— Не знаю. Не люблю, когда наказывают людей.
— Они это заслужили, — спокойно отозвался он.
Такеши отпустил ее подбородок, шагнул назад и, скрестив руки на груди, одарил Наоми пристальным, задумчивым взглядом. Она поежилась. Казалось, в комнате стало очень холодно.
— Они оскорбили тебя. И меня, разумеется. Но в первую очередь — тебя.
Наоми посмотрела на Минамото исподлобья.
— Слуги ослушались тебя не в первый раз, — продолжал говорить Такеши. — Ты их прощала, терпела. И тебя вновь ослушивались. Больше такого не повторится. Не после того, как их выпорют по моему приказу. Больше никто не посмеет делать вид, что не слышит твоих слов.
Он что… защищал ее? Наоми вскинула на будущего мужа вопросительный взгляд. Она силилась найти ответ в выражении его лица, и, конечно же, у нее не получилось. Было так странно и непривычно. Она уже и не помнила, когда кто-нибудь вступался за нее в последний раз… Никто не смел перечить воле и спорить с главой клана, ее отцом. Никто не просил его смягчить наказание для дочери или позволить ей разделить со всеми трапезу, а не сидеть взаперти голодной…
Что-то дрогнула внутри Наоми, и она поспешно опустила голову, чтобы спрятать от Такеши свои глаза.
— Подумай об этом, — сказал он напоследок, и Наоми услышала, как за ним с мягким шелестом закрылись деревянные створки.
Глава 9. Новые уроки
Дни шли за днями, складываясь в недели. Все мысли Наоми были заняты поместьем Минамото. Она отчаянно пыталась разобраться в делах клана. Иногда получалось, иногда — нет. Как-то она забыла заказать рыбу, совсем вылетело из головы, и им на ужин подали один рис. Такеши высказал свое недовольство. Конечно, он был голоден и зол, и вечерняя трапеза его разочаровала. Наоми приложила немало сил, чтобы не огрызнуться в ответ. Ему легко говорить и предъявлять претензии!
Но если она и научилась чему-то хорошему у своей мачехи, то это прикусывать вовремя язык и не отвечать на упреки мужа, даже если они задевали сильно, или казались надуманными. Хеби никогда не спорила с отцом Наоми, и, быть может, в этом и заключалась ее главная мудрость.
Занимаясь делами поместья, она гораздо больше узнала о том, что произошло пять лет назад. В тот год Наоми была совсем девчонкой, она еще даже не расцвела и потому в клане никто не обращал на нее внимания. Она умело этим пользовалась: бесшумной тенью скользила вдоль стен, останавливалась в самых тихих уголках, внимательно вслушиваясь в разговоры взрослых.
Случившееся было столь ужасно, что новости дошли даже до уединенного, позабытого многими поместья Токугава. Наоми помнила взволнованные голоса и пересуды, что длились неделями. Она мало понимала тогда, будучи еще ребенком. И уж точно не могла тогда помыслить, что однажды выйдет замуж в клан Минамото. Иначе, быть может, слушала бы гораздо внимательнее.
Заброшенных минка в поместье Минамото было гораздо больше, чем жилых. По сути, весь клан обитал сейчас в одном лишь здании — главном доме, в который будущий муж и привел ее в тот первый вечер. Несколько лет назад старший брат Такеши, наследник их отца, попытался вырезать под корень всю свою семью. Он убил всех до единого представителей младшей ветви клана, убил своих младших братьев и сестер, убил мать… Такеши и его отец, глава клана Кенджи-сама, единственные пережили те страшные несколько дней.
Это был лишь один из эпизодов развернувшегося противостояния и борьбы за сегунат между несколькими сильнейшими кланами страны. Один эпизод, унесший дюжину жизней, поставивший под угрозу само существование клана Минамото, чья история насчитывала уже три сотни лет.
Наоми видела заброшенные, пустые минка, в стенах которых гулял ветер. Он же перекатывал по татами сухую листву, оставшуюся еще с осени. Находиться в них было невыносимо. Если даже ей чудились голова давно мертвых людей, смех детей и быстрый топот их ног по деревянным верандам, то что же испытывали Кенджи-сама и ее будущий муж? Она понимала, почему два последних представителя клана Минамото переселились в один дом и покинули комнаты, в которых некогда жила вся их семья.
В тот день Наоми в первый раз посмотрела на будущего мужа другими глазами. Увидела в нем человека, а не чудовище из сказок, которыми старухи пугали на ночь детей. Не монстра, разрубившего старшего брата на куски и скормившего их потом свиньям… Если ей было одиноко и тоскливо бродить по огромному, совершенно пустому поместью, то что же чувствовал он?
В один из дней, сидя за низким столиком, она просматривала свитки, в которых были отражены имеющиеся в поместье запасы риса, когда в дверном проеме показался управляющий ее будущего мужа, Яшамару-сан.
— Господин просит вас пройти на крыльцо, Наоми-сан.
Мужчина поклонился ей, вытянув руки по швам. Она торопливо заправила за ухо выбившуюся из прически прядь и отложила в сторону свиток. Она поднялась на ноги — без былого изящества, ведь порез, полученные во время поединка, еще не затянулся до конца. Но все же двигалась она гораздо увереннее, чем еще неделю назад. Быть может, до дня свадебной церемонии все ее раны действительно заживут.
Наоми провела кончиками пальцев по серому подолу кимоно, расправляя невидимые складки. Новое кимоно, пошитое мастерицами, которых нанял Такеши, стало для нее одним из любимых. Ей пришелся по нраву его спокойный, приятный глазу цвет и нежный узор из розовых бутонов, пущенный по подолу и длинным рукавам. Наоми носила это кимоно чаще прочих.
Она прошла следом за Яшамару-саном по длинным коридорам поместья, мимо множества просторных комнат, полных воздуха и света. Несмотря на внешнюю мрачность и строгость, идеальную ровность линий, внутри дом вовсе не казался ни строгим, ни темным. Напротив, он казался… уютным?..
Рядом с Такеши на крыльце стоял Масахиро-сан, и Наоми тяжело сглотнула. Это не предвещало ничего хорошего. Она беглым взглядом окинула самураев, сопровождавших ее будущего мужа повсюду. Вот и сейчас они ждали его на почтительном расстоянии, в нескольких метрах от крыльца.
— Мой управляющий говорит мне, что моя жена намерена разорить мое поместье? — сказал Такеши, обернувшись на шум ее шагов.
Судя по его тренировочным штанам и короткой куртке, он возвращался в дом после ежеутренних упражнений со своими самураями. И был пойман Масахиро-саном прямо на пороге.
Наоми растерялась. Она вскинула взгляд на Такеши и тут же опустила его, посмотрела на управляющего: скрещенные на груди руки, недовольно поджатые губы.
— Я не совсем понимаю, — справившись с первым волнением, тихо сказала она.
Самураи косились на нее издалека. Она стояла совершенно одна, окруженная тремя мужчинами, которые также пристально на нее смотрели. Пожалуй, она бы с огромным удовольствием провалилась под землю в тот же миг.
— Я тоже не совсем понимаю, почему вынужден вновь заниматься делами поместья, — шелковым голосом отозвался Такеши, нахмурившись. — Я, кажется, уже говорил, что отныне поместье — твоя забота?
«Ты занимаешься ими потому, что твой управляющий прибежал к тебе жаловаться!» — Наоми едва не огрызнулась в ответ, с трудом прикусив язык.
— Если Масахиро-сан расскажет, почему он считает, что я разоряю поместье, то, возможно, мы сможем как-то решить этот вопрос? — она вопросительно посмотрела на управляющего. — Вы могли бы сперва обсудить все со мной.
— Я был вынужден обратиться к Такеши-саме, — холодно отозвался тот. — Как к разумному хозяину.
Его слова — пощечина для Наоми. Не просто пощечина, а плевок в лицо. Они произнесены при посторонних, и нет никаких сомнений, что уже к вечеру слуги растащат их по всему поместью, передадут из уст в уста, и уже завтра сказанное выйдет за пределы поместья, разойдется по ближайшим поселениям; крестьяне расскажут торговцам, те — встретившимся на дорогах путникам…
Наоми взглянула на мужа: тот смотрел на нее, и в его глазах она видела осуждение. Он ничего не сказала, когда управляющий заговорил. Никак его не одернул. Не заставил замолчать. Не приказал уйти в дом, чтобы не слышали самураи и слуги. Она почувствовала, что заливается смущенным румянцем, и оттого заволновалась еще сильнее. Она покраснеет и будет напоминать провинившуюся служанку, а не почти-хозяйку-поместья.
Она поняла, что не дождется помощи от Такеши, не стоит даже и надеяться.
— И в чем же состоит неразумность моей жены? — Такеши, наконец, разлепил губы.
Верно, все же устал ждать, пока к Наоми вернется дар речи.
— Послабления для крестьян, господин. В честь вашей свадьбы. Тот год выдался неурожайным, наши хранилища изрядно оскудели за зиму. Мы не можем позволить отменять сейчас подати, — управляющий, казалось, только и ждал вопроса, чтобы вывалить разом все свое недовольство новой хозяйкой.
— Не отменять, а смягчить, — поправила его Наоми тихо.
Но никто ее не услышал — Масахиро-сан уж точно. Такеши, казалось бы, слегка повернул голову, когда она заговорила, но вел себя так, словно не слышал ее слов.
— Я говорил Наоми-сан, что это неразумно и нерачительно, но… — управляющий развел руками, словно показывая свою беспомощность. — Потому, господин, и пришлось сейчас отрывать вас от гораздо более важных дел по столь незначительным пустякам. Я прошу прощения, Такеши-сама, — договорив, он в пояс поклонился.
Наоми казалось, что у нее язык прилип к горлу — она вроде бы и хотела что-то сказать, но отчего-то не могла. Она чувствовала, как внутри закипает, поднимается волна жгучей ярости — на бессовестно лгавшего управляющего, на Такеши, который, очевидно, занял его сторону, на самураев и слуг, столпившихся вокруг и навостривших уши, но больше всего — на саму себя.
— Что же, — Такеши провел ладонью по глазам, давая понять, что разговор его утомил. — Раз вы считаете, что подати не могут быть отменены, так тому и быть. Оставим все, как есть.
Он говорил спокойным, скучающим тоном и даже не смотрел на застывшую подле себя Наоми. Его взгляд скользнул по Масахиро-сану, по фасаду дома и остановился на самураях, терпеливо ожидающих своего господина.