– Где ты… – чертыхнулась Абель и побежала наперерез Доджу, который уже припал к земле, зажав зубами белую, как шланг, шею. Замедлив шаг, девушка осторожно приблизилась.
– Брось, – приказала она ровным голосом. Прошло не меньше десяти секунд, прежде чем он поднял голову, все еще продолжая удерживать птицу. Взгляд у него был совершенно осоловелый. «Задержка на команды», – машинально отметила Абель. Она повторила приказ. В этот раз пес послушался и медленно положил затихшего гуся на землю. Если спустить такой проступок сейчас, дальше она уже ничего не сможет сделать. В руке Абель все еще держала поводок – грубую плетеную ленту с ручкой-петлей на конце. Она резко размахнулась и что есть мочи ударила по морде концом поводка.
Раздался мокрый звук, словно лопнул гигантский спелый помидор. Секунда, и четыре лапы уперлись в землю, широкая шея напряжена, из пасти раздался угрожающий рык.
«Не принял позу подчинения», – отметила Абель и неодобрительно качнула головой. Она отбросила ногой мертвую птицу и шагнула вперед, выставив левую руку. Замахнулась и снова ударила, теперь уже целилась в нос. В этот раз сработало. Додж присел на задние лапы, бухнув тяжелый зад в пыль, его упрямые глаза смотрели куда-то позади Абель.
– Так-то лучше, – спокойно сказала она и, подойдя, пристегнула его на ремешок. Она отвела пса в вольер, к высокой двуглавой кормушке с мисками, наполненными едой и водой. Сделав шаг ближе, она услышала, как прекратилось чавканье и раздалось зловещее рычание.
– Ты не безнадежен, – удовлетворенно проговорила она. – Рефлексы в порядке.
Выйдя из вольера, она закрыла его на замок и дождалась, пока пес закончит трапезу.
– Ты будешь жить здесь. А это, – она махнула рукой назад, – твоя территория. У тебя было десять месяцев, чтобы воспитать характер, но ты не справился, а твои хозяева ни на что не годятся. Скоро тебе стукнет год, потом с тобой уже никто не совладает. Завтра мы начнем заниматься.
Абель запланировала ежедневные прогулки по лесу. В семь утра, когда жаркое солнце еще не до конца проснулось, она подходила к вольеру и пристегивала Доджа на длинный поводок, не обращая внимания на то, что он выгибается, огрызается и рвется, словно его вели на убой. Она почти тащила пса за пределы дома, по дороге, а потом и по тропинке в прохладный, пахнущий хвоей и черноземом лес. Там Абель не торопясь шла, позволяя псу убегать на всю длину поводка, и одергивала его, когда он прыгал далеко вперед.
Собаки, которыми никто не занимался, обычно довольно легко поддаются дрессировке. Изголодавшись по контролю, они с охотой отдавали себя в уверенные руки дрессировщиков. Но Додж был совершенно другой. Кровь диких предков текла по его венам, и необходимость выполнять команды только подчеркивала его независимость. Ведь со дня его появления пес ни разу не посмотрел ей в глаза, не желая образовывать с ней глубокую связь. Додж мог осмотреть ее, выполняя команды, что и делал, но – целиком, не выделяя лица или глаз и не следя за ее мимикой. Его стеклянный, отрешенный, не по-собачьи чуждый взгляд был всегда с ним. Сгущающимся вечером, когда заканчивались занятия, Абель пила кофе, прислонившись к стене вольера. Она пристально следила, как крупные челюсти перемалывают еду, как булькает прожорливый наполняющийся живот. И когда Додж, насытившись, бросал свое тело на пол и шумно вздыхал, она садилась на корточки.
– О чем же ты думаешь? – тихо спрашивала она.
Но его грузная, белеющая в недрах вольера голова была повернута в черноту подступающей ночи.
Спустя полтора месяца, Абель запланировала выход на реку. Они пошли к тому ее месту, где пологий, песчаный берег стекал в воду. Это была мелкая заводь, здесь почти не было течения. Тонкие ивовые ветви целовали воду, рисуя на ней замысловатые узоры.
Абель расположилась в тени большого поваленного дерева и привязала Доджа за обрубок ветки, отметив, что сегодня он был чуть более рассеян, чем обычно. Он расторопно метался, крутясь волчком, не находя себе места. Бросался к берегу, почти обрывая привязь, и обратно, припадая на лапы. Он хрипел, и слюна брызгала во все стороны, когда он пытался дотянуться до лягушки, удиравшей к воде. Прошло больше часа, когда он наконец успокоился и сел, прислонив спину к дереву. Тогда Абель отвязала его повела к воде. Мутная от песка поверхность плавно приняла мощное тело, обнимая и успокаивая. Додж поплыл, высоко держа голову над водой, вытянув подбородок, прилежно двигая лапами. Он плавал кругами у берега и поводок свободно лежал на темно-желтой, густой глади.
Через пятнадцать минут они вышли на берег, и Додж отряхнулся, подняв веер разноцветных, сверкающих на солнце брызг. Она приказала ему сесть, и пес нехотя послушался, глядя за ее спину, на простор широкой реки. Абель достала прикорм из вещмешка и поводила кусочком утиной грудки у его носа. Затем, поймав его внимание, быстро увела руку за спину, ожидая и ловя взгляд Доджа. Однако он лишь растеряно двигал головой, словно вокруг не существовало частностей, и все было одним целым, в котором он не желал разобраться. «Ну посмотри же на меня», – пробормотала Абель, но Додж с глупым видом махал головой, не желая фокусироваться. Как вдруг, в очередной раз потеряв из виду лакомство, в нем что-то щелкнуло. Без всякого предупреждения он взлетел в воздух и толкнул лапами девушку, опрокидывая ее наземь. Не ожидавшая атаки, Абель упала на спину, закрывая перекрещенными руками лицо, пытаясь встать, сбросить грузное топчущее ее с оглушительным рычанием тело.
«Нельзя!» – закричала она, и в памяти вспыхнули четыре сцепившихся тела, убивающих из-за куска колбасы. Она вдруг увидела оскаленные зубы совсем близко от лица и истошно закричала, захлебываясь, в открытую пасть, разверзнутую в нескольких сантиметрах от ее горла:
– Назад! Ты дикий, дикий!
Абель с трудом откинула Доджа и вскочила на ноги, чувствуя, как адреналин, вбрызнутый надпочечниками, разливается по всему телу. Она схватила палку и принялась наносить хаотичные удары по морде, ребрам. Визг собаки перемешался с ее криком:
– Ты лидер! Я знаю, ты хочешь победить, но я тоже! Я тоже этого хочу, Додж!
И тогда он отбежал от нее и, сев на примятой траве, вдруг успокоился. Он небрежно развалил задние лапы, свесив голову набок, а уши замерли в одном положении. Круглые глаза с короткими ресницами, казалось, стали шире в диаметре, почти человеческими, когда встретились с глазами Абель. Она опустила палку и остолбенела.
– Ты смотришь на меня! – вскрикнула она и вдруг засмеялась. Она смеялась и не могла остановить этот дребезжащий, глубокий хохот, идущий издалека, оттуда, где таял запах отцовских сигарет и виднелись покатые крыши. Оттуда, где брала истоки человеческая сила, победа над чем-то ускользающим, принадлежавшим только ей.
Она обессилено упала на землю, задыхаясь от нахлынувших на нее чувств.
Когда они вернулись домой, и Абель, все еще с мокрыми от купания волосами, закрывала Доджа в вольере, взгляд его снова был остекленевший.
Доджу исполнился год. Сцена с купанием и то случайное явление, когда их глаза встретились, больше не повторялись. Разум пса застила прежняя пелена, которая стала тем гуще, чем ближе была финальная волна полового созревания. Тело его атаковали полчища гормонов, и надежды, что она сможет пробиться через этот барьер, почти не было. Его обуревали еще более дикие приступы агрессии, несколько раз он укусил Абель, когда рвался с поводка, увидев пробегающую мимо суку. Если его закрывали, он бился о прутья вольера, разбивая морду в кровь, и оглушительно выл по ночам. Ждать больше было нельзя.
В четверг Абель оделась, набросила куртку и вышла вместе с Доджем в прохладное утро октября. За поясом у нее был нож, на руке – массивные часы. Им потребовалось около двадцати минут, чтобы дойти до рощи, пустой и хрусткой в эту осеннюю пору. Изредка доносилось пение птиц, вдалеке шелестела река, ласковый плеск ее касался ушей, почти не тревожа.
Абель выбрала небольшое крепкое дерево и подвела Доджа к нему. На собаке был намордник, литой, как каска, он закрывал всю морду целиком. Додж был спокоен и почти не сопротивлялся, когда Абель посадила его на привязь у дерева и пошла назад по тропинке с опавшими листьями к заброшенной сторожке без крыши, что стояла чуть позади.
Длинные гуттаперчевые лапы то выпрямлялись, то пружинили, когда Додж натягивал веревку возле раздвоенного от корня дерева и ходил кругами, неосторожный, невнимательный. Абель из своего укрытия отметила, что он не ищет ее, не берет след, не озирается. Он тупо оглядывал поводок и фыркал, мотая головой.
Через десять минут на поляне появились двое рабочих со станции, и Абель сверилась с часами. Они опоздали. Крепкие тела, хмурые лица. Они деловито огляделись и приблизились в Доджу. Пес не вполне понимал, что происходит, но, увидев людей, беззвучно заметался. Только когда четыре руки схватили его и принялись обматывать веревкой, он с опозданием принялся гавкать. Сначала тихо, а потом истошнее с каждой затянутой петлей вокруг его груди, лап, шеи. Завязалась суетливая борьба, в которой мужчины быстро одержали верх. И Абель, затаив дыхание, не замечая запаха плесневелой стены, смотрела, как местами поредевшее от осенней линьки тело повисло вниз головой. Абель не слышала собственного дыхания, только стук сердца молотился в ушах, и казалось, что если Додж чуть поведет ухом, он услышит его. Услышит и посмотрит в ее сторону.
Но движения пса замедлились, становясь все более покорными, и вот он висит мордой в землю, не издающий больше ни звука, дезориентированный, тихо хрипящий стесненной грудной клеткой, перетянутой поперек мощной шеей. Мягкие лапы нелепо торчат в стороны, а хвост пораженчески примотан к туловищу. Он качался под собственным весом, а посеревшие глаза далеких предков, казалось, еще немного и застынут навсегда.
Рабочие, отряхнув руки, ушли, и, чуть подождав для верности, Абель вышла из тени. Громко вскрикнув, чтобы Додж точно услышал, она бросилась к дереву. Уверенными движениями стала резать веревки заготовленным ножом. Пут оказалось много, и она сильно вспотела, пока резала их, поддерживая Доджа то одним, то другим коленом. Терпкий запах адреналина и пота покрыл коконом две барахтающиеся фигуры, пока часть за частью она освобождала его из плена. Стиснутые члены расправлялись, собачья слюна, стекающая Абель на лицо, катилась вниз по подбородку и капала на землю. Ей показалось, что она слышит тихий скулеж, но, сняв с собаки намордник, она поняла, что это был ее собственный натужный стон.