелькнуло чувство вины, когда он вспомнил о ней, лежа в моей постели. – Она совсем не похожа на тебя, – наконец ответил он, и я не совсем поняла, что он имел в виду.