Кэтрин стояла посреди кухни у всех на виду, облаченная в свою зимнюю одежду — сапоги, теплую куртку и джинсы. Тяготясь обращенным на нее всеобщим вниманием, женщина чувствовала себя не в своей тарелке, так, словно допустила ужасную бестактность.
У одной из машин не заперта дверца, — указывая в окно на подъездную дорожку, произнесла она.
Давайте пройдем в гостиную, — предложил Сомерс.
Чувствуя себя чужой в собственном доме, Кэтрин прошла в «длинную» комнату. Мужчины расселись первыми, и единственным свободным местом, оставленным для нее, было огромное кресло Джека, повернутое так, чтобы струящийся из высоких окон свет мешал женщине видеть лица собравшихся. Утонув в пышной обивке, Кэтрин почувствовала себя маленькой и жалкой.
Кто-то выключил телевизор.
Я задам вам пару вопросов, — засунув руки в карманы брюк, сказал Сомерс. — Это не займет много времени. Расскажите нам, пожалуйста, как ваш муж вел себя в воскресенье перед отъездом в аэропорт.
Никто не достал из портфеля магнитофон. Никто не собирался стенографировать то, что она им скажет. Это не могло быть настоящим допросом… Или все-таки могло?
Нечего рассказывать, — сказала Кэтрин. — Все было, как всегда. Часа в четыре после полудня Джек принял душ, переоделся в форму, спустился вниз, почистил туфли…
А где были вы в это время?
В кухне. Там мы попрощались.
Слово «попрощались» наполнило ее душу печалью. Кэтрин закусила губу. Она попыталась восстановить в памяти тот воскресный день, когда видела мужа в последний раз. В ее воображении всплыли осколки образов, картинки, похожие на ночные видения. Нога Джека, опирающаяся на выдвинутый ящик. Старая тряпка из зеленой шотландки, зажатая в его руке. Длинные руки мужа, несущего свои вещи к стоящей на подъездной дорожке машине. «Не забудь позвонить Альфреду, — сказал Джек на прощание. — Скажи ему, чтобы он приехал в пятницу».
Да, это был обычный день, ничего особенного. Джек почистил свои туфли, вышел из дому, сказал, что будет в четверг. Она стояла на пороге перед раскрытой настежь дверью. Было холодно. Медлительность Джека раздражала ее.
Ваш муж звонил кому-нибудь в тот день? — поинтересовался Сомерс. — Разговаривал с кем-то?
Я не знаю.
В глубине души Кэтрин понимала, что Джек, если бы захотел, мог бы переговорить в тот день по телефону не с одним десятком человек, не поставив ее в известность.
Скрестив руки на груди, Роберт Харт сосредоточенно разглядывал кофейный столик, на котором лежали книги по искусству, гравюра по камню, привезенная Джеком и Кэтрин из Кении, и покрытая эмалью шкатулка из Испании.
Миссис Лайонз! — продолжил дознание Сомерс. — Был ли ваш муж не в духе накануне своего отъезда?
Нет.
Может, он на кого-то сердился?
Нет. Нисколько… У нас, правда, течет немного душ, хотя нам его недавно ремонтировали. Джек попросил меня позвонить Альфреду…
Альфреду?
Альфреду Захайену, — уточнила Кэтрин. — Он слесарь-сантехник.
Когда ваш муж попросил вас позвонить Альфреду?
Первый раз еще в спальне, минут за десять до своего ухода. Второй раз, когда он шел к своей машине.
Пил ли Джек спиртное перед отъездом?
Не отвечайте, — подавшись вперед, сказал Роберт.
Закинув ногу на ногу, женщина подумала о бутылке вина, которую они с Джеком распили в субботу вечером. Быстро сосчитав в уме время между последним выпитым мужем стаканчиком и вылетом, она успокоилась: не меньше восемнадцати часов. Вполне достаточно, чтобы алкоголь улетучился из крови. Как там говорят? От дна бутылки до горлышка — двенадцать часов.
Нет. Он не пил, — уверенно заявила Кэтрин.
Совсем? — не унимался следователь.
Совсем.
Вы собирали ему чемодан? — спросил Сомерс.
Нет. Это его обязанность.
А летную сумку?
Нет. Я никогда не заглядывала туда.
Вы когда-нибудь собирали вашего мужа в дорогу?
Нет. Джек сам заботится о своих вещах.
«Заботится…» Непроизвольно Кэтрин употребила настоящее время.
Она обвела глазами собравшихся, каждый из которых в свою очередь смотрел на нее. Колокольчики тревоги затрезвонили у нее в голове. Не собираются ли представители авиакомпании подключиться к допросу? Может, ей нужен адвокат? Нужен прямо сейчас, сию минуту?
Но Роберт не выказывал тревоги, а Кэтрин ему доверяла.
У вашего мужа были близкие друзья в Соединенном Королевстве? — спросил Сомерс. — Он часто разговаривал по международной линии?
В Соединенном Королевстве?
В Англии, — пояснил толстяк.
Я знаю, что такое Соединенное Королевство. Просто не понимаю, к чему вы клоните. Джек знал многих летчиков из Великобритании. Он летал вместе с ними.
Заметили ли вы какие-нибудь необычные финансовые операции с вашими банковскими счетами? Снятие значительной суммы денег или наоборот, крупный вклад?
Кэтрин была в недоумении. К чему все эти вопросы? Она почувствовала себя неуверенно, как человек, стоящий на узенькой тропинке над пропастью в горах. Один неверный шаг, — и она упадет на острые камни.
Я не понимаю ваших вопросов.
Заметили ли вы за последнее время какие-нибудь необычные операции с вашим банковским счетом? — повторил Сомерс свой вопрос.
Нет.
В последнее время не замечали ли вы за вашим мужем каких-нибудь странностей?
Ради памяти Джека Кэтрин ответила даже на этот, крайне некорректный с ее точки зрения, вопрос:
Нет.
Ничего необычного?
Ничего.
В комнату вошла Рита. Все взгляды мигом обратились в ее сторону. Кэтрин заметила, что под пиджаком женщины надета шелковая блузка с украшенной стразами горловиной.
«Когда я сама в последний раз надевала костюм?»
Кэтрин не помнила. В школе она почти всегда ходила в брюках и свитере, иногда надевала куртку, изредка, когда погода портилась, — сапоги и джинсы.
Миссис Лайонз! — сказала Рита. — Только что позвонила ваша дочь. Она говорит, что должна безотлагательно поговорить с вами.
Вскочив со стула, Кэтрин последовала за Ритой в кухню.
На часах было девять четырнадцать.
Мэтти! — взяв трубку со столешницы, сказала Кэтрин.
Мам!
В чем дело? Все в порядке?
Мам! Я позвонила Тейлор. Хотелось с кем-то поболтать. Она сказала мне, что…
Голос дочери звучал резко, надрывно. По нему Кэтрин могла определить, что Мэтти находится на грани истерики. Закрыв глаза, женщина прижалась лбом к холодной дверце подвесного шкафчика.
…в новостях передали, что папа покончил жизнь самоубийством.
Кэтрин представила себе бледное лицо дочери, сжимающей в руке телефонную трубку. В ее широко раскрытых глазах пляшут огоньки паники. Как ей, должно быть, сейчас больно! Как бьется в истерике ее душа, отказываясь поверить чудовищной инсинуации! А Тейлор? Как любая лишенная излишней впечатлительности девочка-подросток, она испытывает сейчас определенную гордость от осознания своей важности: ведь это именно она первой рассказала Мэтти переданную по телевидению новость! Теперь Тейлор, без сомнения, обзванивает всех своих подруг и взахлеб делится впечатлениями от беседы с Мэтти.
Успокойся, дорогая! Это всего лишь «утка», непроверенный слух, который распустил какой-то безответственный человек. Телевизионщики ухватились за дутую сенсацию. Я понимаю, это ужасно безответственно передавать в эфир такую чушь. Мэтти, все это неправда. Я сейчас беседовала с людьми из отдела безопасности авиакомпании, и они решительно отрицают возможность самоубийства.
Повисла тишина.
Но, мама! — возразила Мэтти. — А вдруг это правда?
Нет, неправда.
Откуда ты знаешь?
В голосе дочери Кэтрин безошибочно услышала агрессию. Почему она не рассказала Мэтти правду еще утром во время прогулки?
Я в этом уверена, — как можно убедительнее сказала Кэтрин.
Снова тишина.
А мне кажется, что это правда, — не очень убежденным голосом сказала дочь.
Мэтти! Ты ведь знаешь папу!
Я не уверена…
В чем?
Возможно, я его не совсем хорошо понимала. Может, он был несчастлив с нами.
Ну, если бы твой папа был несчастлив, я бы об этом знала, — самоуверенно сказала Кэтрин.
По-моему, чужая душа потемки, — не согласилась с ней Мэтти. — Откуда мы можем знать, что чувствует и думает другой человек?
Слова дочери поколебали уверенность Кэтрин. Она замолчала, остановив тем самым игру в вопросы и ответы, которую только что вела с Мэтти. Женщина понимала, что в глубине души ее дочь и сама страдает от этой неуверенности, хочет ее развеять, но в порыве подростковой неуравновешенности пытается сейчас спровоцировать свою мать.
Ты уверена в этом? — с показной непринужденностью в голосе спросила Кэтрин.
Ты думаешь, что знаешь меня? — ответила вопросом на вопрос ее дочь.
Знаю. И хорошо.
Только произнеся эту фразу, мать сообразила, что попала в ловушку, расставленную дочерью. Мэтти умело пользовалась этой тактикой и раньше.
А вот и не знаешь, — со смешанным чувством самодовольства и отчаяния в голосе произнесла дочь. — В большинстве случаев ты и понятия не имеешь, о чем я думаю.
Согласна, — сдавая позиции, сказала Кэтрин. — Но это совсем другое дело.
Нет, не другое.
Женщина положила ладонь себе на лоб и начала массировать.
Мама, а если окажется, что это правда? Что тогда? Значит, папа убил пассажиров самолета? Значит, он убийца?
Где ты услышала такую глупость? — спросила Кэтрин так, словно дочь ее все еще оставалась маленькой девочкой, которая подхватила в школе бранное слово и теперь по своей наивности повторяет его перед матерью.
Впрочем, услышать такое из уст родной дочери!..
Ниоткуда. У меня и у самой есть голова на плечах.
Послушай, Мэтти! Давай я приеду к тебе. Прямо сейчас.
Нет, мама! Не приезжай сюда. Я не хочу, чтобы ты меня успокаивала, рассказывала всякую утешительную ложь. Я не хочу этого. Понятно? Ложь не утешит меня. Я не хочу притворяться, что все в порядке. Оставь меня, пожалуйста, в покое.