Где-то в глубине души Такеши был по-настоящему впечатлен. Во-первых, Наоми была права сейчас. Быть может, он сам не понимал, чего хочет, или что хочет нечто невозможное. Во-вторых, от обвинений и упреков она перешла к логике. В точности так, как он ее учил. И это оказалось непросто — в первую очередь для него же.
— Хорошо.
Как же трудно далось ему это признание!
— Хорошо, — повторил Такеши, смирив свою гордыню. — В твоих словах есть зерно разума.
Наоми подняла голову и не удержалась от ликующей улыбки. Он признал, что она права. Признал!
Минамото вернулся обратно и сел за низкий стол, жестом пригласив жену разместиться напротив. И вновь испытал неприятный укол, наблюдая, как осторожно она опускается на футон, оберегая спину и лодыжки, по которым пришлись удары хлыста. На ее тонких запястьях на второй день еще пуще расцвели уродливые, багровые полосы от пут, которыми ее связали. Она прятала руки в широких и длинных рукавах кимоно, но порой, вот как сейчас, поднимала ладонь, чтобы смахнуть с лица выбившийся из прически волос, и обнажала свои раны.
— Все, что я сказал — правда. Женщин нашего клана никогда не вмешивали ни в войну, ни в политику, — ему пришлось вскинуть ладонь, потому что Наоми намеревалась горячо протестовать. — И все, что ты сказала — тоже правда. Я уже вмешал тебя в дела клана. Из-за этого тебя пытались сперва отравить и теперь похитить.
Он сложил перед собой руки в замок, поставив на стол локти.
Наоми пристально вглядывалась в него, жадно ловила каждое слово.
— Я не знаю, как давно Масахиро меня предал, — помедлив, Такеши продолжил. — Он служил клану почти десять лет. Я был мальчишкой, когда он появился в поместье. Его привел отец.
— Но кому он верен? — вырвалось у Наоми, и она цокнула с досадой языком.
Не стоило его перебивать.
— Есть одна догадка, — Такеши усмехнулся уголком рта. — Он служит Тайра или кому-то из их союзников.
Она слегка смутилась очевидностью ответа на свой вопрос. Могла бы додуматься сама! Клан Минамото на пороге войны. К кому как не к его врагам переметнуться неверному слуге?.. Наоми поежилась, борясь с желанием обхватить себя за плечи. Забавно. Уже в который раз она отчаянно стремится узнать правду, а, услышав, тотчас принимается жалеть?
— Довольно на сегодня откровений? — Такеши одарил жену проницательным взглядом, заметив ее смятение.
Он насмешничал, но беззлобно.
— Пожалуй, — не став притворяться, согласилась Наоми. — Ты напрасно насмешничаешь, — сказала она уже тише. — Ты поговорил сейчас со мной, и я уже не хочу ничего у тебя выпытывать, терзать одними и теми же вопросами, гонять их по кругу.
Минамото не признался бы никому, но в тот момент он ощутил укол стыда. Ведь вновь ее слова звучали разумно. Он не ожидал подобной мудрости от девчонки, которая еще пару часов назад кричала на него и выбегала из комнаты, не добившись от мужа желаемого. Быть может, он ее недооценил.
Вместо ответа он неопределенно повел головой. Этот жест выглядел как кивок, и Наоми подавила неуместную улыбку. Она осторожно поднялась с футона и все же поморщилась, когда тяжелое кимоно натянулось на спине, и ткань потревожила свежие следы от кнута.
В смежной комнате, где стояла деревянная бадья, Наоми умылась из кувшина прохладной водой. Вернувшись, принялась расплетать высокую, сложную прическу у себя на затылке. Волосы все еще казались непривычно короткими. Больше они не скользили по ее спине густым, тяжелым водопадом. Не скрывали острые лопатки и худые плечи, и шрамы, полученные в прежней жизни.
— С короткими тоже красиво, — от стола донесся бесстрастный голос Такеши.
Наоми удивилась. Она думала, муж даже не смотрит в ее сторону. Сидя за столом, он листал свиток за свитком, очевидно надеясь нагнать время, потраченное на разговоры с ней. Выходит, она ошибалась. Не впервой.
— Спасибо, — ее губы дрожали, пока она его благодарила.
В детстве ее часто называли некрасивой. Не такой, как остальные. Слишком высокая, слишком угловатая, слишком зажатая. Она хмурилась чаще, чем пристало девушке. Она выглядела значительно худее сверстниц, и многие также считали это недостатком. Единственное, в чем сходились все, так это в том, что волосы у нее были роскошные. Длинные, густые, шелковистые. Волосок лежал к волоску, и не нужно было проводить по ним расческой тысячу раз, чтобы придать им особый блеск. Они и без того блестели. Ее волосы всегда хвалили, и вскоре Наоми начала воспринимать их как единственное красивое, что в ней есть.
Потому их потеря и была для нее столь болезненна. Казалось, вместе с отрезанной косой ушла вся ее красота.
— Мы должны были уехать в Эдо уже завтра, но я приказал слугам готовиться к поездке через два дня, — вновь заговорил Такеши.
Он посмотрел на Наоми, что-то обдумывая.
— Дальше откладывать нельзя. На приеме во дворце мы должны быть, — он попытался объяснить ей свои действия, а не просто поставил перед фактом, что послезавтра они отправятся в Эдо.
Наоми почувствовала, как теплеет в груди.
— Я понимаю, — сказала она и даже улыбнулась краешками губ.
Не потому, что радовалась предстоящей поездке; а потому, что распознала заботу в словах мужа. И это согревало сердце.
— А там у клана тоже есть поместье?
К тому моменту она закончила снимать кимоно и забралась на футон в одной тонкой прозрачной рубашке, доходившей подолом до щиколоток. Оберегая спину, она полусидела, прикрыв ноги тонкой простыней.
— Дом. Достаточно далеко от Императорского дворца, чтобы его можно было назвать уединенным.
— Кенджи-сама встретит нас там?
Ее простой вроде бы вопрос отчего-то заставил Такеши напрячься и нахмуриться. Он посмотрел на нее долгим взглядом и через силу кивнул.
— Он должен.
Он не пояснил, что это значит, а Наоми не стала спрашивать. Ее безумно клонило в сон, уставшее тело требовало отдыха. Она заснула, едва положила голову на твердую подушку и закрыла глаза.
Уловив ее тихое, спокойное дыхание, Такеши оторвался от чтения и посмотрел на жену. На ее расслабленное, беззащитное лицо. Вопрос об отце всколыхнул в нем сомнения, обуревавшие его все последние дни. Но он отмахивался от них, потому как должен был сосредоточиться на поисках Наоми. У него не было времени размышлять о другом. Но отец не ответил на два последних письма, которые он ему отправил, а прежде такое случалось нечасто. Почти никогда. Тем более в одном из их говорилось о похищении Наоми. Что должно было произойти, чтобы отец пропустил такие новости из дома?..
Такеши терялся в догадках. Теперь, когда они вернулись в поместье и он убедился в его безопасности, не проходило и минуты, чтобы он не думал об отце и его странном, подозрительном молчании.
Объяснений могло быть лишь два, и каждое из них совсем не нравилось Такеши. Или с отцом что-то случилось, и потому он не может ответить на письма. Или появились столь значительные проблемы, что требуют ежеминутного внимания Кенджи-самы. Оба объяснения означали, что их первоначальный план провалился. Что все может обернуться не так, как они задумывали.
Такеши это не пугало. Он был рожден и воспитан воином, любовь к сражениям он впитал с молоком матери, получил из крови отца. Он не боялся ни смерти, ни боли. Войну, что вот-вот будет развязана, он ждал и жаждал последние пять лет. Со дня устроенной старшим братом резни. Со дня, когда Такеши обрезал свои волосы и поклялся стричь их, пока не вырежет весь клан Тайра, до последнего слуги и младенца.
Смерть его не пугала. Но у него был долг, были обязанности. Он привел в поместье жену и должен заботиться о ней. Он остался единственным наследником клана и обязан восстановить его былую мощь и численность. У него должны родиться сыновья, а у них — уже их сыновья, чтобы линия наследия не прерывалась, чтобы была прочной.
Чтобы будущее древнего, сильного клана, начитывающего десятки поколений, не висело на волоске, как сейчас.
Он вновь взглянул на безмятежно спавшую жену. Могла ли она носить его дитя? После всего пережитого.
Такеши провел ладонью по глазам и переносице, сбрасывая напряжение и отгоняя прочь мысли, что лишь отвлекали его. Бессмысленно строить предположения. Он достойно встретит то, что грядет, и сделает все, чтобы не покрыть позором ни себя, ни отца, ни клан.
Глава 16. Цугцванг
Наоми подпрыгнула от неожиданности, когда в комнату вошел Минамото. Взглядом он приказал двум одевавшим ее служанкам уйти, и те поспешно повиновались, оставив ее в тонком хададзюбане и с лишь наполовину убранными волосами.
Наоми прикусила губу и повернулась к Такеши спиной, чтобы скрыть свое волнение.
Последние два дня они едва разговаривали. А сегодня она впервые увидела мужа при дневном свете за все время, прошедшее с их прибытия в Эдо. Минамото появлялся в доме глубокой ночью, и потому они не встречались за трапезами. Не виделись они также ранним утром, поскольку Такеши уходил всегда раньше, чем она просыпалась.
Но она знала, что так и будет. Он объяснил ей все, пока они ехали в Эдо. И потому Наоми не обижалась и не расстраивалась; она была готова. Лишь волновалась, предчувствуя неминуемую беду. Что-то висело в воздухе, которым она дышала. Напряжение и металлический привкус опасности. Что-то проскальзывало в лицах слуг и самураев, которых Такеши привез в собой из родового поместья в Эдо.
Что-то во взгляде мужа, в его нахмуренной переносице, сведенных бровях. В его бессонных ночах, когда он лежал подле нее на футоне и бесконечно смотрел в потолок, не в силах закрыть глаза и отдохнуть.
Внутренности скручивались в тугой клубок, стоило ей лишь подумать о грядущем приеме по дворце Императора. Что-то было не так. Шло не так. Об этом она боялась спрашивать Такеши и потому молчала.
Здесь, в гостевом доме и в полном одиночестве Наоми затосковала по родовому поместью клана. Там у нее не было времени переживать и волноваться, ведь каждый день начинался с большого количества дел, которые следовало выполнить. Быть может, она просто обманывала себя сейчас, потому как хотела вернуть ощущение безопасности и покоя, которые были с ней некоторое время, пока они жили в родовом поместье.