— И улыбка. Про улыбку расскажите, — сказала Джули.
— О да! Это был его фирменный ку-де-грас! Удар милосердия. Добивание поверженного противника. Против его улыбки никто не мог устоять. Мужчины сразу к нему располагались. Женщины влюблялись. Я его научила, конечно, элементарному — например, смотреть прямо в глаза объекту. И при этом, чтобы сияние было в глазах. Против света надо обязательно стоять. Ну, или сидеть. Учила тому, что делать при этом с ногами. И с руками. И как надо дышать. Да-да, не удивляйтесь, весь язык тела должен гармонично поддерживать улыбку. И самое важное — тонкая подстройка. Чувствовать реакцию объекта и мгновенно на нее реагировать. Когда надо поменять чуть-чуть наклон головы. Решить, как широко ваши глаза должны быть открыты. И какой голос, какая интонация соответствуют ситуации. Потому что в разных случаях и для разных объектов требуется разное.
— Объектов, — безжизненным голосом повторила Джули.
Но Лиза уже не обращала на такие горестные ламентации никакого внимания. Она увлеклась. Глаза сияли, она будто помолодела и стала еще больше похожа на Джули. Нетерпеливо ждала, пока Данилин переведет ее слова на английский. А в обратную сторону часто прерывала его жестом: дескать, не надо, и так все поняла.
— Может быть, присядем все-таки? — решил вклиниться в разговор Данилин — надоело ему, честно говоря, торчать столбом перед шкафом. Неудобные условия для переводящей машины.
— Юре, — усевшись за стол, продолжала Лиза, — не нужно было ничего умом анализировать, как другим. У него индивидуальная корректировка происходила сама собой. Его организм безошибочно подстраивался под камертон другого человека. Абсолютный нейролингвистический слух!
Лиза налила себе еще воды из данилинской бутылки — уже не спрашивая разрешения. Потом продолжила:
— Я просто диву давалась: позанимаемся мы каким-то набором приемов пару дней, а на третий они для него уже стали второй натурой. Ну и то, что надо просто тупо запомнить, — классификация типов женщин, какие слова и фразы на какую из них действуют и в каких обстоятельствах, — это все он усваивал тоже мгновенно — у него же феноменальная, абсолютная память! Они все, нелегалы, этим отличаются, но Юра был просто рекордсмен. По-моему, инструкторы уже оставили попытки установить предел, сколько предметов он может запомнить за один раз. Сто, двести, триста? Войдет в незнакомую комнату, повертит головой. Закроет глаза. И начинает перечислять монотонным голосом. Замучиваешься слушать! Или возьмет толстенную книгу, полистает ее так небрежно вроде, а потом оказывается, он ее наизусть выучил! Закроет глаза — и слово в слово от первой до последней страницы воспроизводит…
— Скажите, — оживилась Джули, — а книгу Джона Фаулза «Маг» он тоже наизусть знает?
— Понятия не имею… А что, он ее вам цитировал? Интересно… Ведь ее герой, Кончис, без сомнения, практиковал нейролингвистическое программирование, хотя и не отдавал себе в этом отчета. На довольно примитивном уровне. И с какими-то смутными, бессмысленными целями. Понты, и больше ничего, как сейчас сказали бы. Но все равно любопытно. В шестидесятые первое издание книги специально перевели для нужд лаборатории, напечатали маленьким тиражом — «для служебного пользования». Но Юра, по-моему, ее не видел… Это уже потом, после крушения СССР, эту книжку в России заново перевели для широкой публики. «Волхв» назвали… Но мне что-то не хочется ее перечитывать…
— Извините, я вас отвлекла, — сказала Джули, — итак, вы обучали Карла… то есть Юру, технике обольщения. И зашли, как вы выразились, слишком далеко… Так что же случилось?
— Да мы обольстили друг друга, вот что! Влюбились самым жестоким, безумным образом. На уровне полного помешательства. Ну, представьте себе, два мощных зеркальных отражателя стоят на близком расстоянии напротив друг друга. И излучают пучки сильного света. Что будет? Что-то типа светового перегрева. Или даже короткого замыкания. Или взрыва. Ставила-ставила я ему эту улыбку-западню, и сама же в нее угодила! Умом понимаю: абсурд! А в душе ощущение, что если я этой улыбки видеть не буду, то жить мне незачем. И таким красавцем он мне стал казаться… А ведь это не так. Он, конечно, не урод, но и не Марлон Брандо.
— Как? Карл — не красавец? Да все, кого я знаю… Что вы говорите такое! — возмутилась Джули.
— А вот взгляните.
И Лиза протянула ей средних размеров фотографию.
— Ну что? Узнаете Юру?
— Его здесь нет, — ответила Джули.
— Уверяю вас, есть. Вот он. Второй справа.
— Нет… хотя похож, конечно, чем-то…
— Еще бы не похож! Присмотритесь внимательно — нос крупноват? Крупноват! А шея коротковата! Именно! Сам приземистый такой… Волосы волнистые, это правда. Кожа отличная, хотя, может, чересчур смугловат. Цыганистого немного типа. Глаза пронзительные. Сильные глаза. Но опять-таки немного обезьяньи, как у Кончиса. Таких глаз не забыть, но красивы ли они? Не в классическом понимании, наверно. Но вот улыбка! Стоило ему улыбнуться, как он начинал казаться сказочно красивым. И это очарование, этот гипноз продолжался долго. Но недаром его трудно узнать на фотографиях вроде этой, где он не улыбается и где он рядом с другими людьми…
— Моя тетя всегда считала Карла не слишком красивым… Говорила: я преувеличиваю… Хотя она сама себе противоречила, иногда напирала на то, что с красавцами семейного счастья не бывает, — сказала Джули.
— Ну, вот видите… Тетя ваша наверняка принадлежала к довольно редкому типу, абсолютно не восприимчивому к нейролингвистическому программированию. Так что его улыбка для нее ничего не значила. Но все это — относительно. Есть люди, для которых и красота как таковая ничего не значит.
— Есть такая английская пословица: «Красота в глазе смотрящего».
— Вот именно! Субъективная вещь. Для нас-то с вами Юра был, есть и будет красивейшим из смертных, не так ли?
Джули молчала. Данилин понял: она не хочет соглашаться на это «нас с вами». Не хочет Карла делить. Даже в этой ситуации. Потом наконец спросила то, что, кажется, все это время собиралась спросить.
— Вы сказали: нет ничего удивительного, что мы с вами так похожи. Правильно ли я понимаю, что…
— Погодите, я уже скоро закончу… Мы с Юрой стали любовниками. Что в условиях школы нелегальной разведки совсем не просто. Благо занятия были сугубо индивидуальные… Мы, кстати, выучили азбуку Морзе и стали общаться руками, пальцами. Очень нежно получалось. Сам акт любви приходилось обставлять такими предосторожностями — даже смешно вспоминать… защищались от микрофонов с помощью всяких чудных звуковых эффектов. Есть такая присказка: «Да трахайтесь вы хоть на люстре!» Значит: делайте что хотите, мне все равно… Но мы-то в буквальном почти смысле… Ну, то есть именно на люстре нельзя было — она бы веса не выдержала… А все остальное мы, кажется, перепробовали…
Джули не выдержала. Не глядя на Лизу, забормотала:
— Нельзя ли обойтись без таких подробностей?
— Извините… Но это долго не могло продлиться. Что-то стало руководство школы подозревать. Камеры установили. Засняли. Скандал был чудовищный. Меня посадили на какую-то дачу, под домашний арест. Решали, что делать. Тем временем Юра подал рапорт. Предлагал создать из нас пару. Так иногда делали — отправляли на нелегальную разведработу мужа и жену. И в принципе начальство обычно к такой практике относилось очень положительно. Семейные узы и все такое прочее, командная работа, взаимная поддержка. Меньше вероятность возникновения случайных связей… Которые часто бывают губительны для резидента. В общем — масса плюсов. Но тут нашла коса на камень. Нет, и все. Какой-то особый был у Юры профиль. Кого-то он, кажется, должен был соблазнить. Не вас, вовсе не вас! Что вы так нервничаете?
Джули действительно нервничала, побледнела, кусала губы. Бросала неприязненные взгляды на Лизу. А та продолжала, не обращая на это особого внимания.
— Ну, подумайте сами, кому вы были нужны… Вы просто попались на его пути случайно, вот и все. Но вообще я никаких подробностей о его задаче и легенде не знала. Потом еще мой отец вмешался… Он был против категорически… Считал, что я не гожусь в разведчицы…
— Ваш отец?
— Ну да, генерал Трошин…
9
— Да, — продолжала Лиза. — Моя фамилия на самом деле Трошина. Вон, видите, как Алеша напрягся, даже со стула привстал… Он знает, кем был мой папенька… О-очень влиятельный генерал… Он тогда только примеривался к должности начальника нелегальной разведки… Справедливо считал, что если из меня сделают оперативника, то ему этой должности не видать. Наверно, его можно понять. Человек идет, идет, может быть, всю жизнь к чему-то, близок к осуществлению своей мечты, и вдруг — бац — родная дочь устраивает ему такую подлянку, и все рушится… Когда он мне это все высказал, я ответила: а зачем ты меня вообще в систему КГБ толкал, пусть даже в качестве вольнонаемной? Работала бы я себе в НИИ каком-нибудь гражданском… И горя не знала. Ну, он тут же сделал выводы. С дачи меня выпустили, но и из КГБ уволили. Взяв подписку о неразглашении. Которую я как раз сейчас и нарушаю. Эй, подслушка, обратите внимание! Как запись? Прием! Вину полностью признаю! До шести лет строгого режима! Ау! Только что вы со мной будете делать — в столице незалежной Украины?
Данилин был сражен. Вот это оборот дела! Так вот почему Трошин так странно реагировал — не государственные секреты он пытался сохранить, а личные! Как это он еще насмерть не поперхнулся, когда Данилин ему письмо под нос подсунул. От такого шока и кондрашка может хватить! Сильный человек, ничего не скажешь. Виду не подал — так, закашлялся на несколько секунд, и все.
— Скажите, Лиза, — не выдержала машина для перевода, — ведь ваш батюшка все-таки нынче на пенсии. Я понимаю: он все равно уважаемый и влиятельный в системе человек. Но не настолько же, чтобы такую заваруху устраивать. И угрожали мне, и автокатастрофы подстраивали, и на психику давили. И бог его знает что еще! И все для того, чтобы не дать добраться до вас, до Киева и Юры?