Минамото, которому надоело это препирательство, резко взмахнул рукой.
— Довольно. Я отправился бы сам, если бы имел право, — он повернулся к склонившему голову Кацуо. — Найди того, кто способен сделать это. И будем возвращаться. Я не хочу надолго оставлять поместье.
«… пока не казнил предателя».
Такеши прошел к небольшому лагерю, что разбили его солдаты, и разделил с ними плошку холодного риса и родниковую воду. Он сидел с ними вместе в кругу на равных, словно и не был их господином. Так, как привык с самого детства: отец, если брал его с собой, заставлял делать все так, как делали воины. Такеши таскал хворост для костра и воду в котелке, спал, завернувшись в один свой плащ, ел тот же рис, и Кенджи почти никак не выделял его.
От привычного образа жизни в походах Такеши не отказался и тогда, когда сам начал возглавлять их.
«Что бы сделал на моем месте отец? — думал он, цепляя палочками рис. — Что бы сказал о том, что я замыслил?»
Искоса он наблюдал за Кацуо, который стоял неподалеку с двумя воинами и тихо им что-то объяснял. Такеши отложил в сторону плошку и встал, когда те двое скрылись за кромкой леса.
— Выступаем, — негромко сказал он, когда поймал вопросительные взгляды поднявшихся следом за ним воинов.
В иное время он не стал бы торопиться. Но сейчас не хотел оставлять поместье надолго. Из преданных людей в нем остались лишь Яшамару и несколько солдат. Остальным же Такеши не мог полностью и безоговорочно доверять, и потому спешил вернуться.
Пока воины сворачивали небольшой лагерь, он набросал три коротких послания и отправил в поместья Фудзивара, Татибана и в Эдо к отцу.
Они выехали незадолго до заката, и к рассвету Такеши думал быть уже в поместье.
Но все изменил встретившийся им на половине пути гонец.
* хара — живот (яп.) вообще японцы считают именно живот сосредоточением всех жизненных сил человека и заменяют этим словом привычные нам сердцу и душу
* в данном контексте — господин (а в целом — крупный феодал среди самураев)
* если верить Бусидо, то смысл жизни самурая заключался в его смерти. В том, что он всегда должен помнить о смерти и, если так можно выразиться, идти к ней. Постоянное напоминание о то, что он должен умереть, помогало самураю прожить жизнь правильно. Так что Наоми здесь демонстрирует свои знания от чтения многочисленных свитков по самурайской этике, если так можно сказать, и в целом желает Такеши удачи.
* букэ-но-онна — «женщина из класса букэ (буси): в отличие от «онна-бугэйся» не означает, что женщина реально участвовала в битвах Фухитовне с мужчинами, а лишь говорит о её происхождении и, возможно, о том, что она получила традиционный для женщины самурайского класса минимум знаний в рукопашной борьбе и фехтовании»
И насчет копья, о котором также говорила Мисаки: «Обычным для копья местом хранения было место над дверью в жилище, так как таким образом женщина получала возможность использовать его против атакующих врагов или любого незваного гостя, проникшего в дом.»
Глава 13. Возвращение
Запах гари разъедал нос, и Такеши фыркнул, пытаясь от него избавиться. Серую дымку он заметил еще давно, хотя не слишком-то смотрел по сторонам, раз за разом ударяя пятками по бокам Молниеносного. Он гнал в поместье, оставив далеко позади своих воинов и гонца, что принес дурные вести.
Дом встретил его мрачной тишиной. Не останавливаясь, Такеши пролетел сквозь ворота и приструнил Молниеносного, лишь когда оказался на узкой дорожке в саду. Едва ли не на ходу он спрыгнул с него перед главным домом, и солдаты у дверей склонились все как один.
Повсюду Такеши замечал следы минувшей битвы. Ему хотелось вытащить из ножен катану и снести кому-нибудь голову, но он заставил себя считать вдохи и выдохи — так учили его успокаиваться в далеком детстве.
— Господин… — голос Яшамару оборвался под конец.
Он подвел его. Вновь.
Управляющий опустился на колени, раскрытыми ладонями и лбом коснулся татами.
— Как ты мог это допустить? — негромко спросил Такеши. — Я доверял тебе. Я доверил тебе жену, — после короткой паузы добавил он. — Поднимись.
— Такеши-сама, — подволакивая раненую ногу, к главному дому брел Масато. — Мы…
Минамото окинул его равнодушным взглядом и сцепил зубы так, что свело челюсть.
— Почему мне сообщили так поздно? Мою жену похитили почти сутки назад… — он замолчал.
— Они подожгли кон…
— Помолчи, — не обернувшись, бросил Такеши заговорившему было Яшамару. — Ты уже сделал, что мог, — и он в ожидании посмотрел на Масато.
Тот прочистил горло и нервно сжал кулаки.
— Напавшие подожгли конюшню. Часть лошадей погибла, оставшиеся — разбежались. Широ уехал к вам, как только отправились гонцы в ближайшие деревни и вассальные кланы.
Такеши нахмурился. Он не мог не признать это разумным: от момента, когда о нападении узнал он, не зависело почти ничего, но было важным оповестить людей в землях, в которых могут скрыться похитители.
Умом он понимал и принимал, но пальцы раз за разом ласкали рукоять катаны, а тело предвкушало удар.
— Как они вообще оказались за воротами? Куда смотрели солдаты? И где они сейчас?
— Мертвы, господин. Масахиро открыл ворота. Мы не ожидали…
— А должны были! — огрызнулся Такеши, повысив голос. Он стремительно повернулся к Яшамару, вгрызся в него колючим взглядом. — Это была твоя обязанность!
Управляющий никак ему не ответил. Для себя он все уже решил: легший на него позор был несмываемым, и свою вину искупить он сможет лишь одним путем.
— Мы взяли Масахиро, Такеши-сама, — сказал Масато после молчания. — Он не слишком противился.
— И что вы узнали? Куда направились похитители?
Масато покачал головой:
— Он молчит, Такеши-сама. Его пытали весь день.
— Я сам займусь им, — Минамото стиснул зубы. — И еще. Я не хочу, чтобы новости о похищении моей жены разошлись по стране. Предупреди крестьян. Надеюсь, вы не отправляли гонцов к Фудзивара и Татибана?
«… и моему отцу?»
— Конечно нет, господин.
— Хорошо. Приведите Масахиро в чувства и подготовьте все.
Резко повернувшись, Такеши вошел в дом. Он собирался скинуть тяжелый доспех и ополоснуться прежде, чем приняться за пытки Масахиро.
— Такеши-сама, — голос Яшамару настиг его возле дверей спальни, и в первый миг ему захотелось закрыть дверь прямо перед лицом управляющего. Он поколебался, но все же взглянул на него.
— Я подвел вас и опозорил свое имя, — заговорил тот, и было видно, каким трудом ему давалось каждое слово. — Я прошу вашего разрешения на сэппуку.*
«Это было ожидаемо», — подумал Такеши и качнул головой.
— Нет. Ты будешь жить. И я сам казню тебя, если Наоми не найдется.
В спальне царил оставшийся после похищения разгром. Очевидно, слуги намеренно не стали ничего трогать до его возвращения.
Такеши хмурым взглядом окинул перевернутый стол, пролитые чернила и разметавшиеся по татами свитки с заметками его жены.
Он снял доспехи и пыльную, пропитавшуюся потом одежду и ополоснулся прохладной водой из деревянной бадьи.
«Девчонка, должно быть, напугана».
Такеши взял ее в жены и обещал защищать. Также, как отец обещал защищать мать.
Не слишком хорошо мужчины из его клана выполняют свадебные клятвы.
Наоми провела в поместье почти шесть недель, и ни разу за эти дни он не пожалел о принятом решении. Не пожалел о том, что выбрал ее своей женой.
По меньшей мере, она была не глупа. Такеши терпеть не мог глупых женщин, и тех из них, с кем он предпочитал проводить время, специально готовили и обучали на протяжении многих лет. Обучение же Наоми сводилось к наказаниям отца и обрывочным сведениям, которые ей удавалось тайком почерпнуть из скудного собрания свитков Такао.
Но у нее был живой, любопытный ум, и Такеши это ценил.
Еще ценил он и то, что Наоми, по сути, была чистым листом. Он мог писать на нем все, что пожелает. Мог научить ее тому, что сочтет нужным. И он учил.
В комнате, в которой он обычно читал и писал письма, изучал карты и встречался со своими советниками, лежал мешочек с прибывшими из Эдо украшениями для Наоми. Их изготовили по его заказу специально для нее, и он намеревался отдать их в тот вечер, когда в поместье прискакал гонец с дурными вестями.
Гребни из черепахового панциря, украшенные жемчугом и перламутром, и золотые, серебряные заколки для волос; шпильки, унизанные драгоценными камнями; шелковые ленты, окрашенные мастерами вручную; шарики из слоновой кости и кораллов; заколки для лент из платины, украшенные янтарём и «семью сокровищами» (золотом, серебром, лазуритом, ракушками, агатом, кораллами, и горным хрусталем — по сути, Такеши заказал для Наоми целую сокровищницу, полную шкатулку драгоценностей.
Сейчас он жалел, что не вручил их сразу, как только слуги доставили их в поместье — несколько дней назад. Зачем-то тянул, ждал подходящего вечера?..
У Наоми совсем не было украшений, и она про них даже не заикалась. Закрепляла прическу парой простых шпилек и одной неприметной лентой, и довольствовалась этим. Такеши хотел ее порадовать.
Такеши повел плечами, сбросив оцепенение. Ему некогда было размышлять: следовало действовать, и как можно скорее. До тех пор, пока похитители не покинули земли клана, есть шанс вернуть Наоми. А для того, чтобы узнать их план, нужно развязать язык Масахиро.
Усмешка искривила его губы, когда Такеши достал из шкафа старую тренировочную одежду. Обычно с пытками справлялись его люди: он сам давно за них не брался.
Но сегодня он был даже рад. Он сможет дать выход своей ярости, пока будет работать с Масахиро.
***
Очнувшись в очередной раз, Наоми с ужасом поняла, что потеряла счет времени. Ее глаза закрывала темная повязка, сквозь которую не проникал свет, и Наоми не могла сказать, какое сейчас время суток или — что еще хуже — какой день.
Когда она приходила в себя, в нее почти сразу же насильно вливали отвратительное по вкусу пойло. Оно делало ее ноги ватными, а сознание — мутным. Она помнила, что сперва они быстро мчались куда-то на лошадях, а потом, кажется, скрывались в лесу, в шалаше из веток. Но Наоми не знала, как долго это длилось. Она даже не была уверена, что лес ей не почудился — так сильно пойло отравило ее сознание.