— И вам не хворать, — мужчина плотно смыкает челюсти.
— Погнали, — командует Циклоп, хлопнув дверью. — Узнал Эрику?
Шорох молча кивает. Автомобиль трогается с места. Я не вмешиваюсь в работу людей Багратова и решаю прекратить с ними короткий разговор. От нечего делать загружаю новостную ленту. Почти сразу же застываю от шока. Перечитываю заголовок и саму статью два раза, чтобы поверить в написанное.
«Никольский Евгений, известный столичный режиссёр, попал в автомобильную аварию. Он скончался в больнице от полученных травм, так и не придя в сознание…»
Пока автомобиль вёз меня к дому Багратова, я прокручивала в голове слова статьи.
Никольский Евгений попал в автомобильную аварию. Несчастье произошло на участке автодороги за городом. Там нет камер наблюдения. Понятно лишь то, что машину режиссёра сильно толкнули сзади. Несколько раз. Машину Никольского занесло. Он не справился с управлением. Его машина скатилась в кювет с дорожной насыпи. Выкарабкаться из комы Никольскому так и не удалось. Скоро состоятся похороны.
— Приехали. Уже как пять минут…
Голос Циклопа вырывает меня из раздумий. Я выбираюсь из автомобиля, направляясь быстрым шагом в направлении дома. Я едва ли замечаю детали окружающей обстановки и интерьера. Я просто иду, автоматически переставляя ноги. Мне жизненно важно поговорить с Багратовым. Я заметила, что Багратов разъезжает на другом внедорожнике, не на том, что всегда. Причина может быть только одна — авария. Какое совпадение!
Совпадение ли?
Я набираю номер Дамира, но он не отвечает.
Дома ли он? Налетаю в холле на управляющего. В доме Багратова, что расположен в черте города, всем заправляет Тимур. Без отчества. Просто Тимур. Он выглядит, как мужчина, застрявший в возрасте около сорока. Навечно.
— Тимур, Дамир не говорил, когда появится?
— Нет нужды сообщать об этом. Дамир Тамерланович уже дома. У себя в кабинете…
Я разворачиваюсь на пятках и поднимаюсь по лестнице на второй этаж быстрее ветра.
— Эрика, Дамир Тамерланович занят. У него посетитель… — бросает мне в спину Тимур.
Не посетитель, а посетительница.
Мысленно я вношу именно такую поправку.
Ведь толкнув дверь кабинета, я вижу, как Багратов развалился на диване. Дымит сигаретой. В левой руке бокал с виски. Большой босс отдыхает. Пока у него на коленях извивается Мадина, облизывая мужскую шею, словно фруктовый лёд.
Мадина поворачивает голову в мою сторону, сощуривая миндалевидные глаза.
— Твоя жена по договору не умеет стучать?
Мадина недовольна тем, что я прервала их уединение. Моё появление здесь явно нежеланно.
Я сглатываю неприятный ком, появившийся в горле неизвестно откуда.
— Дамир. Мне срочно нужно с тобой поговорить.
— Эрика, если ты не заметила, я немного занят, — Багратов лениво взмахивает рукой, в которой зажат бокал со спиртным. — Поговорим позднее.
Багратов прикрывает глаза. Мадина улыбается и с довольным видом начинает водить ногтями с ярко-красным лаком по груди Багратова.
— Нет, Дамир. Мы поговорим прямо сейчас. Это очень важно. И срочно.
Я разворачиваюсь и ухожу, не закрывая за собой дверь. Стараюсь идти твёрдым шагом, держа спину прямо. Я не уверена, что Багратов последует за мной.
Но потом я слышу эхо его шагов позади себя. Почему-то моё сердце подстраивается под размеренный, уверенный ритм его шагов.
— О чём ты хотела поговорить?
Я сворачиваю в коридор, доходя до спальни, в которой раньше спал один Багратов, а теперь предстоит спать и мне тоже. Потому что фиктивный муж чётко указывает на то, что спать я должна рядом с ним.
Я первой захожу в спальню. Багратов останавливается в дверях, опираясь на косяк плечом.
— Ну?
Я должна задать ему вопрос. Спросить прямо. Причастен ли он к смерти Никольского? Мой взгляд словно приклеен к Багратову намертво. Он так и не застегнул рубашку, и на груди виднеются красноватые полосы от ногтей Мадины. Вместо того, чтобы спросить о Никольском, мои губы произносят совершенно другое:
— Любишь пожёстче?
Выражение лица мужчины стремительно меняется. Моя полу-шутка застала его врасплох. Он растерялся на мгновение, что я способна иронизировать на темы ниже пояса.
Багратов скользит взглядом по комнате, останавливая его на кровати.
— Хочешь это обсудить в горизонтальной плоскости?
— Нет. Зайди. Закрой, пожалуйста, дверь.
— Жаль… — выдыхает фиктивный муж, но исполняет мою просьбу и смотрит на меня с любопытством.
Чёрт. Его заинтересованность мной обжигает. Проклинаю импульсы, скользящие по телу. От них покалывает всё, вплоть до кончиков пальцев. Чувственный морок умело берёт меня в плен. Я понимаю, что реагирую на этого мужчину. Как женщина. Удивлена тому, что во мне пробудились тайные желания. Или я просто на взводе и не способна мыслить трезво рядом с ним?
— Никольский мёртв. Погиб в аварии. Ты что-нибудь знаешь об этом? — наконец, выталкиваю из себя несколько слов.
— Знаю только то, что теперь нет необходимости посещать премьеру его спектакля даже из вежливости. Никогда не любил театр, — не моргнув глазом, отвечает муж.
— Вот как? И ты никак не причастен к тому, что он… погиб? — спрашиваю открыто и смотрю на Багратова.
Контур его губ становится резче. Глаза темнеют, и лицо становится более резким. В нём наливается свирепая мощь и неожиданная злость. Пальцы сжимаются в кулаки. Но спустя секунду он говорит совершенно равнодушно:
— Я не могу быть в ответе за всех кретинов, не умеющих управлять автомобилем на высоких скоростях. Точка. Буду честен, я не скорблю… — он делает несколько шагов в мою сторону, подавляя аурой.
Волоски на моём теле приподнимаются. Воздух потрескивает от напряжения, витающего между нами. Оно становится гуще и насыщеннее с каждым шагом Багратова, передвигающегося в моём направлении. Он останавливается невозможно близко, и я выставляю ладони, упираясь в его грудь. Но он продолжает давить корпусом и прижимает меня к стене, запирая в клетке своего тела. Приглушённый хлопок. Его ладони опускаются на стену по обе стороны от меня.
— Кажется, ты тоже не скорбишь из-за смерти Никольского. Я прав?
Проходит целая вечность или всего несколько секунд, прежде чем я говорю на выдохе короткое:
— Не скорблю. Ни капли.
Белозубая улыбка прорезает лицо мужа рожком луны, внезапно выглянувшей из-за чёрных грозовых туч.
— Я более, чем уверен, что ты вздохнула с облегчением, узнав, что эта гнида больше не отравляет воздух.
Дыхание вырывается из моих губ. Короткое, частое, тяжёлое. Вглядываюсь до рези в глазах в тёмные глаза Багратова.
— Что тебе известно о… моём прошлом?
Глава 17
— Немногое. Но суть ясна. Семь лет назад, — отрывисто говорит Багратов. — Он пришёл к вам домой. Брат лежал в больнице с воспалением лёгких. Родителей не было дома. Очередная богемная тусовка. Он зашёл не к тебе, но решил остаться. Он всегда тебе нравился. Со сцены. И тебе хотелось ему понравиться. Он предложил выпить. Ты решила, что ничего плохого не произойдёт. Но потом испугалась. Твой протест ни к чему не привёл. Он не остановился. Взял желаемое.
Резкие слова Багратова падают в пустоту. Именно так я себя чувствую. Перед глазами встают события семилетней давности. Тело скручивает леденящим ощущением. Паника скручивается внутри ядовитым клубком и силится вырваться наружу. Но получается лишь приглушённо всхлипывать. Мой рот зажат крепкой ладонью. И его горячий влажный шёпот: «Давай, красавица! Подмахни мне… Ну! Ты же хотела! Я видел, как ты крутила своей задницей передо мной!»
Мои глаза начинает жечь слезами. Их очень много. Предметы расплываются из-за пелены солёной влаги. Медленно-медленно Багратов поднимает руку и проводит ладонью по щеке, вытирая большим пальцем слёзы. Простым жестом он отбирает последние частички кислорода. Потом отходит, давая возможность дышать свободнее и легче.
Я медленно опускаюсь по стене. Нет сил держаться. Обхватив колени руками, упираюсь подбородком в руки, сложенные одна поверх другой. Собственный голос кажется ломким, как шелест осенних листьев:
— Как ты узнал? Я сболтнула лишнее, выпив шампанского?
— Нет. Ты молчала. Не сказала ни слова. Но я не кретин. Твоё поведение было красноречивее всяких слов…
— Тогда как ты узнал? Такие подробности нельзя просто угадать?
Багратов отходит обратно к двери.
— Я просил быть со мной откровенным. Это как раз тот случай, о котором я предпочёл бы знать, чтобы исключить этого человека из своего окружения даже на уровне случайной встречи на светском рауте… Как я узнал о случившемся? Всё просто. Тебе бы не поверили родители, и ты решила пойти в полицию, написать заявление. Но рассказав всё в общих чертах, узнала, что нужно пойти дальше. Показать всё и рассказать подробно. Что, куда, как, сколько раз… И повторять это не единожды. Снова и снова. Следователям. Персоналу. Отвечать на вопросы крутых адвокатов Никольского в суде, которые цеплялись бы за малейшие нестыковки в твоём рассказе. Тогда ты испугалась и просто забрала своё заявление. Дело заводить не стали. Но запись осталась. Вернее, она была. До недавнего времени. Сейчас её нет. Я не хочу, чтобы полоскали грязь.
Сглатываю ком в горле. Это не терапия, а Багратова нельзя назвать психологом. Но мне становится легче. Словно болезненный нарыв прорвало, и он становится меньше и меньше с каждой минутой.
— Потом он сделал моим родителям подарок. Он был на короткой ноге с режиссёром, маму утвердили на главную роль. Отца — на роль, о которой он мечтал. Он сказал, что я — хорошая девочка. Потому что промолчала. С тех пор я невзлюбила театр и больше ни разу не была там. Хотя раньше не пропускала ни одно из представлений, в которых участвовали родители…
— Это в прошлом. Я видел твои фото с того времени. Ты была яркой и красивой девушкой. Но потом резко изменила себя и решила стать невидимкой.