— Пожилые люди, а бегают, как мальчишки, — неодобрительно пожал плечами Ян.
— Какие же они пожилые? Им всего по тридцать лет!
— Тридцать!.. Ни детей, ни плетей… Плакать надо, а они хохочут.
Олеся обернулась и посмотрела на хлопца: не шутит? Нет, он говорил серьезно. Впервые в её душу закралось сомнение: а не торопится ли она выйти замуж за незнакомого человека? Второй день он живет с ними бок о бок и ни разу за это время не то что засмеялся — не улыбнулся!
"Это потому, что раньше его никто не любил! — решила Олеся, по извечной женской привычке дорисовывая предмету своей любви несуществующие достоинства. — Перенесенные лишения выстудили его душу, она замерзла… Но ничего, я её отогрею! Она ещё запоет, как весенняя птаха…"
Олеся жалела его так, как жалеют инвалида, лишенного какого-то важного органа, снисходительно прощая: что с него взять! А сам Ян и не подозревал, что обделен. Чувствовал себя прекрасно и терпеливо ждал, когда его невеста накроет на стол и поведет его показывать хозяйство.
— Сядешь с мужиками завтракать? — предложила она.
— Нет, нет, — замотал головой хлопец, — нам ещё Гнедка запрягать!
На самом деле он хотел посмотреть: чем же они вместе с Олесей будут владеть? Сначала, разозлившись на Григория, он было подумывал вообще отказаться от всякого приданого и увезти девушку куда-нибудь… Не важно, куда, но доказать её важному братцу, что он, Ян, не нуждается во всяких куркульских подачках!.. Легко было так подумать и даже отчетливо это себе представить, но как отказаться прежде ничего не имеющему, нищему крестьянину от идущего ему в руки сказочного богатства?
— Пойдем! — прервал его размышления голос Олеси. — Посмотришь мой хутор.
А хутор был большой. Почти как Янеков родимый, только на одного хозяина. Даже горы были рядом, правда, пониже Карпат.
— Как же ты со всем этим управляешься? — не мог надивиться Ян, рассматривая поля с пшеницей, кукурузой, овсом…
— А на дальнем лугу у нас клевер с люцерной, — похвасталась Олеся. — Григорий с дядей Андреем работников нанимают. Если они где задержатся, я это делаю — деньги они мне оставляют.
Она с улыбкой посмотрела на Яна.
— Ты побоялся, что теперь все придется делать тебе? Нет, они тебя привезли, чтоб меня охранял — время-то тревожное! А вообще, мы станичным сено продаем, овес. В страду должники сами приезжают долги отрабатывать. Я им только обед готовлю. Мы с ними уже не один год знакомы. Они знают: если голодно или скот нечем кормить, мы всегда выручим…
Девушка помолчала и гордо сообщила:
— А ещё я самогонку научилась варить. Есть время — нагоню несколько четвертей, так, веришь, станичники деньги не берут, а просят: "Леся, дай твоей слезы!"
Она гордо подбоченилась, давая собой полюбоваться; заметила в Янековых глазах вспыхнувший огонь и довольная, что нравится ему, открыла дверь конюшни, к которой они к тому времени подошли.
Янек заглянул в стойла и мысленно ахнул: лошади были — одна другой лучше. Олеся медленно провела его мимо них.
— Это Гнедок — на нем Гриша поедет. Конь молодой, выносливый и такой добрый: ему разочек сахару принесешь — никогда не забудет. А уж ходкий какой! Если куда верхом надо поехать, да побыстрее, — всегда его берем… Кобыла Мушка… Ох, и кусачая, зараза! Чуть что не по ней — зубами. А уж хитрая! Гришку попробовала куснуть — он её плеткой отходил. И что ты думаешь? С ним — как шелковая стала! Только что по земле не стелется. Мне её жалко бить, она и пользуется. Все время с синяками хожу: то плечо, то рука…
— Ничего, — похлопал лошадь по холке Ян — Мушка было рванула мордой, но парень задержал на спине руку, и лошадь испуганно отступила. — Мы её приучим: будет знать, как хозяйку обижать!.. А это что за красавец?
— Это — Чалый, — погрустнела Олеся. — Он у нас первогодок, какой-то редкой породы. Гришкина мечта — коней разводить. Вот и привез! Только когда ему? Так и стоит породистое животное, и некому им заняться…
— Ничего, что-нибудь придумаем, — обнял её Ян.
— Гришку мне жалко, — вздохнула Олеся. — Бродит по свету, как неприкаянный! Я-то ему помогаю, чем могу, мать меня уговаривала в Италии вместе с нею остаться, но я не согласилась: как же, любимый братик без женского глазу останется! Он все-таки иной раз меня слушает, из-за меня и рисковать лишний раз боится — кто без него за маленькой сестричкой присмотрит?! Только, как бы я его ни любила, а старой девой ради Гриши остаться не хочу. Мне нужна семья, детишки… Разве бог не для того женщину создал? Да и брату бы семья не помешала. Что он сейчас — перекати-поле!.. Давай я тебе лучше свою корову — Зорьку покажу. Пока я её доить научилась, столько молока разлила! А уж наревелась, что она меня признавать не хочет… Зато теперь мы с Зорькой — лучшие друзья!
Она закрыла двери конюшни.
— Подожди, а как же… Гнедка запрягать?
— Сам запряжет! — махнула рукой Олеся. — Это братик все шутки шутит.
Когда молодые люди вернулись наконец к дому, там уже все было готово: стояла запряженная повозка-бричка, как пояснила Олеся. Колеса её были обиты резиной, а над сиденьем возчика и того, кто сядет рядом, красовался навес из толстой грубой материи.
— Тент, — опять шепнула Олеся, — это все Андрюхины выдумки, он такое в Париже видел.
Янек благодарно взглянул на нее: эта девушка ни разу не поставила его в глупое положение, а ведь он так мало знает. Но здесь, на хуторе, Ян постоянно чувствовал её ненавязчивое присутствие, её объяснения были всегда кстати. Олеся учила его незаметно и понимала с полуслова. Он все больше начинал ценить свою будущую жену и склоняться к мысли, что Олеся счастливый подарок судьбы…
— Часа через четыре буду, готовьтесь, — распорядился Григорий и бросил насмешливо сестре: — Леська, жениха-то причесать не забудь! Вон солома в голове, да и сама юбку отряхни!
— Ах, ты, охальник! — возмутилась Олеся и взмахнула хворостиной, которой отгоняла мух от Зорьки.
Григорий ловко увернулся и прыгнул в бричку.
Гнедок с ходу взял рысью, и повозка легко покатилась по дороге.
— Мы вчера в станицу заезжали, — нарушил молчание Андрей. — Светлана к тебе собирается: соскучилась, говорит, да и по хозяйству тебе нужно помочь. Отец её не возражал: подруга она подругой, а батя её уж больно нам задолжал!
— У них десять человек детей!
— Знаем. Потому его и не торопим. Но мы и сами — не Ротшильды [15], чтобы кормить его детей, которых он без устали строгает!
— Говоришь, Григорий Светку привезет? — равнодушно спросила Олеся.
— Привезет, — Андрей удивленно посмотрел на девушку. — Что-то ты будто не рада…
Олеся пожала плечами. Она не хотела признаться себе, что, вдруг представив себе подругу, вспомнила, какая она красавица. Как рассыпается по её плечам целый водопад рыжих пушистых волос, едва прихваченных лентой! Мать ругает её за это, но Светка уверяет всех, будто волосы никак не хотят лежать в косе, вот и распускает — мужиков дразнит. Волосы у неё действительно редкого оттенка, с медным отливом, блестят на солнце… И глаза зеленые, кошачьи, так и горят! И смотрит Светка на людей, не пряча взгляда, как другие девушки; даже опытные мужчины от такого взгляда смущаются и глаза отводят. Разве сможет устоять перед этой бестией Янек?
Олеся поймала себя на этой мысли и ужаснулась: она ревнует к Яну свою единственную подругу! Которую он даже не видел! От смущения у девушки слезы навернулись на глаза. Андрей, внимательно наблюдавший за ней, сразу все понял: их девочка выросла! Влюбилась. И уже мучается, как настоящая женщина! Он деловито сказал, чтобы отвлечь её от глупых размышлений:
— Вот что, Леся, давай мы тебя командиром выберем? Будешь распоряжаться, что нам делать?
Посмотрел на Яна — тот ничего не заметил. Продолжал жадно осматриваться вокруг, все ещё не веря, что это ему не снится.
— Тогда слушайте меня, — Олеся уже справилась с собой, для слабости не было времени, и потребовала: — Плетень наконец почините: я-то дыру как могла закрыла, да что для свиней какие-то палки!
— Что ты так носишься с этим плетнем? — недовольно пробурчал Андрей.
— Еще один! — подбоченилась Олеся. — И оба на язык бойкие, руки бы такими были!.. Раз командиром выбрали, подчиняйтесь, а то ведь я не посмотрю, что здоровые мужики, плетка в конюшне висит…
Андрей расхохотался, Ян недоуменно посмотрел на него: чуть что — и хохочет. Он всегда считал, что смешливость больше к лицу девушкам, но никак не мужчинам на четвертом десятке… А Олеся между тем продолжала:
— Плетень почините, возьмете Мушку, косилку — и на дальний луг закончить люцерну!
— Там уже косить немного осталось…
— Да, и Чалого с собой возьмите. Совсем застоялся жеребец! Я — в лес, ненадолго, опят на жареху наберу… И не забудьте, — крикнула она им вслед, — что вы на свадьбу приглашены!
Дыра в плетне оказалась-таки приличной… Андрей повел Яна в сарай там лежали заготовленные с осени жерди — и попутно объяснял, где какой инструмент лежит.
— Ты, дядька Андрей, так все показываешь, словно вот сейчас на коня сядешь и уедешь.
— Не сейчас, конечно. Ночь переночуем. За свадебным столом посидим. "Горько" покричим, на счастье молодых полюбуемся, а уж утром — в путь-дорогу!
Он грустно улыбнулся. Яну это показалось странным.
— Дядька Андрей, а ты сам, случайно, того… не любишь ее?
Тот взглянул на хлопца как на несмышленыша.
— Любишь!.. Люблю. Только не так, как ты своим глупым умом напридумывал! Она же на моих руках выросла! Я её и люблю, как родную дочь… Впервые-то Олесю я увидел, когда мне только восемнадцать лет стукнуло. А твоей невесте — четыре… Григорий её тогда в Россию привез. И вот помню, как сейчас: спрашиваю у этой крохи с огромными синими глазами: "Лесинька, тебе здесь нравится?" А она улыбнулась и отвечает: "Тутто бене!" [16] То есть по-русски она понимала, но не говорила. Все по-итальянски. Мне и пришлось её родному языку учить. У Григория-то — заметил? — шило в заднице! Ни минуты на месте не сидел! Какое там — учить кого-то! Где терпения взять? Вот мы и поделили обязанности: он — брат, а я — отец и учитель. Правда, учить Лесю было сплошным удовольствием, на лету схватывала. С женой тебе повезло, можешь не сомневаться: в её красивой головке, как в хозяйском сундуке, столько знаний — на вас обоих хватит!..