, что можем улететь на Плутон; и у меня очень странное, неземное чувство и глубокое убеждение, что я мог бы делать это, быть здесь, всю свою жизнь и был бы абсолютно счастлив. Ингрид вся потная. Футболка прилипла к телу так привлекательно и интригующе, что мне хочется стащить ее, но я сдерживаюсь, потому что на ней нет лифчика, и она меня просто убьет. Мы танцуем, Игги поет, и, как это ни грустно, после трех выходов на бис концерт неизбежно заканчивается. Я чувствую себя потрясающе. Когда мы выходим в толпе таких же восторженных фанатов и взлохмаченных танцоров, я раздумываю, что делать дальше. Ингрид собирается уходить и стоит в длинной очереди в женский туалет, а я жду ее на Бродвее. Смотрю, как яппи в «БМВ» спорит со служащим парковки насчет своего права стоять здесь, когда ко мне подходит здоровый светловолосый парень.
– Генри? – спрашивает он.
Раздумываю над тем, кто он такой и не собирается ли он вручить мне повестку в суд.
– Да?
– Клэр передает привет. «Черт, кто такая Клэр?»
– Извини, ошибка.
Подходит Ингрид, которая снова выглядит как обычная модная девчонка. Оценивает этого парня, прекрасного представителя породы самцов. Я обнимаю ее.
Парень улыбается.
– Извини. Наверное, у тебя здесь двойник.
У меня сжимается сердце; происходит что-то, чего я не понимаю, в мое настоящее проскальзывает мое будущее, но сейчас этого выяснять нельзя. Кажется, он доволен чем-то, извиняется и уходит.
– В чем дело? – спрашивает Ингрид.
– Думаю, он меня с кем-то перепутал, – пожимаю я плечами.
Ингрид выглядит взволнованной. Кажется, все во мне волнует Ингрид, поэтому я не обращаю внимания.
– Эй, Инг, куда мы теперь?
Ощущение такое, что я сейчас запросто перепрыгну небоскреб.
– Может, ко мне?
– Класс.
Останавливаемся у «Марджис Кендис» купить мороженого и вскоре едем в машине, напевая: «Какой чудесный день!» и смеясь, как расшалившиеся дети. Позднее, в постели с Ингрид, я думаю о том, кто такая Клэр, и понимаю, что вряд ли найду ответ, – и забываю об этом.
ГЕНРИ: Я иду с Клариссой в оперу на «Тристана и Изольду». Причина, по которой я здесь с Клариссой, а не с Клэр, это жуткое отвращение Клэр к Вагнеру. Я тоже не большой его поклонник, но у нас сезонные билеты, и я решаю, почему бы не пойти. Мы обсуждали это сегодня дома у Клариссы и Гомеса, и Кларисса с тоской сказала, что никогда не была в опере. В результате мы с Клариссой выбираемся из такси напротив «Лирик-оперы», а Клэр дома, занимается Альбой и играет в слова с Алисией, которая гостит у нас на этой неделе.
На самом деле в оперу мне не хочется. Когда я заехал за Клариссой сегодня, Гомес мне подмигнул и сказал своим коронным глупым родительским голосом: «Сынок, долго ее не катай!» Не помню, когда мы с Клариссой последний раз были где-то вдвоем. Она мне нравится, очень, но говорить мне с ней, в общем-то, не о чем.
Я провожу Клариссу через толпу. Она идет медленно, наслаждаясь великолепным холлом, мраморными сияющими галереями, набитыми элегантными богачами и студентами в искусственных мехах и с проколотыми носами. Кларисса улыбается продавцам либретто, двум джентльменам во фраках, стоящим по обе стороны входа в холл и поющим на два голоса: «Либретто! Либретто! Купите либретто!» Знакомых я здесь не вижу. Любители Вагнера – это зеленые береты оперных фанатов; они сделаны из более твердых пород и знают друг друга наперечет. Вокруг все целуются, когда мы с Клариссой идем по лестнице к бельэтажу.
У нас с Клэр частная ложа; это одна из наших привилегий. Отодвигаю занавеску, Кларисса заходит и выдыхает: «О!» Я помогаю ей снять пальто, вешаю его на стул, снимаю свое пальто. Мы усаживаемся, Кларисса скрещивает ноги в лодыжках и складывает маленькие руки на коленях. Черные волосы сияют в тусклом свете, и с темной помадой и накрашенными глазами Кларисса напоминает изысканную, но озорную девчонку, которую нарядили и разрешили остаться с взрослыми допоздна. Она сидит и наслаждается прелестью «Лирик-оперы», расписанным золотым и зеленым занавесом на сцене, волнами штукатурки, обрамляющими каждый выступ арок и купола, взволнованным шепотом толпы. Свет гаснет, и Кларисса посылает мне улыбку. Занавес поднимается, мы в лодке, Изольда поет. Я откидываюсь на стуле и плыву по волнам ее голоса.
Потом – четыре часа музыки, любовный напиток, продолжительные аплодисменты.
Я поворачиваюсь к Клариссе:
– Ну, тебе понравилось?
– Глупо это, да? – улыбается она. – Но когда пели, вроде не так и глупо.
Я подаю ей пальто, и она пытается нащупать рукав; находит его и одевается.
– Глупо? Думаю, да. Но я представляю себе, что Джейн Ингланд – молодая и красивая, а не корова в триста фунтов весом. У нее голос Эвтерпы.
– Эвтерпы?
– Это богиня музыки.
Мы сливаемся с толпой взволнованных, довольных зрителей. Внизу выплываем на холод. Я веду ее по Уэкер–драйв и через несколько минут умудряюсь поймать такси. Только собираюсь дать водителю адрес Клариссы, как она говорит:
– Генри, поехали, выпьем кофе. Я еще не хочу домой.
Говорю водителю, чтобы отвез на Джарвис, к кофейне «У Дона», что на севере города. Кларисса болтает о пении, как это было великолепно; о декорациях, которые нам обоим не понравились; о моральных трудностях, которые испытываешь, слушая Вагнера, когда знаешь, что это был ублюдок-антисемит, которого боготворил Гитлер. Приехав к «Дону», видим, что жизнь кипит; сам Дон встречает гостей в оранжевой гавайской рубашке, и я машу ему рукой. Мы находим маленький столик в конце зала. Кларисса заказывает вишневый пирог с мороженым и кофе; я заказываю, как обычно, сандвич с ореховым маслом и желе и кофе. Из колонок вкрадчиво поет Перри Комо, над нишами и рисунками на стенах вьется дым сигарет. Кларисса опускает голову на руку и вздыхает.
– Так здорово. Ощущение такое, как будто я забыла, что значит быть взрослой.
– Вы, кажется, не часто куда-нибудь ходите? Кларисса размешивает мороженое вилкой и смеется:
– Джо так делает. Говорит, что мороженое вкуснее, когда размешанное. Господи, я перенимаю их дурные привычки, вместо того чтобы учить их хорошему. – Она откусывает пирог.– Отвечаю на вопрос, ходим ли мы куда-нибудь: да, ходим, в основном на политические мероприятия. Гомес подумывает возглавить городское управление.
Кофе попадает не туда, и я начинаю кашлять. Прокашлявшись, говорю:
– Ты шутишь. Разве это не переход на темную сторону? Гомес всегда боролся с городской администрацией.
Кларисса лукаво смотрит на меня:
– Решил изменить систему изнутри. Он сгорел на этих ужасных делах по насилию над детьми. Думаю, он убедил себя, что сможет что-то изменить, если сам будет у руля.
– Может быть, он прав.
– Мне больше нравилось, когда мы были молодыми анархистами-революционерами, – качает головой Кларисса. – Мне больше нравится раздувать скандалы, а не лизать задницы.
– Никогда не думал, что ты радикальнее Гомеса, – улыбаюсь я.
– Да. На самом деле я просто не такая терпеливая, как Гомес. Я хочу деятельности.
– А Гомес терпелив?
– Конечно. Возьми историю с Клэр… – Кларисса внезапно замолкает и смотрит на меня.
– Какую историю?
Я понимаю, что именно из-за этого вопроса мы здесь и именно этого разговора ждала Кларисса.
«Интересно, она знает что-нибудь, чего не знаю я? Не думаю, что хочу это узнать».
Кларисса отводит глаза, потом опять смотрит на меня. Опускает глаза на чашку, обнимает ее руками.
– Ну, я думала, ты знал… что Гомес влюблен в Клэр.
– Да.
Я не собираюсь помогать ей.
Кларисса водит пальцем по узору на столе.
– Ну… Клэр велела ему отвалить, а он думает, что, если будет тереться рядом все время, рано или поздно что-то случится и тогда он наконец-то будет с ней.
– Что-то случится?
– С тобой.
Кларисса встречается со мной взглядом. Меня тошнит.
– Извини, – говорю я, встаю и иду к маленькому туалету, увешанному плакатами с Мэрилин Монро. Умываюсь холодной водой. Облокачиваюсь на стену и закрываю глаза. Когда становится ясно, что я не собираюсь перемещаться, возвращаюсь в зал и сажусь за столик.– Извини. Что ты сказала?
Кларисса выглядит испуганной и зажатой.
– Генри,– тихо говорит она.– Скажи мне.
– Что сказать, Кларисса?
– Скажи, что ты никуда не денешься. Скажи, что Клэр не хочет Гомеса. Скажи, что все получится. Или скажи мне, что это все дерьмо, я не знаю… просто скажи мне, что случится!
У нее дрожит голос. Она кладет руку мне на локоть, и я едва удерживаюсь, чтобы не оттолкнуть ее.
– У вас все будет хорошо, Кларисса. Все будет хорошо. – Она смотрит на меня, не веря и не желая верить. Я откидываюсь на стуле. – Он от тебя не уйдет.
– А ты? – выдыхает она.
Я молчу. Кларисса смотрит на меня и опускает голову.
– Поехали домой, – говорит она наконец, и мы уезжаем.
КЛЭР: Солнечный воскресный день, я иду в кухню и вижу, что Генри стоит у окна и смотрит на наш задний двор. Он кивает мне. Я встаю рядом и выглядываю в окно. Альба играет во дворе с девочкой постарше. Девочке лет семь, у нее длинные черные волосы, босая, в грязной футболке с логотипом «Club». Обе сидят на земле, глядя друг на друга. Девочка сидит к нам спиной. Альба улыбается ей и машет руками, как будто летит. Девочка качает головой и смеется.
– Кто это? – я смотрю на Генри.
– Это Альба.
– Да, но кто с ней?
Генри улыбается, но брови у него сведены, поэтому улыбка выходит обеспокоенной.
– Клэр, это Альба, только старше. Она перемещается во времени.
– Господи. – Я смотрю на девочку. Она изгибается и показывает на дом, и я замечаю ее профиль прежде, чем она отворачивается опять. – Может, нам выйти?