Он только качал головой. Не хотел ничего обсуждать. Вообще очень мало с ней говорил. Только обязательные, дежурные вещи. И даже любовью он занимался с ней как будто по обязанности, как если бы за ним кто-то наблюдал, следил бы, как он это делает. Без всяких упражнений на ковре. Под одеялом, в темноте. С закрытыми глазами. Как те фолкстонские ханжи. Перед оргазмом сдержанно, отмеренно вскрикивал. Вдруг взял и рассказал ей русский анекдот. Как муж спрашивает жену: «Дорогая, ты кончила?» Жена отвечает: «Нет, дорогой, нет еще». А муж говорит: «Ну, ты кончай спокойненько, а я пойду покурю». Смешно. Но Джули только хихикнула слегка, а дальше смех застрял в горле. Она почти не смеялась в России и, кстати, совсем не кончала. Но притворялась для приличия. Имитировала легкий оргазм. Чтобы не обидеть никого.
В какой-то момент ей стало страшно: зачем мне этот скучный, напряженный, угрюмый человек? Да-да, на самом деле угрюмый, несмотря на все улыбки и шуточки. Она-то знает, каким он был в счастливые моменты в Англии! А этот — кто-то другой. Но кто же из них настоящий?
Потом вдруг пришло ей в голову, что Карл, вполне возможно, играет — и роль не идет! Даже у великих актеров бывает так. Он разучился быть русским! А что, ведь может быть такое…
Но окончательного ответа она не знала.
Она старалась не особенно предаваться размышлениям, гнала опасные мысли, но временами впадала в прострацию, не вовремя задумывалась, и Карл незаметно жал ей руку или наступал ей на ногу под столом. То есть без слов требовал, чтобы она держала себя в руках, виду не подавала. Вот такая веселая была жизнь на этой даче.
А по вечерам на «динер», который обед, но все-таки ужин, приходили очень важные пожилые мужчины. Они были одеты в штатское, в какие-то одинаковые коричневые костюмы, но ей все время казалось, что они только что в прихожей сняли с себя мундиры. Собственно, их было двое: один коренастый, полный, но очень крепкий, со стальным рукопожатием и холодным пристальным взглядом, от которого Джули хотелось спрятаться под стол. Второй — совершенно лысый, но с живым, выразительным лицом и смеющимися карими глазами — напомнил ей Карла. И тем, что все время работал в образе, и тем, что делал это талантливо. Если бы она не была настороже и если бы не прошла Карлову школу, ни за что бы не догадалась, что это игра. Поверила бы. Он умел смотреть на Джули тепло и весело — высшая степень мастерства! И только пару раз она успела поймать на себе его настоящий, холодно изучающий взгляд. Вернее, даже остаток, обрывок брошенного исподтишка взгляда, который тут же смягчался, веселел и теплел. Так что Джули начинала сомневаться: не привиделось ли ей?
Оба гостя свободно говорили по-английски, но лысого можно было, пожалуй, принять за носителя языка. Он говорил с сильным то ли американским, то ли канадским акцентом. И только пару раз сорвался, сделал какие-то нелепые грамматические ошибки. Джули подумала: а не нарочно ли? Не пытается ли скрыть, что долго жил где-то там — сначала, наверно, в Канаде, а потом в Штатах. Или наоборот…
Стол был полон еды, хотя дней через десять она стала казаться однообразной. Каждый раз — русский салат, который здесь почему-то называли оливье. Бред какой-то: всем известно, что салат этот появился в России, это самое, наверно, популярное в мире русское блюдо, а здесь почему-то именуют его французской фамилией. Еще одна филологическая несуразица…
Крымское вино и странный сладковатый напиток, называвшийся здесь шампанским, ей совсем не нравились. Водка и коньяк — тем более, она и в Англии-то крепкие напитки не жаловала. Привычного ей сидра не нашлось, равно как и теплого пива — биттера. А тем не менее ее заставляли каждый день пить. И это была мука. Кроме того, обязательно надо было есть черную икру, причем от нее явно ожидали восторгов — потому что ложками не ложками, а каждый вечер розетка с икрой заполнялась заново. «О-се-три-на» слегка подкопченная — вот что ей, пожалуй, понравилось. А «сьом-га» — ничего особенного, шотландский лосось бывает и повкусней. Борщ надо было хвалить, куда же деться! И он, может быть, замечательная штука, но она, как англичанка, не любила супов в принципе, за исключением, может быть, марсельского буйабеса, и то не все рестораны умеют его готовить даже во Франции. Карл сказал, что скоро они попробуют «у-хю» — русскую версию буйабеса. Но ожидания не оправдались. Нет, ничего, неплохо для своего жанра, но это был все-таки именно рыбный суп, а не марсельская похлебка, напичканная свежесваренной рыбой — целый ужин, он же обед, в одном блюде.
Два пожилых начальника по очереди приезжали из Москвы составлять им компанию. Вели пустые разговоры ни о чем. О еде, о погоде, об английском футболе, про который они знали гораздо больше Джули. Но однажды, в один из последних дней на той даче, на столе появилось французское шампанское и «Бордо», количество черной икры удвоилось, равно как и осетрины, и крабов. Сервировка тоже показалась более шикарной, чем обычно, а главное — к официантке Маше добавился еще и подтянутый официант Миша. Оба начальника — седой и лысый — явились заранее, за полчаса. Карл разнервничался. Ну то есть это она знала, что он нервничает — у него это выражалось интересно: он начинал говорить чуть медленнее и прилежнее улыбался… Вряд ли начальники могли это заметить. Им, наверно, он казался образцом хладнокровия. Потом часы пробили семь раз. В это время, с пунктуальностью до минуты, они всегда усаживались за стол. Но на этот раз было иначе. Официанты напряженно стояли вокруг стола. Пожилые начальники сидели и молчали. Ждут кого-то совсем уж важного, догадалась Джули. Карл подтвердил: неприметно наступил ей на ногу. А когда она повернулась к нему, он закрыл глаза на секунду. Наверно, это означало: внимание, сосредоточься.
Наконец, почти уже в пятнадцать минут восьмого, двери открылись, и в комнату быстро вошли два коротко стриженных молодых человека спортивной наружности, а за ними — мужчина выше среднего роста, лет шестидесяти пяти, с зачесанными назад волосами, в толстых очках. В его облике Джули почудилось что-то еврейское: впрочем, она не была специалисткой в этом вопросе.
Начальники вскочили, вытянулись. Встал и Карл. Джули подумала — и осталась сидеть. Но когда вошедший широкими шагами направился прямо к ней, то вскочила и она. Краем глаза заметила: спортивные молодые люди быстро приблизились, сгруппировались, точно изготовились к прыжку, впились в нее глазами… Но их босс тоже это почувствовал. Обернулся, сделал удаляющий жест рукой. Молодые люди отпрянули, отодвинулись к двери. Он протянул ей руку, пожал, повернулся к Карлу, что-то ему сказал тихо. Пожал руку и ему. Повернулся опять к ней. Заговорил, а Карл стал переводить. «Очень приятно с вами познакомиться, много о вас слышал. Хорошего, разумеется».
Но по имени все-таки не назвал. Не потому, что не запомнил, поняла Джули, а потому, что боялся употребить его неправильно. Джули — не слишком ли фамильярно? Но Джулиет или Джульетта звучат как-то искусственно, не по-английски… Джули сказала: «Спасибо. Я была бы счастлива вернуть вам комплимент, но, увы, не могу. Поскольку не знаю, кто вы такой». Как только Карл перевел, пришедший человек в очках засмеялся. И тут же принялись смеяться и оба других начальника. Один басом, другой — переливчатым тенором. Не смеялись только телохранители и официанты — им, видно, было не положено ни на что реагировать. Карл улыбался — якобы расслабленно.
«Я не сумасшедший, я — врач», — сказал человек в очках, чем вызвал новый приступ хохота.
Пояснил: «Это у нас шутка такая в последнее время в ходу».
Глядя на недоуменное лицо Джули, добавил:
«Главный врач, если хотите». Опять смех.
«Зовите меня Юра».
У Джули чуть не вырвалось: «Как, и вас тоже?» Но вовремя остановилась, вспомнила, как Карл просил не выдавать его, не признаваться, что он назвал ей свое настоящее имя. Но человек в очках успел заметить ее движение.
«Вы что-то еще хотели спросить?»
Джули пришлось импровизировать. «Скажите, а это вы — прообраз Карлы в романах Джона Ле Карре?» Она думала, все опять засмеются. Но все молчали. Человек в очках сказал:
«Нет, это вон он». И показал на лысого. Тот улыбнулся и закивал.
За ужином важный начальник почти не пил спиртного, только пригубливал слегка вино из рюмки. Что значительно облегчило жизнь Джули: никто не смел теперь заставлять ее пить. Она тоже прикладывалась к своей рюмке для видимости и подливать себе не давала. Но тосты все равно следовали один за другим.
Вот эти спичи перед каждым глотком спиртного ее в России сильно удивили. Ведь это все-таки европейская страна, родина Толстого и Чехова. Ведь тосты эти неизбежно фальшивы и однообразны. Наверно, это как-то связано с национальной проблемой пьянства. Это алиби, предположила она, оправдание. Но все равно — грубо как-то.
Вот и в тот день произносились тосты, правда, слава богу, короткие. Сначала «за британский народ». Потом «за советский народ». «За ее величество королеву Елизавету Вторую». Ну и потом, естественно, «за президента Брежнева».
Все эти тосты она уже слыхала во время ужинов в предыдущие дни. Когда ей в первый раз предложили выпить за королеву, она очень удивилась. В нормальной жизни ей бы и в голову не пришло поднимать тост за главу государства. При том что Елизавета Вторая была ей очень симпатична. Но при чем тут выпивка? Зачем это нужно, совершенно непонятно. Притом, вслед за мужчинами, ей пришлось вставать, когда пили и за королеву, и за Брежнева.
И начальники призывали ее пить до дна в честь своего монарха.
Джули даже решила в какой-то момент, что ее разыгрывают, и чуть не расхохоталась. Хорошо, Карл вовремя наступил ей на ногу. Она огляделась: действительно, лица у всех серьезные.
Но самый большой начальник даже и за королеву, и за Брежнева тоже только слегка пригубил вино. Вообще отнесся к этим тостам как к необходимой, но скучной, неизбежной формальности. Потом встал и стал произносить самый, надо было так понимать, важный спич.