Ну да, конечно, это не совсем честный мыслительный эксперимент — ведь у него останутся его потрясающие длинные пальцы, его горячий изумительный язык… А этого достаточно, чтобы она очень даже замечательно кончала… Проверено на практике… Да она от одного его взгляда может! Ну хорошо, а если бы он ослеп, оглох, если бы его паралич разбил? И тогда она все равно бы его любила и не променяла бы ни на кого. И кончала бы от воспоминаний.
Но с сексом все-таки лучше! Так за-ме-ча-тельно!
Господи, что же со мной творится, какие безумные мысли приходят в мою бедную, очумевшую голову! — думала Джули. Ведь это, наверно, род безумия. Тетушка точно подозревает ее в сумасшествии.
Но главное — только он ей нужен, только он. Был бы другой — и никаких оргазмов, никакой ненасытности. Так, имитировала бы что-нибудь с Джоном из жалости. А сейчас… иногда она ловила себя на том, что слишком, нереально счастлива. Что это выпал ей какой-то фантастический выигрыш. И ничем это счастье она не заслужила. И страшно его потерять…
И даже поговорить с ним нельзя откровенно на эту тему. Потому как невозможно, чтобы он узнал, какой властью он над ней обладает. Он и так, наверно, догадывается, змей! А так хотелось, так нестерпимо хотелось объясняться ему в необъятной любви. Признаваться, краснея, как в первый раз. Заливаясь пунцовой краской от счастливого смущения. Держать его за руку. Гладить его. Касаться губами. Без всякого сексуального содержания. Просто нежно. Хотя пойди, удержись потом, когда он начинает откликаться.
Могла любоваться им часами. Только была проблема — это надо было делать так, чтобы он не замечал.
А он, конечно, замечал. Но благодать была в том, что это ему нравилось. Игра была такая, приятная для обоих.
Все подружки, все соседки ей завидовали. Даже еще понятия не имея, как им хорошо в постели. Они-то со своими занудами еле-еле пыхтят под одеялом, в темноте, не глядя друг другу в глаза. И она бы тем же занималась с Джоном. Или с Робертом. Или с кем-то еще. Это онанизм, а не секс. Но они, все эти бедняжки, даже не догадываются, что бывает другое.
Но, даже не подозревая обо всем этом, живя в своем несчастном сексуальном средневековье, они все равно завидуют. Потому что видят, какой он красивый, как с ним интересно, как весело. Вон их городская красавица, Рита, сбежала бы к нему от своего занудного Джорджа, только пальцем помани. Джули же видела, как она на Карла смотрела тогда, у них в саду, на барбекю после свадьбы. А он не обращал на эти взгляды ни малейшего внимания. Ему плевать было на всю Ритину красоту, и на ямочки, на глазки, и на шейку. И на «Шанель» и весь ее макияж. Ему не до нее было. Он делом был занят — мясо жарил. И как жарил! Он вообще готовит как бог.
Но вот беда, на Риту ему, может быть, наплевать именно потому, что его десятки таких Рит окружают. Да еще красивее — в десять раз! Пообразованней. Помоложе. Он ведь даже конкурсы «Мисс Вселенная» и «Мисс Мира» снимает.
Джули представляла себе, как главные красавицы мира собираются за кулисами, а Карл ходит между ними, фотографирует. Заигрывает с ними, шутит. И когда он уходит, десятки невыносимо красивых головок поворачиваются ему вслед. Выбирай…
И от этой воображаемой картины душа Джули приходила в болезненное смятение, она гнала эти подлые мысли прочь изо всех сил, но они, проклятые, каждый раз возвращались. И ревность, злая и беспощадная, терзала ее до горьких слез, после которых никакого облегчения не наступало.
Тетя совсем не одобряла их брака. Вспоминала пословицу: «Красивый муж — чужой муж». Фыркала. Говорила: «Да еще иностранец! Какая-то смесь немца с цыганом. Да еще перекати поле — фотограф!» Качала головой удрученно. Эх, что сказали бы покойные родители…
Но потом Карл возвращался из очередного своего турне, веселый, ясноглазый и страстный, и они занимались часами сексом, и все ее недавние страхи казались ей снова чепухой. И ну ее к черту, эту зловредную старуху, тетку Фиону!
Как-то раз, после двухчасового сеанса страстного и акробатического секса, Джули лежала счастливо опустошенная на ковре и, глядя на изящную, никогда ей не надоедавшую лепнину на потолке, вдруг вспомнила «Мага» и сказала:
— Но ты зря не прочитал все подряд. Такие великие книги нельзя просто перелистывать. Иначе контекст разрушается. Если бы ты прочел все, то тебе было бы понятнее, что я имела в виду. Почему ты — молодой Кончис.
— А мне и так понятно. И я, в общем-то, все и прочитал.
— Не разыгрывай меня, пожалуйста! Я знаю про твою технику скорочтения, но такой толстенный роман… Сколько ты на него потратил — полчаса в общей сложности? Или меньше?
Вечно Карл шутил над ней. Иногда правду от шутки трудно было отличить, но в данном случае все было ясно. Разыгрывает! Даже при его феноменальных способностях прочитать целиком такой толстенный том за столь короткое время было невозможно.
Обычно в подобных ситуациях, когда Карл начинал казаться «слишком умным», он сам переводил разговор на другую тему. Но тут вдруг решил что-то ей доказать, что ли. Сказал:
— Я не только все прочитал, но некоторые особенно понравившиеся мне места выучил наизусть.
— Не смейся надо мной!
Карл закрыл глаза и начал декламировать:
Cras amet qui numquam amavit,
Quique amavit cras amet.
Что означает, примерно, в моем переводе: «Познает любовь не любивший ни разу, И тот, кто любил, тоже познает любовь».
— А ты и латынь знаешь? — спросила Джули.
— Да нет, так, с пятого на десятое…
— Ну а что это означает? Первая строчка — кто не любил, тот полюбит, все ясно. А вторая? Как это — кто любил, познает любовь? Опять, что ли, полюбит?
— Знание любви есть иллюзия. Самообман. На самом деле она каждый раз разная, непредсказуемая. Нечто совсем другое, неизведанное. Но вообще это, кажется, что-то из культа богини Венеры. По ночам его адепты эту фразу скандировали. Призыв такой: чем больше любви, тем лучше. И новой.
Что-то в этом месте разговор перестал Джули нравиться. И она решила повернуть его чуть-чуть в другую сторону. Прочь от темы новой любви.
— Послушай! Признавайся. Ты же меня разыграл! Насчет того, что все прочитал и куски наизусть выучил. Ведь этот латинский стих — он же в самом конце! Ты просто заглянул на последнюю страницу. Две строчки запомнить — это даже я могла бы. Признавайся: разыграл?
— Ну да, да!
И смеется.
Ну и слава богу, что смеется! Хорошо, что это розыгрыш. А то ей как-то не по себе было: что, если он действительно всего «Мага» прочитал минут за тридцать? И куски еще якобы выучил наизусть. Вот ведь шутник!
4
Как только Шанталь уехала в детский сад, Джули тихонечко вернулась в гостиную и устроилась на стуле прямо напротив Карла. Сидела, смотрела на него. Сердце таяло от жалости. Но не только. Привычное уже теперь едкое чувство примешивалось. Смотрит на возлюбленного и ненавистного супруга своего, и мысль сверлит мозг: почему он так похудел? Что он делал столько времени? Кто был с ним? Может быть, неразборчивый, беспорядочный секс с кем попало и есть одна из причин его изможденного состояния?
Тетка, главная разоблачительница Карла, его Немезида, во многом оказалась права. Сколь ни прискорбно это признавать.
Почему-то она единственная с самого начала его невзлюбила. Как повелось с той первой встречи на пароме, так он все для нее оставался «иностранец проклятый». Да что ты такая у меня ксенофобка, тетя? — спрашивала Джули. — А как же твоя опера любимая? Ее ведь все больше иностранцы сочиняли, не так ли? Всякие там «проклятые» итальянцы, да немцы, да еще французы.
— Опера — другое дело, — сухо отвечала тетушка.
— Почему другое? Ты как-то отделяешь искусство от реальности…
— Вот именно! — говорила тетушка.
И все тетя подозревала Карла в чем-то, в том, что он якобы женился на ней по расчету, только для того, чтобы каким-то корыстным образом ее использовать. Что на дом зарится. Да он десять таких домов купить может! Но этот довод тетушку не убеждал. Ну, значит, ему одиннадцатый нужен. Или для него местоположение важно.
А что — действительно удобно. И до Лондона рукой подать, если что. И до континента — хоть до Франции, хоть до Голландии, хоть до Бельгии. Прыг на паром — и оттуда дальше, в глубь континента. Ему же надо по работе мотаться все время. А тут такая ночлежка посередине комфортабельная, домашний уют и забота. Накормят, напоят и спать уложат. («Ну, не сразу уж таки именно спать», — думала в этом месте Джули и улыбалась про себя.) Но тетушка знай долбила и долбила в одну точку. Ну, по ней, по тетушке-то, выходило, что любой самый захудалый англичанин автоматически превосходит любого самого замечательного иностранца, это уж само собой. Вот была бы она с Джоном, например… Вот это было бы дело. А так… Эх, хорошо, что бедные ее родители всего этого не видят.
Разговоры про родителей Джули, конечно, задевали. И потом тетушка невольно подводила ее ко все той же, не дававшей покоя мысли. Ну ладно, дом не дом, местоположение или что там еще… Но что действительно его к ней привлекло?
С чего это выпал ей такой фантастический выигрыш?
Любил ли он ее? Джули старалась не додумывать до конца ответ на этот вопрос. Нужные слова он говорил, но насколько искренне? Он же актер гениальный, сыграет тебе все что угодно.
Была, правда, у нее надежда, что другого человека, неотделимого от нее, он полюбил всерьез. На грани одержимости. С первого дня, когда она привезла Шанталь из роддома. И он посмотрел в ее синие глаза. Сказал пораженно:
«Слушай, она как будто уже все понимает. Как будто знает, кто я такой. И кто ты. Какая-то даже мудрость в глазах. И даже печаль. Бог знает, что такое. Я не знал, что такое бывает».
И все. Пропал! Попал в сети. Которых никто ему и не расставлял. Хотя он, конечно, намекал поначалу, что беременность лучше бы прервать. Пока они не наладили свою жизнь и так далее. Пошлости обычные нес, хоть в этом был ничуть не лучше других. Но Джули отрезала: нет, этого не будет. Теперь было бы очень жестоко ему напоминать, что он когда-то хотел убить Шанталь.