— Значит, тебе сказали, что я заболел? — отец положил руку на плечо своего внука. — Понимаешь, с годами я не молодею. Ты сам знаешь, что все старые машины должны пройти специальное техническое обслуживание, говоря на современном языке, «прокачку». Доктора считают, что мне надо сделать «прокачку» сердца, и в понедельник я за этим поеду в больницу.
— Дедушка, а в какую клинику ты ложишься? — поинтересовалась Элли.
— В «Синай». Это хорошая больница, — папа внимательно посмотрел на внучку, которая была явно расстроена его сообщением.
— Ненавижу эту больницу! — воскликнула Элли.
— Почему? Там прекрасные врачи. Там лежала твоя бабушка…
Дочь не дала папе договорить.
— И там умерла! Ненавижу эту больницу! Я не хочу в нее больше приезжать! — на глазах Элли появились слезы, а лицо покрылось красными пятнами. Она вскочила из-за стола и побежала в свою комнату, хлопнув дверью.
Папа хорошо перенес операцию. На второй день отец уже сидел в кровати, с аппетитом ел, и цвет его лица казался здоровым. Но к концу недели ситуация изменилась. Папин лечащий врач, молодой еврей-ортодокс, позвонил мне и сказал, что отца планируют перевести в отделение реанимации, и если я хочу с ним пообщаться, то мне стоит подъехать в течение часа.
— Папа, прости меня за то, что вываливала на тебя свои проблемы и недовольство Чарльзом. Я была плохой дочерью, — сказала я, плача и держа папу за руку.
Он усмехнулся и покачал головой.
— Перестань, не говори глупостей. Обязательно свяжись с дядей Леоном, если тебе что-то нужно. Я тебя люблю, ты самая лучшая.
В палату зашел врач и сказал, что мне стоит перейти в комнату для посетителей. Не знаю, сколько времени я там провела, пока доктор не вернулся, и по его лицу я все поняла.
— Мне очень жаль. Я сделал все, что мог. Ваш папа был хорошим человеком. Я относился к нему с большой симпатией.
Я громко закричала. Это был горестный крик от боли, которую я испытывала от потери папы, плач души от ужаса, тоски и вины. Молодой врач не ушел, а сел рядом, положив руку на мое плечо. Он дал мне несколько минут выплакаться, а потом сказал:
— Не знаю, сможет ли это облегчить ваши страдания, но нам с вашим отцом несколько раз удалось поговорить. Мне кажется, он был готов к такому концу. Ваш папа осознавал, что его жизненное путешествие закончилось, и сказал мне, что вы и ваши дети уже достаточно сильны, чтобы отпустить его. Что вы сможете вместе пройти через все трудности, которые могут ждать вас в будущем. Отец очень в вас верил.
Я посмотрела на этого молодого человека и поняла, что он был вестником, передавшим мне послание от папы. Мой отец был готов к смерти и знал, что я выдержу, переживу это и буду счастлива.
Я зашла в палату, чтобы еще раз посмотреть на него. Доктор некоторое время постоял со мной рядом, прикоснулся к папиной руке, потом к моему плечу и вышел. Вид у отца был умиротворенным и спокойным. Я обняла его и почувствовала, как тепло уходит из тела папы.
Я подписала необходимые документы и поехала домой. Уже из дома я позвонила в похоронное бюро, Лидии, своим племянницам, тетям, дядям, а также двоюродным братьям и сестрам. Я позвонила всем тем, кого надо было немедленно оповестить о смерти папы и кто хотел приехать на похороны.
Потом я набрала Чарльзу, который на время забрал к себе детей.
— Мой отец умер, — сообщила я.
Бывший муж громко ахнул от ужаса, но потом быстро совладал с собой. Он не утешал меня и не выразил своих соболезнований. Я поняла, что, хотя я и понесла тяжелую потерю, мне не стоит ждать от Чарльза никакой помощи.
— Привези детей завтра утром. И не говори им ничего, я сама скажу про папу.
— Хорошо, — ответил экс-супруг.
Чарльз и его родители были на папиных похоронах. Мне показалось, что сочувствие моей утрате со стороны бывших свекра и свекрови было искренним. В последующие дни они еще несколько раз нас навещали. Несмотря на то что Чарльз присутствовал на похоронах, ни слова не проронил о смерти моего отца. Во время заупокойной службы он сидел за детьми.
На его губах была блаженная улыбка, словно у Будды, и казалось, что сам находится в состоянии транса. Детям Чарльз проговорил: «Дедушка был хорошим человеком», но мне ничего не сказал.
Вечером после похорон к нам приехали родственники и друзья. Среди толпы неожиданно я увидела человека, которого совершенно не предполагала увидеть. Молодой врач-еврей подошел ко мне, улыбнулся и, пристально глядя на меня темными глазами, заговорил:
— Я хотел прийти и отдать дань уважения вашему отцу. И передать мои соболезнования вам и вашим детям. Невзирая на то что мы были знакомы всего несколько дней, ваш папа произвел на меня глубокое впечатление. Он был хорошим и мудрым человеком.
— Спасибо, — мой голос дрогнул. Доктор улыбнулся.
— В иудаизме считается, что после окончания траура человек должен подняться и выйти из темноты на свет. Не нужно специально что-то делать, давать себе обеты и обещания, не нужно даже пытаться все забыть и двигаться дальше. Достаточно просто подняться и выйти на свет. Дать возможность свету проникнуть в вашу жизнь. Сделайте это, я очень вас прошу. В честь вашего отца и ради детей. Желаю вам всего доброго. Берегите себя.
С этими словами доктор повернулся и ушел. Я смотрела ему вслед, пока он не скрылся из вида.
Тут я поняла, что даже не знаю имени этого человека. У меня было чувство, словно ко мне приходил старый добрый друг.
В ту ночь мне снова приснился сон. В полном одиночестве я сидела в темном кинотеатре. На огромном экране появились титры, а потом лицо моего деда. Дедушка, как обычно, выглядел как настоящий английский джентльмен, на нем были элегантное пальто и шляпа. Затем подошли папа и мама. Все они посмотрели на меня и улыбнулись. Любящие глаза родных сказали мне больше, чем тысячи слов.
Изображение на экране исчезло, и я поняла, что светит солнце и я нахожусь на лугу, на котором растут тысячи цветов.
Эпилог
Самой холодной зимой я узнал, что внутри меня — непобедимое лето.
Когда у меня обнаружили рак, прогнозы докторов были не самыми обнадеживающими. И, хотя никто не говорил, сколько мне осталось (а я и не спрашивала), я знала, что ни врачи, ни Чарльз не рассчитывали на то, что я доживу до выпускного своих детей. Более того, прошло восемнадцать лет, а я все еще жива и еду в кафе, где за ланчем встречусь с моими дорогими детьми: 28-летней Элли, которая теперь преподает живопись в университете. И 25-летним Сэмом, начинающим маркетологом из Нью-Йорка.
Я проезжаю по знакомым улицам, а затем останавливаю машину, опускаю стекла и дышу свежестью. На мгновение меня уносит в прошлое, и я вижу себя молодой. Я танцую на усыпанной хвойными иголками лужайке перед домом, рядом со мной Винни и молодой Чарльз. К реальности меня возвращает проходящая мимо пара с лающим бобтейлом на поводке.
Да, в моей жизни были счастливые времена. И счастья было гораздо больше, чем грусти. Несмотря на то что наши отношения с Чарльзом закончились некрасиво и очень болезненно, многие годы я любила его, и полученный опыт совместной жизни сделал меня душевно богаче и помог лучше понимать людей, в том числе моих пациентов.
Когда я захожу в кафе, Элли и Сэма еще нет. Я сажусь за столик на улице, заказываю бокал вина, открываю ноутбук и принимаюсь редактировать свою книгу.
Первые несколько лет после разрыва с Чарльзом были для меня трясиной удушливых кошмаров. Все, что я хотела, — это понять его. Мне почему-то казалось, что моя душевная боль пройдет, как только у меня получится это сделать и я разберусь со всем тем, что было реальным и нереальным в наших отношениях. Именно поэтому я с такой жадностью читала записи в его дневниках и электронную переписку.
Даже после того как мы с мужем физически расстались, я долго не могла избавиться от его внутреннего присутствия в моих мыслях. Я чувствовала себя абсолютно потерянной. Чарльз сначала исказил, а потом и практически уничтожил мое восприятие собственного «Я». Муж стал настолько частью меня самой, что въелся в поры моей души, что я, как утопающий за соломинку, хваталась за воспоминания прошлого, превратившиеся в жалкие и потрепанные остатки настоящего. Я совершенно забыла, какой была до встречи с Чарльзом. Внутри себя я ощущала гулкую пустоту и постоянную боль. В промежутках между приемами пациентов я в панике звонила доктору Путман. В магазине я снимала с полки и ставила обратно банку бобов, не в состоянии принять окончательное решение о покупке.
В те годы мне ужасно не хватало моей матери. Можно ли назвать совпадением то, что я выбрала партнера, которого всегда надо было возвращать и «вытаскивать» после того, как он исчезал в эмоциональном смысле? Скорее всего, нет. Понимаете, когда я была еще совсем маленькой, моя мама заболела ревматическим полиартритом и ее почти на год положили в больницу. Остаться в таком возрасте на год без матери — дело нешуточное. Я была умной, любознательной и находчивой, и эти качества помогали мне в раннем возрасте не так остро ощущать отсутствие мамы. Мне кажется, что тот детский опыт заложил основу сложившегося позднее стереотипа поведения, при котором я проходила в жизни с Чарльзом определенные циклы. Он сначала делал мне комплимент или улыбался, и я начинала надеяться на что-то лучшее, но после этого меня неизбежно ждало большое разочарование. Желание добиваться признания и любви было заложено во мне задолго до того, как я встретила своего будущего мужа.
Несмотря на полученное образование, профессиональный опыт и понимание того, как устроена и работает человеческая психика, а также то, что я ходила к психоаналитику, я игнорировала «звоночки», которые слышала еще на ранних стадиях наших отношений. Я как будто не верила тому, что видят мои глаза и слышат мои уши. Не поверила я и озарению, которое случилось незадолго до или сразу после свадьбы. Я в какой-то момент поняла, что если когда-нибудь заболею, то Чарльз мне и стакана воды не подаст. Я помню эту мысль и то мгновение, когда она пришла мне в голову, но я не предприняла никаких действий. Просто забыла про это до тех пор, пока жизнь не продемонстрировала, насколько мое понимание было верным.