— Я верила тебе до последнего! Когда Дамир показывал мне доказательства твоей причастности к криминалу, когда меня чуть не убили по твоей вине… Даже когда я своими глазами увидела всё, я верила тебе, Эд. Я верила в то, что ты был вынужден принимать в этом участие. Я думала, что тебя убили из-за отказа сотрудничать…
Я вытираю слёзы, катящиеся с глаз. Брат смотрит на меня злобным волком, а губы, ставшие ужасно тонкими, кривятся в злобном оскале.
— Скажу тебе вот что, Ри… Есть лохи, сосущие палец или чего похуже всю свою жизнь. А я не хотел нищенствовать. И когда подвернулась возможность, я взялся за неё!
— Это был ты. Во всём и всегда ты… Но чьё тело мне показывали в морге?
— Двойника, разумеется. Работал на меня один парнишка. Иногда светился в разных местах вместо меня. Это опасный бизнес, сестрёнка, и очень прибыльный. Когда я захотел перейти в высшую лигу, большие и серьёзные дяди захотели иметь с моего пирога слишком большой кусок. Представляешь?! Я по кирпичику выстраивал свою империю, а они разинули свой рот и требуют очень многого! Не-е-ет, только не с меня! — зло смеётся Эд.
— Ты решил не платить им? Решил обвести всех? Кинуть на деньги и обставить свою смерть? Боже, Эд… На твоей совести смерть человека…
Мне становится трудно дышать. Я сижу рядом с убийцей. С хладнокровным, расчётливым убийцей, предателем и просто подонком. Ведь он не мог не знать, что после его исчезновения придут за мной и спросят за долги брата — долго и жёстко, как сказал Дамир при первой встрече.
Эд знал, что со мной не станут церемониться. Заставили бы отрабатывать долг брата до конца дней в каком-нибудь борделе или замучили бы до смерти, пытаясь выведать подробности дел брата.
— Это жизнь. Или ты нагибаешь её, или она нагибает тебя! — грубо говорит брат. Я всхлипываю. — Не скули, Ри.
— Не называй меня так! Не смей пачкать детское прозвище своим грязным языком, мерзавец.
Моего брата, Эда, больше нет. Он умер. Для меня он умер. Я не знаю этого подонка, сидящего рядом. Этот ублюдок целится пистолет в мой живот, в котором растут крохотные детишки. Мои и Дамира. Наши малыши… Сейчас они, как и я, в смертельной опасности. И мы, как никогда раньше, нуждаемся в нашем Защитнике — любимом муже и будущем папе.
— Плевать на всё. Где деньги, Эрика? Где мои чёртовы деньги?! Где пластины, клише и оборудование? — орёт Эд. Он орёт так, что на шее и на лбу вздуваются вены. Лицо багровеет, становясь ужасно некрасивым.
— Их нет, Эд. Я не знаю, что с ними сделал Багратов.
— Стерва! Надо было и тебя прихватить вместе с собой на тот свет, — цедит брат. — Было бы замечательно. Все хвосты в воду! Но я пожалел тебя… Пощадил. И чем ты не оплатила, дрянь?! Сдала моё место? Как ты, вообще, нашла его, а?
Я не верю в то, что слышу. Лучше бы это оказалось просто кошмарным сном.
— Пожалел меня? Ты называешь это «пожалел»? — спрашиваю внезапно севшим голосом. — Меня могли убить или кинуть в бордель, подсадив на наркотики, чтобы я делала всё, что прикажут!
— Попробовала бы взрослую жизнь на вкус! Только и всего…
Эд уверенно и дерзко ведёт машину. Он привык удирать от погони и постоянно находится на грани нарушения правил. Я цепляюсь за сиденье пальцами, потому что мне страшно.
— Куда ты везёшь меня, Эд? — спрашиваю, понимая, что Эд свернул на дорогу, по которой можно покинуть город. — Что ты задумал?
— Скоро узнаешь, Ри… Скоро ты всё узнаешь. Но не думаю, что тебе это понравится.
Глава 42
— Готова? — слышится приглушённый голос из-за двери.
— Проваливай к чёрту.
— Только вместе с тобой, Ри. Я вхожу. И если ты до сих пор не одета к аукциону, можешь пенять на себя.
В голосе брата появляются угрожающие, стальные нотки о которые можно порезаться. Он не теряет времени зря и открывает дверь. Я окидываю его почти безразличным взглядом. За прошедшие несколько часов я устала кричать, зовя на помощь, и биться в дверь. Мою громкоголосую истерику никто не останавливал. Чем больше я сил потрачу, тем меньше буду сопротивляться.
— Хорошо, — резко бросает брат, осматривая меня. — Тебе идёт. Выходи. Аукцион уже начался. Скоро твой выход.
Я зябко веду плечами и тянусь за халатом, но брат поднимает пистолет повыше, давая понять, что одеваться не стоит. Мне предстоит пойти так, в корсете и в чулках, в туфлях с высоким каблуком. Волосы высоко собраны, а все мои украшения отобрали. На мне не осталось ни серёжек, ни браслета, ни обручального кольца, придающего мне уверенность.
— Что со мной будет?
— Из всех активов у меня осталась только ты, Ри, — негромким голосом говорит брат, выводя меня в коридор.
Он задаёт направление. Я пытаюсь понять, где мы находимся. Но машина Эда ехала очень долго, а потом он начал петлять. Я могу с уверенностью сказать только то, что мы где-то за городом.
Может быть, это клуб? Хотя по обилию бордового и золотого кажется, что это бордель.
— Ты продашь меня? — спрашиваю уже без шока, просто констатируя факт. — Кому?
— Тому, кто даст больше.
— Как ты нашёл это место?
— Искать не пришлось. По счастью, управляющий этого заведения должен мне. Согласился выставить лот, разумеется, за хороший процент.
— Думаешь, я дорого стою?
Брат цепляет меня за запястье, давая приказ остановиться у массивной портьеры, драпирующей выход на импровизированную сцену.
— Ты сама стоишь не так уж много, Ри. Думаю, продав никому неизвестную Эрику, я мог бы поднять пятьдесят кусков. Не больше. Продавая Эрику, сестру Соло, я подниму четверть миллиона. А вот продавать Эрику, сестру Соло и жену Багратова гора-а-а-аздо интереснее, — ухмыляется брат. — С некоторыми из собравшихся у меня свои счета. Они еще не расстались с мечтой о том, что ты можешь знать что-то о моих делишках. Другие не прочь поквитаться с Багратовым. Отыграться на его жене, хорошенько с ней позабавиться… В общем, я планирую поднять полмиллиона. Чистыми. Этого хватит, чтобы понемногу начать сначала. Я отстрою всё заново. Этот город будет моим!
— А теперь, дамы и господа, следующий лот! — громогласно объявляет ведущий аукциона. — Обычно мы опускаем имена, но это не тот случай. Прекрасная Эрика! Прошу…
Эд отходит в сторону. Меня подхватывают под локти двое охранников, выводя под слепящие лучи света. Под этим безжалостным освещением видно всё, до мельчайших деталей. Не удастся спрятаться.
Распорядитель аукциона подзывает охранников жестом. Они передают меня в его руки. Он обхватывает меня за запястье, проходя со мной пару метров, вынуждает сделать оборот вокруг своей оси. Он хорошо знает своё дело, показывает товар и лицом, и телом. Потом подводит к большому креслу, помогая усесться в него и прижимается губами к запястью на прощание. Бежать не получится. По обе стороны от кресла выстраиваются охранники. Распорядитель расстёгивает парочку верхних пуговиц на своей рубашке.
— Горячая малышка. Если бы не мой статус распорядителя аукциона, я бы поборолся за неё, поставив четверть миллиона.
В зале слышится тишина. Я наивно полагаю, что счёт идёт в рублях.
— Четверть миллиона зелени? За что, Артур? — слышится голос из зала. — За блондинку? Она хотя бы девственница?
— Нет. Она не девственница. Но у неё есть кое-что получше. Имя и огромное море возможностей… Эрика Соломонова. Нет, не однофамилица. Но оставим в прошлом её девичью фамилию. Сейчас она Багратова. Думаю, четверть миллиона за такую малышку — вполне приемлемая цена.
— Триста тысяч! — раздаётся голос из зала.
— Прошу поднять ваш номер повыше, — просит распорядитель.
На рядах начинается волнение. Несколько человек поднимаются и поспешно покидают аукцион.
— Нам не нужны проблемы с Багратовым, — бросает вполголоса один из них, проходя мимо меня.
Я отчаянно верю, что Багратов спасёт меня. Верю, что он перевернёт каждый клочок земли, но сможет найти меня. Я проклинаю себя за желание утаить от Багратова поход в клинику. Зачем я так поступила? Брат наблюдал за мной, следил, и сразу же воспользовался подходящим моментом.
Я впиваюсь ногтями в ладонь, отключая все чувства, до единого. Я сосредотачиваюсь на мыслях о малышах, которым нужна здоровая мама и совершенно противопоказан стресс.
Но время сыплется, как песок сквозь пальцы. Ставки становятся катастрофически высокими. Мне становится плохо от количества заявленных нулей. Обстановка накаляется или мне просто так кажется, потому что борьба идёт между мужчиной восточной внешности в костюме цвета марсалы и высоким, почти лысым стариком, с хищным, цепким взглядом. Ставки делают только эти двое.
— Семь миллионов раз. Семь миллионов два. Семь миллионов…
— Девять! — обрывает мужчина с тёмным, ястребиным взглядом.
— Не желаете поднять цену? — распорядитель обращается к старику. Тот с огромной досадой протирает потные ладони платком и откладывает табличку с номером в сторону. — Девять миллионов раз. Девять миллионов два… Девять миллионов. Никто еще не хочет побороться за эту породистую красотку?
В зале стоит тишина. Только мужчина восточной внешности похлопывает себя по предплечью номерком.
— Девять миллионов… три! Продано! Эрика продана господину, предпочитающим марсалу.
Я холодею от паники, разгрызающей меня изнутри. Все чувства подавлены. Есть только животный, парализующий страх. Меня поднимают из кресла и отводят в комнату. Она огромная, тонет в сумерках, но даже из темноты кричит позолотой и показной роскошью. Проходит полчаса или около того. Дверь открывается. Я отхожу назад до тех пор, пока не упираюсь спиной в стену.
— Деньги поступили. Спасибо за перевод, господин Анваров. Приятного пользования вашей покупкой!
Анваров? Я знаю Анварова Ильяса. Но мужчина, купивший меня, явно не Ильяс! Может быть, просто однофамилец? Я едва успеваю разглядеть его — высокий, широкоплечий, не уступает в комплекции Багратову, линии лица жёстче. Но на вид он младше Багратова на несколько лет.