. Запираю дверь и присоединяюсь к нему.
– Что случилось с мамой? – спрашивает он, когда я аккуратно пристраиваюсь к нему рядышком, стараясь, чтобы корсет не пропорол меня насквозь.
– У нее маниакальная депрессия.
– Так всегда было?
– Когда я была маленькой, все было лучше. У нее был ребенок, он умер, когда мне было семь, и это было ужасно. Она пыталась покончить с собой. Я ее нашла.
Я вспоминаю кровь, она везде, вся ванна полна кровавой воды, полотенца пропитаны ею. Зову на помощь, но дома никого. Генри ничего не знает, я поворачиваю голову, он смотрит в потолок.
– Клэр,—наконец говорит он.
– Что?
– Почему ты мне не рассказала? В твоей семье столько всего разного, мне неплохо было бы знать заранее.
– Но ты знал…– Я замолкаю. Он не знал. Откуда ему знать? – Извини. Просто я сказала тебе, когда это случилось, и забыла, что сейчас это еще до того как, и поэтому я думала, что ты все знаешь…
Генри молчит, потом говорит:
– Ну, я все рассказал про свою семью; все шкафы открыты, скелеты вынуты на твое рассмотрение, и я просто удивлен… Не знаю.
– Но ты не представил меня ему.
Мне дико хочется увидеть отца Генри, но я боюсь говорить на эту тему.
– Нет.
– А собираешься?
– В конце концов – да.
– Когда?
Я ожидаю, что Генри скажет, чтобы я не искушала судьбу, как он всегда говорил, когда я задавала слишком много вопросов, но вместо этого он садится и свешивает ноги с постели. Рубашка на спине вся измята.
– Не знаю, Клэр. Когда я смогу это вынести, наверное.
Я слышу звук шагов в коридоре, они останавливаются, ручка двери поворачивается туда и обратно.
– Клэр? – зовет папа. – Почему дверь заперта? Я встаю и отпираю дверь. Папа открывает рот, но видит Генри и кивает, чтобы я вышла в коридор.
– Клэр, ты знаешь, нам с мамой не нравится, что ты приглашаешь своего друга в свою спальню, – тихо говорит он.– В доме полно комнат…
– Мы просто разговариваем…
– Разговаривать вы можете в гостиной.
– Я рассказывала о маме, не думаю, что в гостиной об этом говорить будет удобнее, правда?
– Дорогая, я не думаю, что ему обязательно знать о твоей маме…
– После представления, которое она только что устроила, что мне оставалось? Генри может решить, что она сумасшедшая, он неглупый…
Я говорю все громче, открывается дверь Алисии, и она прижимает палец к губам.
– Твоя мама не «сумасшедшая», – серьезно говорит папа.
– Именно сумасшедшая, – подтверждает Алисия, включаясь в ссору.
– Тебя я бы попросил не вмешиваться…
– Ни черта подобного…
– Алисия!
У папы бордовое лицо, глаза красные, он говорит очень громко. Этта открывает дверь маминой комнаты и рассерженно смотрит на нас.
– Идите вниз, если хотите кричать, – шипит она и закрывает дверь.
Мы смотрим друг на друга в смущении.
– Потом, – говорю я папе. – Ты меня потом отчитаешь.
Генри во время всего разговора сидит на моей кровати, притворяясь, что его здесь нет.
– Пойдем, Генри. Пойдем посидим в другой комнате.
Генри, покорный, как проштрафившийся мальчишка, встает и идет за мной вниз. Алисия быстро идет следом. Спустившись с лестницы, я смотрю наверх и вижу, что папа беспомощно смотрит сверху. Он поворачивается, подходит к комнате мамы и стучит в дверь.
– Эй, давайте посмотрим «Эту чудную жизнь»[56], – говорит Алисия, глядя на часы.– Через пять минут на шестом канале начинается.
– Опять? Разве ты его не смотрела раз двести? – Алисия без ума от Джимми Стюарта.
– Я его не видел,– говорит Генри.
– Никогда? А почему? – Алисия ужасно удивляется.
– У меня нет телевизора. Теперь Алисия просто в шоке.
– Ты его разбил, да?
– Нет, – смеется Генри. – Просто я ненавижу телевизор. У меня от него голова болит.
На самом деле он заставляет его перемещаться во времени. Все дело в том, что кадры резко сменяются.
– Значит, ты не хочешь смотреть? – Алисия разочарована.
Генри смотрит на меня; я не возражаю.
– Конечно, – говорю я. – Немного. Но до конца смотреть не будем; нам надо на мессу собираться.
Мы идем в комнату, где стоит телевизор, она рядом с гостиной. Алисия включает телевизор. Хор поет «Послышалась ясной полночью».
– Фу, – презрительно ухмыляется она. – Посмотрите на эти ужасные желтые пластиковые накидки. Они выглядят как дождевые плащи.
Алисия шлепается на пол, Генри садится на диван. Я сажусь рядом с ним. С того момента, как мы приехали сюда, я постоянно волнуюсь, не могу решить, как вести себя перед родными по отношению к Генри. Насколько близко к нему я могу сесть? Если бы здесь не было Алисии, я бы легла на диван и положила голову ему на колени. Генри решает эту проблему просто: придвигается ближе и обнимает меня. Это застенчивое объятие: в любой другой ситуации мы бы никогда так не сидели. Конечно, мы никогда не смотрим телевизор вместе. Может быть, если бы мы вместе смотрели телевизор, именно так мы бы и сидели. Хор исчезает, начинается реклама. «Макдональдс», местный филиал «Бьюика», «Биллсбери», «Ред Лобстер»: все желают нам счастливого Рождества. Я смотрю на Генри, у него на лице мрачное изумление.
– Что? – тихо спрашиваю я.
– Скорость. Они каждые две секунды меняют кадр; мне будет плохо. – Генри трет пальцами глаза. – Думаю, я лучше пойду почитаю.
Он встает и выходит из комнаты, и через минуту я слышу его шаги по лестнице. Я быстренько произношу молитву: «Пожалуйста, Господи, пусть Генри не переместится во времени, особенно когда мы будем в церкви, иначе я не смогу этого объяснить». Алисия залезает на диван, когда на экране появляются первые кадры фильма.
– Не надолго его хватило, – замечает она.
– У него правда очень сильно болит голова. Так, что можно только лежать в темноте, не двигаясь, и если кто-то произносит хоть слово, мозги взрываются.
– Да уж! – Джеймс Стюарт раздает брошюры туристического агентства, но вот ему уже пора спешить на танцы. – Он правда хорош.
– Джимми Стюарт?
– И он тоже. Я о твоем парне. О Генри.
– Да, – усмехаюсь я. Я так горда, как будто это я сделала Генри таким. Донна Рид ослепительно улыбается Джимми Стюарту через заполненную людьми комнату. Вот они танцуют, и соперник Джимми Стюарта нажимает на кнопку, в результате чего пол танцевальной площадки уходит из-под ног, кто-то падает в бассейн под ним. – Маме он очень нравится.
– Аллилуйя! – Донна и Джимми танцуют в бассейне; вскоре люди в вечерних нарядах ныряют в воду, а оркестр продолжает играть.
– И Нелли с Эттой он тоже понравился.
– Класс. Теперь просто нужно выдержать следующие тридцать шесть часов и не разрушить хорошего впечатления.
– С чего бы это? Если только… нет, ты такой глупости не сделаешь…– Алисия подозрительно смотрит на меня.– Правда?
– Конечно нет.
– Конечно нет, – эхом повторяет она. – Господи, я просто не верю, что Марк… Ну и идиот.
Джимми и Донна поют «Девушек из Буффало», идя по улицам Беджорд-Фоллз. Они ослепительны в футбольной форме и купальном халате соответственно.
– Жаль, тебя не было здесь вчера. Я думала, что папу удар хватит прямо под рождественской елкой. Я представляла, как он врезается в елку, она падает на него, врачам «скорой помощи» приходится стряхивать с него все елочные украшения, прежде чем начать оживлять…
Джимми предлагает Донне луну, и она соглашается.
– Я думала, ты научилась это в школе делать.
– Мне пришлось очень потрудиться, чтобы воскресить маму. Это было тяжело, Клэр. Криков было очень много.
– Шерон там была?
– Смеешься? – мрачно спрашивает Алисия. – Мы с Шерон пытались здесь мирно поболтать, а Марк с родителями были в гостиной и орали друг на друга. Через какое-то время мы просто сели и начали слушать.
Мы с Алисией обменялись взглядом, который означает: «Что ж тут необычного?» Мы провели всю жизнь, слушая, как кричат родители друг на друга, на нас. Иногда мне кажется, что, если мама накричит на меня еще раз, я просто уйду и не вернусь. Прямо сейчас я хочу схватить Генри и умчаться обратно в Чикаго, где никто не кричит, никто не притворяется, что все в порядке, и ничего не происходит. Злой толстенький человек в нижней рубашке кричит на Джеймса Стюарта, чтобы тот перестал убалтывать Донну до смерти, а просто поцеловал ее. Я полностью согласна, а вот он – нет. Вместо этого он наступает на подол ее платья, она машинально делает шаг, и дальше мы видим, как она голая прячется за большим кустом гортензии. Появляется реклама «Пицца-Хат», и Алисия убирает звук.
– Эй, Клэр.
– А?
– Генри здесь раньше был? Упс.
– Нет, не думаю. А что?
Она неловко ерзает и на секунду отводит глаза.
– Знаешь, думаю, я сошла с ума.
– Что?
– Видишь ли, произошла странная вещь. Давно… мне было, наверное, двенадцать, и я должна была заниматься виолончелью, но потом вспомнила, что у меня нет чистой блузки для прослушивания или что-то в этом роде, а Этты не было, и вообще никого, а Марк должен был сидеть с ребенком, но он в своей комнате дурью маялся или что-то еще… Короче, я пошла вниз, в прачечную, искала свою блузку и услышала такой звук, знаешь, когда дверь в южной части подвала открывается, та, которая ведет в комнату с велосипедами, такой свистящий звук. В общем, я подумала, что это Питер. Поэтому я просто стояла на пороге в прачечную комнату, прислушиваясь, и тут дверь в комнату с велосипедами открылась, и, Клэр, ты просто не поверишь, там был абсолютно голый парень, который выглядел точно как Генри.
– Да ну тебя! – Я начинаю смеяться и понимаю, что смеюсь ненатурально.
– Видишь, – улыбается Алисия, – я так и знала, ты подумаешь, что я свихнулась. Но клянусь тебе, это так и было. И этот парень вроде немного удивился—в смысле, я стою в дверях с открытым ртом и размышляю, что этот парень собирается сделать, изнасиловать, убить или что еще, а он просто смотрит на меня, бросает: «О, привет, Алисия», заходит в читальный зал и закрывает дверь.