Через час мы были уже в пути. В воздухе чувствовалась осенняя прохлада. Девочки помогли провести мальчиков по лабиринту, потом мы долго катались на телеге с сеном, а также делали и ели глазированные яблоки. К счастью, в тот день все прошло гладко, без каких-либо инцидентов, синяков или драк. Мы купили пару мешков яблок, несколько тыкв и кувшинов свежего сидра. Солнце уже садилось, и мы выдвинулись домой. На середине пути я поняла, что мотор барахлит, а стоило мне свернуть к обочине, как он и вовсе заглох. Микроавтобус никак не хотел заводиться. Температура на улице падала. В салоне сидели четверо голодных и усталых детей, и батарейка моего мобильного практически умерла.
Я не хотела звонить Чарльзу, но выбора не было. Наша автомобильная страховка не включала услуги эвакуатора. Раньше мы всегда за нее платили, но с недавних пор муж перестал это делать. И вечером в воскресенье мне надо было найти транспортное средство, которое эвакуировало бы сломанный микроавтобус.
Много раз набирала номер Чарльза и оставила ему несколько сообщений. Я звонила на его мобильный, в офис и к нам домой. В глубине души мне очень хотелось, чтобы муж приехал и выручил нас, как он бы сделал в старые добрые времена, которые быстро забывались, исчезая из моей памяти. Я пыталась дозвониться папе, но того не было дома, а мобильного телефона у него не было. В конце концов я позвонила Каре, которая примчалась, чтобы забрать всех детей к себе домой, пока я не разберусь с эвакуацией, и даже оставила мне свой заряженный телефон, потому что мой уже сдох.
— Не волнуйся за Элли и Сэма, — сказала Кара. — Когда я выходила из дома, Роб заказывал по телефону пиццу, так что мы всех накормим. У тебя есть наш домашний, а вот и мобильный номер мужа. Когда приедет эвакуатор, позвони мне, я тебя заберу.
Кара обняла меня и позвала детей в свою машину, но Элли осталась на своем месте.
— Мама, я не хочу бросать тебя здесь одну, — прошептала она мне.
— Дорогая, поезжай с остальными. За меня не волнуйся, уже скоро приедет эвакуатор. Мне будет спокойнее, если я буду знать, что ты приглядываешь за Сэмом, — я обняла дочку, и Элли уехала вместе со всеми.
Мне так и не удалось вызвать эвакуатор. Через два часа я дозвонилась до отца, который приехал и помог мне переложить вещи из микроавтобуса в свой автомобиль. Мы заперли мою машину и поехали к Каре за детьми. Я видела по выражению папиного лица, что он с большим трудом сдерживается, чтобы не высказать мне все, что думает о моем муже и его поведении.
Чарльз тогда так и не ответил. Когда в одиннадцать вечера он вернулся домой, то даже не спросил, почему я так настойчиво ему звонила. Отсутствие микроавтобуса супруг просто не заметил. Вся эта семейная жизнь его не сильно интересовала. Разговор о машине случился только тогда, когда муж увидел счет за новую трансмиссию.
Через некоторое время наши адвокаты попросили предоставить список людей, которые могли бы в суде выступить на стороне каждого из нас и рассказать, как я и Чарльз заботимся о детях. Муж внес Кару в свой список, о чем я при случае ей рассказала.
— Но он даже не спросил моего согласия, — возмутилась она. — Хотя, знаешь, я даже рада, что Чарльз так сделал. Я много чего могу рассказать суду о том, как он любит своих детей и заботится о них.
— Например, что?
— Я с удовольствием расскажу о том вечере, когда сломался микроавтобус и твой муж не отвечал на звонки. Тогда в машине было четыре ребенка, включая двух собственных его детей. Вы ждали больше часа, а он так и не приехал — приехала я!
Казалось, что ноябрь тянулся бесконечно. Я все никак не могла запретить себе читать его письма.
«Она омерзительна, от одного звука ее голоса мне становится дурно».
Это один из немногих примеров того, что муж писал, а я прочитала. Я не могла взять в толк, за что он меня так сильно ненавидит. Тогда я еще не чувствовала, что полностью себя контролирую, хотя внешне это уже никак не проявлялось. Я больше не позволяла себе истерик и едких замечаний.
В день рождения Чарльза Виктория и другие его «музы» организовали праздник в Вашингтоне. Утром муж вел себя неожиданно дружелюбно. Меня это внутренне разозлило, но я ничего не сказала. Дети хотели сделать ему подарки и устроить ужин, и я не стала возражать.
Поведение Чарльза становилось все более странным. В течение дня я несколько раз безрезультатно ему звонила, чтобы узнать, приедет ли он на ужин домой и во сколько. Я дозвонилась до мужа около 16.30 и заметила, что его трудно поймать у телефона, но что он ответил: «Ретроградный Меркурий, поэтому общение затруднено». Чарльз заверил меня, что будет дома в 18.30.
Муж действительно приехал приблизительно в это время, надел бумажный колпак, который дети поставили на стол рядом с его тарелкой. Чарльз вел себя вежливо, но был настолько усталым, что у него буквально слипались глаза. Супруг посидел за столом совсем недолго, а потом извинился, сказав: «Спасибо за прекрасный ужин. Но я так устал, что пойду вниз и отдохну». Он быстро обнял каждого из детей, с каким-то отсутствующим видом встал из-за стола и спустился вниз.
Мы удивленно молчали. Потом Сэм вскочил со стула:
— Папа, ты даже подарки не открыл!
Сын сбежал вниз на несколько ступенек, крича «Папа!». Если Чарльз его и слышал, то никак не отреагировал.
Сэм бросился к тому месту на столе, куда дети положили подарки. Он схватил подарок, который сам аккуратно завернул в бумагу, не говоря ни слова, бросил на пол, наступил на него и ногой зашвырнул в угол комнаты. Сын хотел вручить Чарльзу скворечник, который красиво разрисовал. Теперь ярко раскрашенные дощечки в беспорядке лежали на темном паркете.
Сэм расплакался, убежал наверх в свою комнату и громко хлопнул дверью. Мы с Элли пошли за ним. Увидев брата на кровати, Элли подошла, села рядом и начала гладить его по спине, приговаривая:
— Все нормально, Сэмми. Папа ведет себя глупо. Когда мы перестанем дарить ему подарки, он об этом пожалеет.
Сэм медленно поднял кудрявую голову. Его глаза были красными и опухшими.
— Почему папа нас больше не любит? — спросил сын, глядя на меня.
Я поняла, что не должна показывать свою горечь и боль. Поэтому сделала глубокий вдох, пересела со стула на кровать и обняла детей.
— Я не знаю ответа на этот вопрос. Сама не понимаю многое из того, что папа в последнее время говорит и делает. Но я вот что могу сказать: папа любит вас так, как может. Сейчас по каким-то причинам он не в состоянии показывать свою любовь так, как нам хотелось бы, но это не значит, что отец вас не любит. Уверяю, что папино поведение не имеет никакого отношения к вам самим и вашим поступкам. Людям иногда бывает сложно разобраться со своими собственными чувствами, и мне кажется, что у папы именно такая проблема. Но я знаю, что он вас любит.
— Если папа нас любит, то как-то странно показывает свою любовь, — произнесла Элли, закатив глаза.
Мы помолчали. Внутри я закипала от гнева. То, как Чарльз обходился с нашими детьми, казалось мне омерзительным. Я догадывалась, что его настроение менялось в зависимости от того, как в данный момент складывались отношения с Викторией.
Вполне возможно, что день рождения в Вашингтоне отметили не так, как хотелось бы Чарльзу.
— Послушайте, если папа не желает, чтобы мы устраивали ему праздник, это еще не значит, что мы не можем съесть шоколадный торт. Первый, кто спустится вниз, получит больше глазури! — улыбаясь, сказала я, мы вскочили на ноги и бросились вниз.
Сэм молчал. Мы ели торт, запивая молоком. Неожиданно в дверях появился Чарльз.
— Эй, вы на торт меня не позвали! — сказал он со смехом.
Мне показалось, что голос мужа звучал неуверенно. Хотя на самом деле это могло быть и не так.
— Откроем подарки, которые я видел в гостиной? — сказал он потом и подмигнул Элли. Дочь отвернулась.
— Смотрите, Сэм утомился и заснул, — произнес Чарльз, обошел стол, наклонился и с нежностью поднял уснувшего на полу мальчика.
— Ну все, дорогой, — сказал муж, — пора в кровать. — Он поднял сына, повернулся к нам с Элли и произнес: — Я скоро вернусь.
Я увидела заботливого и любящего Чарльза, которым он был ранее. А может быть, я все это придумала и муж не был таким никогда?
Глава 26
Дом, в котором мы тогда жили, был просторным, но расположение комнат, интерьер казались какими-то нездоровыми, вгоняющими в тоску. Оловянно-серое небо проглядывало через бессистемно расположенные окна, отбрасывая причудливые пятна света на стены. Из-за высоких потолков в доме всегда было эхо. На второй этаж вели сразу три лестницы, расположенные в разных частях дома. Ступени поскрипывали, а темные углы под ними пугали, как в фильмах ужасов. Впрочем, я могу списать все эти тревожные чувства на свое психическое состояние. Возможно, я просто не любила дом, потому что в нем я не была счастлива и никогда не чувствовала себя защищенной. А еще я никак не могла заставить себя сделать мелкий ремонт, создать больше уюта, потому что понимала, что, скорее всего, мы съедем отсюда, как только разведемся.
Я любила осень и особенно время перед Днем благодарения. Мы всегда устраивали пышный праздник, приглашая родственников, друзей и просто знакомых, кому в этот день некуда было пойти. В прошлом году, из-за лечения, у меня не было сил что-либо готовить, и мы поехали к Эллисон и Гарри. В этом у меня не было настроения звать гостей. Поведение Чарльза стало непредсказуемым, вернее, оно стало предсказуемо садистским и подлым, и я не хотела испытывать неловкость и стыд за него перед приглашенными. Однако у мужа были другие намерения.
— Сегодня утром я разговаривал с моими родителями, — заявил он однажды вечером, вернувшись с работы, — и пригласил их на День благодарения. А ты позвала своего отца?
— Нет, — ответила я после долгой паузы, — не позвала. Его пригласила подруга Лидия, и я сказала папе, чтобы он согласился, потому что там получит от вечера больше удовольствия. У меня нет сил готовить праздничный обед, Чарльз. Я бы вообще в этот день никого постороннего не хотела видеть.