И Лиза со значением посмотрела на Данилина. Он-то понял, кого она имеет в виду. Поняла ли Джули? А, неважно…
Та сидела молча, закрыв глаза. Наконец решилась. Сказала с видимым отвращением:
— Клянусь здоровьем Шанталь — я никогда и нигде не разглашу содержания этого разговора.
А себе под нос пробормотала, кажется, в дополнение: «Извини, Шанталь!»
Но Данилин не стал этого переводить. Тем более что Лиза и так, наверно, все поняла.
— Хорошо, — сказала она. — Теперь слушайте. По образованию я врач-психиатр. Но сразу после окончания института я попала в секретную лабораторию КГБ, в которой изучались всякие способы воздействия на человеческую психику. Медикаментозные. Гипнотические. Суггестивные. Подавление воли. Навязывание определенного образа мыслей. Манипуляция сознанием. Грубо говоря, то, что сейчас не очень точно называют нейролингвистическим программированием. НЛП. Слыхали про такое? Все, что касается лаборатории, по-прежнему засекречено, хотя она сама давно закрылась. Но некоторые разработки использовались на практике и используются до сих пор. Теоретически с их помощью можно управлять обществом. Насколько эффективно, впрочем, никто не знает, потому что никто пока не пробовал… Но тайна эта не такая страшная, чтобы сегодня из-за нее могли убить. Если, конечно, не начать писать про это в газетах или интервью на эту тему давать.
Лиза снова посмотрела на Данилина. Он в ответ усмехнулся. А она продолжала:
— У меня вскоре обнаружились ярко выраженные способности особого рода. Наследственность, наверное, отцовские гены… Отец мой, он… Впрочем, о нем позже. Техника нейропрограммирования давалась мне легко — просто на интуитивном уровне. Знаете, как дети учат языки? Или люди с врожденным абсолютным слухом бессознательно запоминают музыку? Ну, вот нечто в этом роде. И главное — у меня легко получалось обучать этому искусству других — то, что называется моделировать. При условии, что и ученик имеет некоторые способности. И я всем этим сильно увлеклась. Очень изменилась, кстати, всех друзей растеряла — они мне были больше неинтересны. От отца, которого очень любила, отдалилась. Выходить замуж раздумала — с женихом стало очень скучно. И даже секс, как мне показалось, потерял для меня всякое значение. В общем, стала я совсем другим человеком.
Данилин смотрел на Джули: как она реагирует? Догадывается ли, к чему клонит Лиза? Но она сидела тихо, никаких эмоций не демонстрировала. Ну а Данилин решил строго играть роль переводчика. Которому, к тому же, надо будет по окончании разговора навсегда забыть его содержание. Выступить в роли одноразовой машины для перевода. Со стираемой памятью.
— Но за все надо платить, — продолжала Лиза. — Я слишком выделялась в лаборатории. Делала вещи, которые ни у кого другого не получались или получались плохо, с пятого на десятое. Начальство, наверно, боялось, что я их подсижу. Что вполне могло случиться. Андропов уже дважды вызывал меня на беседы. Один раз вместе с руководителем лаборатории. А во второй раз — уже без него. И вот тут-то им представился случай от меня избавиться. Гэдээровская разведка обратилась с просьбой прислать им специалиста, который мог бы поработать с курсантами, поучить их искусству обольщения, чтобы они научились быстро и безошибочно соблазнять женщин, имеющих на Западе доступ к секретам. Операция «Ромео». Строго говоря, это была не одна операция, а множество. Но применялся этот код — «Ромео» — для обозначения определенной технологии. Той самой, которой я обучала восточногерманских разведчиков. Поначалу все они относились ко мне скептически — не укладывалось в голове, что соблазнению их будет учить баба. Но уже со второго занятия скептицизм рассеивался — они увидели, что у меня есть преимущество: я понимаю обе стороны в этой игре. И мужскую роль вижу, и женскую реакцию прогнозирую. Каждый второй из тех, кого мне показывали, никуда не годился, и я их сразу забраковывала. Они уходили бумажки перекладывать. Зато остальные вполне могли освоить минимум техники обольщения и с успехом применяли ее на практике. Попалось и несколько блестящих экземпляров. Обаятельных от природы и все хватавших на лету. Вот они-то и достигли настоящего прорыва. ГДР, как я понимаю, получила доступ к невероятным тайнам через всяких секретарш и ассистенток в министерствах, в структурах НАТО, в стратегически важных компаниях. Ну и, конечно, немцы делились добытой информацией с КГБ.
— Я слышала об этом, — сказала Джули. — Какая гадость… Какая подлая эксплуатация женского одиночества, инстинкта создания семьи! И выходит, вы все это… сделали возможным… Вы их научили!
— Не стоит преувеличивать моей роли в истории. До моего приезда «Штази» уже имела пару случаев успешной вербовки западных немок через любовные связи со своими агентами. Но это было дилетантство. Я подняла уровень подготовки этих разведчиков на иной уровень, это правда.
— И вы этим гордитесь?
— В некоторой степени. Как чисто научным достижением. Хотя сейчас я бы, наверно, отказалась от такой роли. А в то время ни о каком моральном аспекте не задумывалась. Тем более что к практической стороне дела я не имела никакого отношения. Кого они там вербовали, как, зачем… Читала с тех пор, как и вы, кое-что в прессе, думала: наверно, дело рук моих учеников, неплохо я их выучила.
— Ну хорошо. А при чем здесь Юрий? Как вы оказались рядом с ним?
— Сейчас узнаете. Настал момент, когда Андропов вспомнил обо мне. И меня вернули в СССР. Но в лаборатории мне места не нашлось. Направили меня в густые леса, в школу нелегальной разведки, отбирать потенциальный материал для советского варианта «Ромео». А мне это тогда уже смертельно надоело, хотелось чего-нибудь другого. Не в лес. В Москву тянуло, в театры, в кино вдруг походить захотелось. Что-то во мне происходило. И стала я материал браковать. Тем более что он и вправду был не очень. К немцам требования предъявлялись заниженные, они на родном языке в основном работали и в родной культуре. Это гораздо легче. Присылали ко мне всяких красавцев писаных, а я придиралась и очень по-научному писала заключения. Не годен. Не годен. Не годен! Но однажды случилось вот что: попался мне вдруг человек не просто одаренный, а феноменально талантливый. Просто от бога. То есть если я была, ну не знаю, скажем, Ференцем Листом нейролингвистического программирования, то этот человек был, наверно, Моцартом. Гением. Я была поражена. И опять захотелось работать — но только с ним. Вы, наверно, уже догадались. Это был Юра.
Тут Джули вдруг резко вскочила на ноги. Сказала:
— Мне надо Шанталь проверить.
И убежала. Данилин остался вдвоем с Лизой. Она снова попросила у него воды, но теперь мало обращала на него внимания. Не считала нужным тратить на него нервную энергию. И, видно, погрузилась в воспоминания, которые ее волновали.
Время шло. Лиза уже начала нервно поглядывать на часы, да и за окном потихоньку светало.
— Ну где же она?
Данилин повел плечами: откуда мне знать?
Прошло еще несколько минут. Лиза опять подняла на Данилина свои очаровательные глазки, опять пошла в ход техника. Но на этот раз он был уже готов к атаке. Улыбнулся в ответ — но не просто, а иронически. Знай наших!
— Пожалуйста, Алексей, сходите за ней. Время поджимает. Объясните ей, что все это была только предыстория. А самое главное, важное для нее — впереди. И еще. Она, конечно, вообразила, что я сейчас буду рассказывать, как превратила Юру в профессионального обольстителя и он ее соблазнил в интересах КГБ. Но все это не так. Совсем не так! Все вышло из-под контроля. Она должна понять! Верните ее, очень прошу!
Данилин сидел и думал. Опять возникла дилемма: то ли прервать всю эту сомнительную во всех отношениях, неприятную и опасную пьесу, неизвестно кем и зачем сочиненную. То ли отдаться на волю драматурга — посмотреть, куда вынесет. Но и самому не хотелось попадаться в ловушку, и Джули надо было защитить.
Но альтернативного плана действий все равно не существовало. Данилин встал и пошел за Джули.
8
Дверь в номер не была заперта. Джули сидела на диване и беззвучно плакала. Шанталь мирно посапывала в кровати. Данилин не уверен был, как ему поступить, но в конце концов решил довериться инстинкту, подошел к дивану, сел рядом, взял за руку… Она всхлипнула и зашептала ему в ухо:
— Она сделала из Карла «Ромео». И он заставил меня влюбиться в него. Применяя это ее подлое программирование. Я теперь понимаю, что именно так оно и было. Это все объясняет. А я, несчастная, наивная дура…
— Нет, — сказал Данилин. — Она говорит, что все получилось совсем не так, как задумывалось. Вышло из-под контроля. Она говорит, что самое важное в ее рассказе — еще впереди. Может, вернетесь?
Джули горько вздохнула и покорно пошла за Данилиным.
По дороге, в коридоре, прошептала:
— Извините меня за этот срыв… Я, вообще-то, сильная. Но все, что происходило в последние дни, это кладбище, могила, ужасное напряжение ожидания, а потом эта сцена в аэропорту… достаточно, чтобы до нервного срыва довести…
— Да большинство людей на вашем месте просто с ума сошли бы от такого, — успокаивал ее Данилин. — Вы великолепно держитесь! Еще чуть-чуть потерпите, сейчас все окончательно прояснится, и поедете себе назад в Англию вместе с Шанталь.
— И зачем я только девочку с собой потащила, идиотка!
— Ну, для девочки-то это просто великолепное приключение… Она, по-моему, счастлива до небес.
Вот и номер Данилина. Лиза стояла у шкафа, смотрелась в зеркало. Позвала Джули, сказав с ужасным акцентом:
— Кам хиар, плиз.
Англичанка неохотно подошла, стала рядом с ней.
— Лук!
Та послушно посмотрела в зеркало.
— Переводите: видите, как мы похожи! Как вы думаете, почему?
— Понятия не имею…
— Вы, наверно, догадываетесь, что это не может быть случайностью. Но давайте я начну сначала. В нейролингвистическом программировании есть один серьезный недостаток. Причем он особенно сильно проявляется именно в случаях большой интенсивности. У самых талантливых. Когда человек излучает мощный поток этой энергии на другого, часть ее неизбежно отражается назад. В разной степени. Зависит, конечно, от материала. Вот мы с ним и доизлучались… Я ставила всю эту технику Юре, учила его, что важна каждая деталь. Походка. Манера садиться. Прищур глаз. Поворот головы. Интонация. Ну и выбор слов, акцент и так далее.