— Как прошло? Первая встреча мне понравилась намного больше: там было деловое соглашение с Крокодилом, а здесь сборище крокодилов в дорогих костюмах, готовых растерзать упавшую жертву.
— Образно, но, верно, — одобрил Борис Яковлевич и, взяв Киру под локоток, вскользь поинтересовался: — Почему вы не предупредили нас Лаврентием о предстоящем разводе с Вячеславом — все действия со «спорными» акциями Вячеслава заморожены до окончания бракоразводного процесса. Это просто гениально! Процесс может продлиться несколько лет! А о каком деловом соглашении с крокодилом идет речь? Почему я ни о чем не знаю? Не забывайте, Кира Дмитриевна, я доверенное лицо вашего мужа и всегда готов помочь вам в любых вопросах.
— Спасибо, Борис Яковлевич, я обязательно посоветуюсь с вами, если возникнут затруднения.
— Речь идет о соглашении и мне бы хотелось знать, о чем идет речь, — настаивал Борис Яковлевич.
— Речь идет о продаже лошади, — тут же соврала Кира, врать она, оказывается, умеет, только Шубину старалась говорить правду, да и то не всегда. — Это, вряд ли вам интересно.
— Это верно! Подождите… О лошади? Вы имеете в виду настоящую, живую лошадь? — Борис Яковлевич был так далек от всего живого, ползающего и летающего, что даже немного растерялся, услышав о продаже какой-то лошади — он не мог себе представить, что животные могут представлять для кого-то хоть какую-нибудь ценность. — И кто-то покупает ее?
— Конечно — чистокровная, хорошо выезженная лошадь стоит, как хорошая иномарка.
— Неужели? — не поверил адвокат. — А вы, то здесь причем, Кира Дмитриевна?
— Как это причем?! Я хозяйка конюшни.
— Конюшни?.. — интеллигентная, высокомерная маска стала сползать с лица Бориса Яковлевича, скривившегося от презрения. — Это где навоз и сено?..
— И запахи лошади, опилок и кожаной упряжи, — улыбнулась Кира. — Мне ли не любить все это?! Ведь я все-таки «кандидат в мастера спорта» по конному спорту! — добила она его окончательно — Борис Яковлевич брезгливо выпустил локоток дамы и вытер руку о дорогой костюм. — И как же вам об этом не доложила ваша служба безопасности банка?! Ай-я-яй…
— Теперь куда поедем, Кира Дмитриевна?
Виктор плечом оттеснил скривившего адвоката, и тому пришлось отступить к стене — телохранитель с Борисом Яковлевичем не церемонился, даже когда охранял Бурмистрова и тогда не церемонился, а сейчас и подавно.
Чем-то он не нравился Виктору, может, своей дотошностью и чрезмерным любопытством — Борис Яковлевич очень любил вникать во все, особенно в то, что его не касалось: однажды Виктор застал его, копающегося в письменном столе Бурмистрова, когда тот переодевался в спальне. Заглянув в кабинет, Виктор увидел нелицеприятную картину, тут же отпрянул от двери и громко постучал в дверь, прежде чем войти в кабинет. Бурмистрову он об этом сказал, но, как отреагировал на это «объект охранения», Виктор не знал.
— В церковь Сергия Радонежского, на крестины дочки Федина.
Разговаривая, они вышли из приемной.
— «Кандидат в мастера спорта»… Так вот откуда у этой дамочки железная ручка! — Лаврентий стоял в приемной, задумчиво глядя в спину идущей по коридору «дамочки». — И не скажешь… да, первое впечатление обманчиво.
Сев в машину, Кира тут же позвонила Павлу.
— Поздравь меня, — в полголоса заговорила она, — я развожусь!
— Поздравляю, — не поверил Павел. — Недели не прошло…
— Шубин, какой же ты зануда! — засмеялась Кира. — Замуж вышла — плохо, развожусь — еще хуже! На тебя не угодишь.
— Легкомысленная ты особа, Кира Чичерина! — по-отечески выговаривал Шубин, еще не решив «хорошая» это новость или не очень. — То вышла замуж — только я к этому привыкать начал, а ты раз и разводишься — придется снова перестраиваться.
— Ладно, уговорил, — решила проучить его Кира, — вот, сейчас разведусь, и снова замуж выйду, тогда и перестраиваться не надо будет. Подожди, месяц другой — на свадьбе погуляем, напьемся и салатиков поедим, а то у нас с Вячеславом свадьбы не было, вот и оторвемся!
— Это ты меня позлить решила, — догадался Павел и улыбнулся, — ты вчера свободы хотела.
— То было вчера, а сегодня я передумала и опять хочу замуж.
— Вот я и говорю, легкомысленная ты особа, Кира Чичерина!
— Лучше спроси, как все прошло.
— А зачем? — удивился Павел. — Ты разводишься — это для меня главное, а акции твоего бывшего мужа меня совсем не интересуют.
— А зачем ты тогда просил меня позвонить?
— Чтобы тебя услышать, дурочка моя!
— Шубин, ты обманщик, — засмеялась Кира и подумала о том, как хорошо бы сейчас оказаться рядом с ним, сесть к нему на колени, обнять за шею, поцеловать такие сладкие, желанные губы… — Ох-хо-хох.
— Ты это о чем вздыхаешь?
— О своем о девичьем, лучше не спрашивай, а то и тебе захочется… — Кира посмотрела на спины сидящих впереди мужчин и мечтательное настроение у нее тут же пропало. — Все, Паш, до вечера. Дмитрию Викторовичу передай, что его Игорь Юрьевич самый лучший нотариус и… советчик, а Платон Федорович лучший адвокат по разводам — за полчаса все документы подготовил!
— Он там в обморок не упал от твоей такой быстрой смены мужей и твоего нового, скоропалительного развода?
— Он не упал, а обрадовался: ему, чем больше разводов, тем он богаче!
— А я?
— Что ты?
— Тоже лучший?
— Конечно! Лучший зануда из зануд, — усмехнулась Кира и отключилась.
45
Стоя в неподвижной пробке на Садовом Кольце, Константин Александрович Федин, замученный работой, проклинал все на свете, опаздывая на крестины собственной дочери.
«— Ведь предупреждала меня Антонина, что пробки, — ругая себя, а главное свою работу, думал он, нервно сжимая и разжимая пальцы на руле. — Вот если бы крестины были в час ночи, а не в обед, я бы точно успел, а так…»
Он позвонил жене Антонине, хмуро сообщил о задержке и, отстранив мобильник от уха, покорно выслушал ее упреки. Упреки были не справедливы, и настроение Федина совсем испортилось — все равно они все не уместились бы в его старенькой «Ниве», и кому-то из родственников пришлось бы идти пешком до церкви — вот пусть положат ребенка в коляску, и все скопом пройдутся до церкви, а уж он постарается успеть.
Вот перестроится в правый ряд, свернет…
Константин Федин немного лукавил, обвиняя работу в размолвках с женой — он любил свою работу и не согласился бы променять ее ни на какую другую. Антонина это знала и мирилась с его постоянным отсутствием дома — она и сама приходила домой под вечер, работая учителем начальных классов и ведя группу продленного дня в школе, а после появления в их семье ребенка, ничего и никого кроме малышки не замечала.
Федин же наоборот, убеждал себя, что с появлением дочери ничего в их жизни не изменилось, хотя обязанностей у него прибавилось — он забивал продуктами холодильник, оплачивал счета в сберкассе и в выходной пылесосил квартиру, когда жена с дочкой гуляли в парке.
Если для Антонины смысл жизни являл собой маленький, плачущий по ночам человечек, то смыслом жизни Федина оставалась работа.
Ему интересно было «докапываться» до истины, даже если вышестоящее начальство не одобряло его рвение — это было их дело, а его дело: найти истинного виновника преступления. И он всегда находил, но не всегда виновные в преступлении несли наказание — это Федина огорчало и раздражало, но он окунался с головой в следующее «дело», задерживаясь допоздна на работе и забывая о прошлом деле, оставляя его на совести вышестоящего начальства. Но такое случалось редко, поэтому он и не уходил в частные агентства, предпочитая малооплачиваемую, но любимую работу.
Он успел на крестины дочери только потому, что бросил машину на стоянке у магазина и поехал на метро.
Подойдя к церкви Сергия Радонежского, Федин поискал глазами белый перламутровый «Ягуар» Киры и не найдя его среди вереницы машин, нахмурился — оказывается, не только он один опаздывает на крестины, она могла бы его и предупредить.
Пока он искал в мобильнике нужный номер, в дверях церкви появилась его теща и замахала на него руками.
— Иди уже! Батюшка отказался тебя ждать — крещение уже началось!
— А как же Кира? Без крестной матери нельзя…
— Вспомнил! Родственница твоя уже давно здесь. Такую Машке рубашечку крестильную привезла всю в кружевах! А какой крестик — золотой с настоящим бриллиантиком! Нам всем крестики серебряные и платки купила, Машке коляску прогулочную и два пакета с одежкой привезла, — она смотрела на зятя заинтересованно-уважительными глазами, и Федин даже приостановился на ступенях от такой неожиданной благосклонности — никогда теща не удостаивала его таким взглядом, даже когда рассматривала полученную им правительственную награду. — Костя, а чем занимается эта твоя родственница?
— Не знаю, не спрашивал, — соврал Федин, начиная догадываться, куда клонит сварливая теща. — Даже не думайте, Наталья Григорьевна. Не надо с ней о моей работе говорить. Я никуда из Комитета не уйду. Пойдемте в церковь…
— Успеется! Ты погоди брыкаться — я тебя не взнуздываю. У этой твоей Киры видать денег полно — пусть и тебя пристроит на доходное место.
— Это не ее деньги, а мужа, и потом я у нее уже работаю: провожу одно частное расследование. Так что, если мы с ней будем разговаривать после крестин, вы Антонину предупредите, чтоб не мешала — это по важному делу. Пошли…
— Да, погоди ты! Чего я там в церкви не видела то: поп читает, хор подтягивает, Тонька трясется, Машка плачет. А потом мы с тобой там люди не главные и без нас обойдутся. Антонину я предупрежу, можешь не сомневаться… А денег много получишь за работу? Может, тебе лучше к ней охранником устроиться — смотри, какой видный мужчина за ней всюду ходит, как картинка — сыт, одет с иголочки — в дорогом костюме, хорошие деньги, наверно, получает…
— Я получу не хуже. Все! Идемте, Наталья Григорьевна — не могу я крестины собственной дочери пропускать!