и, письменными принадлежностями, негодными к употреблению, мятыми театральными программками и листами, на которых детским почерком были выведены классические стихотворения. Если Асагао со дня окончания школы и написала нечто более существенное, то Рэйко сие не обнаружила.
Дождь стучал по черепичной крыше; ветер летал по саду. Открыв железный сундук, Рэйко увидела куклы и прочие игрушки девочки Асагао. Послышались голоса. Рэйко замерла. Когда вновь воцарилась тишина, она с облегчением перевела дух и, закрыв сундук, шмыгнула в спальню.
На хлопчатобумажном матрасе поверх легкого летнего одеяла лежало скомканное ночное кимоно. Обогнув матрас, Рэйко подошла к стенному шкафу, выдвинула ящики и раздвинула дверцы. Постельное белье, зимние одеяла, угольные жаровни, лампы, свечи — ничего интересного, если не считать бутылочки из-под вина, да и та Рэйко была ни к чему.
Сыщица бросилась в гардеробную и стала рыться в одежде. От шелковых кимоно и поясов струился аромат лилий. Прикосновение к чужим личным вещам заставило Рэйко виновато осознать, что работа детектива часто идет вразрез с правилами хорошего тона. «А не напрасно ли я нарушаю уединение Асагао?» — подумала Рэйко, отодвигая дверцу соседнего отделения шкафа.
В нос ударил знакомый резкий металлический запах. У Рэйко перехватило дыхание. С сильно бьющимся сердцем она заглянула в вонючую темноту. Это лежало в самом дальнем углу. Рэйко медленно протянула руку и вытащила сверток, заляпанный красно-коричневой грязью.
Ошеломленная Рэйко развернула находку и обнаружила два кимоно: из розовато-лилового тяжелого шелка и белое тонкое. Верхняя и нижняя одежда придворной дамы. Полы обоих халатов темнели от засохшей крови. Рэйко немедленно вообразила Асагао в Саду пруда. У ног лежит труп Коноэ. Императорская наложница старается восстановить дыхание, красивое лицо искажено гримасой злобного торжества...
Рэйко в смятении тряхнула головой. Ветер осыпал стены дома брызгами дождя, где-то хлюпала и булькала вода. Оглушительный раскат грома породил женские визги и вопли. А комнату наполнял сухой и неподвижный воздух, атмосфера была угнетающей.
— Милостивые боги, — прошептала Рэйко.
Находка связывала императорскую наложницу с преступлением. И все-таки Рэйко не верилось, что Асагао — убийца. Держа кимоно на вытянутых руках, она смотрела на зловещие пятна и пыталась найти им невинное объяснение.
Возможно, это не кровь Левого министра Коноэ. Возможно, Асагао случайно запачкала кимоно во время месячных. Тогда почему крови так много и только на полах? Может быть, Асагао поранилась или оказала помощь кому-то истекающему кровью. Тогда для чего прятать грязную одежду? А если уж и впрямь она убийца, то с какой стати не уничтожила улику?
Шорох отодвигаемой двери оборвал размышления. Охнув от неожиданности, Рэйко прижала кимоно к груди и обернулась; лицо залило краской стыда.
— О, здравствуйте, ваше высочество. Я как раз... э-э... намеревалась примерить костюм для спектакля.
Асагао остолбенела. Яркий макияж будто поблек, на лбу обозначились морщины. Казалось, Главная наложница не может сообразить, кто перед ней.
— Ваше высочество!.. — озадаченно позвала Рэйко.
Взгляд Асагао уперся в окровавленные кимоно. Странная смесь подозрения, ужаса и покорности отразилась в глазах. Со слабым стоном Асагао осела на пол и закрыла руками лицо.
Летняя буря обрушилась на храм Кодай. Прислушиваясь к раскатам грома и шелесту дождя, наблюдая за длинным алым язычком свечи, которую поставил на алтарь святилища, Сано почувствовал, что рядом кто-то есть. Он обернулся и увидел женщину лет тридцати пяти, среднего роста, в просторном сером кимоно. Она улыбнулась:
— Я Кодзэри. — Тихий голос эхом прокатился по полутемному залу. — Вы хотели поговорить со мной?
— Да, — ответил Сано и внимательно посмотрел на монахиню. Высокий лоб, точеные скулы, гладко выбритый череп идеальной формы. Кожа цвета слоновой кости, будто источающая сияние. Тяжелые, как со сна, веки; разрез глаз полумесяцем. Губы припухлые, чувственные. Сердце у Сано забилось быстрее, дыхание участилось. Эта физическая реакция потрясла его. Он-то думал, что возраст и женитьба оградили его от чар незнакомых красавиц.
Борясь с волнением, Сано представился и сказал:
— К сожалению, у меня для вас плохие новости. Ваш бывший муж, Левый министр Коноэ, умер.
Кодзэри напряглась, улыбка сбежала с губ. Монахиня повернулась к алтарю и спросила:
— Как это случилось?
Сано отметил, что поведение Кодзэри естественно, а вопрос логичен. Но что ее встревожило — смерть Коноэ или приезд детектива сёгуна, — он не разобрал.
— Его убили. Я должен задать вам несколько вопросов, которые могут иметь отношение к делу.
Она сглотнула.
— Хорошо...
— Как случилось, что вы вышли замуж за Левого министра Коноэ?
— Я происхожу из небогатой семьи, принадлежащей к клану Наканоин. Детство мое прошло в императорской резиденции. Когда мне исполнилось пятнадцать лет, я вышла замуж за кузена, но он умер. — Лампы освещали профиль Кодзэри. — Левый министр был вдовцом. Он поговорил с моими родными, и те дали согласие на наш брак.
— А вы были согласны? — спросил Сано, осознавая абсурдность влечения к этой женщине. Кодзэри — монахиня и возможная свидетельница в деле об убийстве; у него есть жена, которую он искренне любит. Что происходит?
Кодзэри пристально смотрела на свечу, скрещенные ладони машинально поглаживали грудь чуть ниже ключиц.
— Это было так давно... Сделавшись монахиней, я оставила прошлое позади.
Наблюдая за ней, Сано не мог отогнать мысль о нежности ее кожи, теплой гибкости тела. Фитили в лампах едва слышно потрескивали; дождь барабанил по крыше храма.
— Вы любили Левого министра? — спросил Сано.
— Нет. — Уголки манящих губ приподнялись в слабой улыбке. — Когда мы поженились, мне было семнадцать лет, а ему — тридцать два. — Она глянула на Сано. — Думаю, мы мало подходили друг другу.
— У вас не было детей?
Румянец окрасил бледное лицо.
— Я была замужем за Левым министром всего год. Полагаю, у нас не было достаточно времени, чтобы завести детей. Но у Левого министра есть дочери от первого брака.
— Знаю, — кивнул Сано. — Почему вы оставили Коноэ?
— Я последовала зову души.
— Других причин не было?
— Нет. — Кодзэри снова взглянула на Сано. — Он был добрый человек, дал мне все, о чем только может мечтать женщина.
Сано достал из-за пояса кимоно письма, найденные в доме Коноэ:
— Позвольте кое-что процитировать.
— Пожалуйста.
— "Как вы могли покинуть меня? Без вас каждый день кажется мне бессмысленной вечностью. Я как поверженный воин. Гнев разъедает мою душу, словно червь израненную плоть. Я сгораю от желания выдавить из вас строптивость. Я отомщу!"
Кодзэри вздрогнула. Тяжелые веки прикрыли глаза. Она простерла руку с поднятой ладонью в сторону Сано, будто защищаясь от жестоких слов.
— Это писал вам Левый министр, — пояснил Сано. — Вы читали?
— Я прекратила читать его письма много лет назад. Когда была послушницей, отвечала: надеялась, он убедится, что я твердо решила поселиться здесь. А как только приняла постриг, начала возвращать письма нераспечатанными. — Кодзэри закрыла лицо руками. — Я не хочу знать, что в этих бумагах.
— Я прочел их, — сказал Сано, перебирая письма. — Левый министр показался мне грубым и вспыльчивым. Таким он и был?
Кодзэри покачала головой, машинально проведя рукой по шее:
— Он изменился после того, как мы расстались.
Сано усомнился в этом. Крах семьи мог повлиять на поведение человека, но не на характер. Наверняка досада, вызванная тем, что его отвергли, усугубила или, напротив, выявила природные черты Коноэ. И немудрено. Сано обнаружил, что его крайне интересует прекрасная монахиня. «Кто вы? — захотелось ему спросить. — Какие желания вы подавляете с помощью медитаций и молитв?» Но произнес он другое:
— Коноэ когда-нибудь обращался с вами дурно?
— Никогда.
Кодзэри обернулась, и по ее взгляду Сано понял, что она увидела в чиновнике бакуфу мужчину, будто услышала невысказанные вопросы.
— Как вы относились к настойчивости Левого министра? — смущенно пробормотал Сано, словно вел не следствие об убийстве, а выяснял, есть ли у него шансы на свидание.
— Я терялась в догадках, почему муж поступает подобным образом, — ответила монахиня. — Сначала я винила себя, хотя не подавала ему никаких надежд, потом обижалась... и наконец пришла к выводу, что у Левого министра просто ущербная душа. Иначе как объяснить его неспособность признать собственное поражение? Мне стало жаль калеку.
— Тем не менее его смерть должна вас обрадовать, ведь теперь вы свободны от преследований.
Кодзэри неуверенно улыбнулась:
— Возможно, так оно и будет. Особенно если учесть, что его душа обрела покой, которого не ведала в этом мире. Но у меня пока не было времени свыкнуться с мыслью, что он ушел навеки.
Сано подумал: «А не обусловлена ли ее печаль иным? Не сыграла ли она какую-то роль в убийстве Коноэ?» Ему очень хотелось верить, что обольстительные уста не лгут, лишь профессиональная добросовестность мешала поддаться таинственному очарованию Кодзэри.
— Левый министр навещал вас? — спросил он, разрываясь между чувством и долгом. — Когда вы в последний раз виделись с ним?
Она пожала плечами, припоминая:
— Вроде бы в начале лета. Он опять ворвался в монастырь, и стража, как всегда, выпроводила его.
«Детективы перепроверят ваши показания», — в уме предупредил ее Сано и перешел к следующему этапу допроса. Пятнадцать лет пребывания в буддистском монастыре предполагали развитие сверхъестественных способностей.
— Вы практикуете здесь сюгэндо? — спросил он.
Этот комплекс приемов, включающий и технику киаи, позволял творить буквально чудеса. Буддистский монах, легендарный герой Эн-но-Гёдза, живший шестнадцать веков назад, в одиночку громил армии противников, ходил по воде, летал по воздуху, появлялся в нескольких местах одновременно. Его последователи славились познаниями в области оккультизма. Древние судьи нанимали их, чтобы читать мысли обвиняемых, а монархи обращались к ним за прорицаниями.