Но человек существует для того, чтобы победить природу и подчинить ее себе.
— И вы совершили переворот? Свергли своих цариц и подчинили себе, опираясь на преимущество грубой силы?
— Да. И это была самая великая революция в истории человечества. Единственная революция, которая имела смысл. Тогда, когда власть над Землей была отдана носителям активного начала.
— Какого активного начала? Возможности убивать?
Впервые он повернул голову в мою сторону.
— Я думаю, не стоит мне рассказывать вам о различии в нашем устройстве. В нем самом заключено наше принципиальное неравенство. И в нем же ответ на вопрос о главенстве. То, что делает нас мужчинами, обращено вовне, подобно мечу или стволу танка. Это — созидание. Это — движение вперед. Это разрыв вечной спирали времени. То, что делает вас женщинами, — подобно воронке, втягивающей в себя все. Вы подобны земле, и мир, основанный на вашем начале, — это просто бесконечная смена природных циклов. Мы устремлены в бесконечность. Мир, основанный на вашем начале, может быть по сути своей статичен и незыблем веками. Рождение, жизнь, смерть. Мужчины способны разорвать этот бессмысленный природный цикл, вытянуть его в одну линию, прямо до самого неба, взять его штурмом и наполнить бессмысленное смыслом.
— Вы полагаете, рождение, жизнь и смерть бессмысленны?
— Ну конечно же. Сами по себе они не имеют никакого значения. Просто копошение червей в комочке, который все равно будет уничтожен много веков спустя. Распадется и исчезнет во Вселенной. И никто не сможет сказать, для чего оно все было.
— Может быть, вы рассуждаете так потому, что вам самим не дано понять, что такое подарить жизнь?
Он пожал плечами:
— Подарить жизнь мало. Жизнь должна быть посвящена чему-то.
— У вас есть жена? Дети?
Он нахмурился:
— Я женился в марте, а уже в августе я… покинул ваш мир. Мы не успели завести детей. Хотя, возможно, где-то во Франции… Я не знаю наверняка.
— То есть в своей личной жизни вы разорвали порочный круг. Хорошо. Ваша жизнь не прошла по спирали, вы выскочили из круговорота людей, ну а что вы тогда сделали? Что такого осмысленного принесла в наш мир ваша жизнь?
Он приосанился в своем кресле, чуть приподнял голову так, что мне стал виден его профиль. Лицо его наполнилось гордостью.
— Я — воин. Без ложной скромности я скажу вам, что я — Великий Воин. Один из самых великих и достойных воинов на Земле. Там, где я сейчас нахожусь, я обитаю в числе лучших из лучших со времен неолита и до того будущего, до которого ни вам, ни вашим детям, увы, не дожить. Я среди тех, кто бился в пещерах, и среди тех, кто штурмовал далекие планеты. Я — в их числе.
— И что с того, что вы Великий Воин? За что такое вы бились, чтобы так гордиться собой?
— Война — это власть мужчин.
— То есть все эти войны, реки крови и горы трупов — все это для того, чтобы вы могли править? Чтобы сохранять мир мужчин?
— Да, война — это главная основа нашей власти. Когда мы свергли женское царство, мы сделали все, чтобы не допустить вашего реванша. Мы ограничили вас в образовании, мы урезали ваши права, мы создали такие условия, чтобы вы всегда зависели от нас. Мы сделали своим козырем безопасность. В последние сто лет вы слишком много сделали для того, чтобы подчинить жизнь на Земле природе и вывести ее из-под правления разума и воли. Вы во многом научились обходиться без нас. Смешно, но именно наши изобретения сделали так, что вы сумели обходиться без нас. Постепенно, шаг за шагом вы расширили свои права. Вы избавились от зависимости в нашей физической силе. Вы снова поверили в себя…
Но война все ставит на свои места. Война — это то, что рушит ваш кукольный мир, искусственный и хрупкий, как ваши тела. И как та жизнь, что вы носите в себе и чем так гордитесь.
Война превращает вас в беспомощных и нуждающихся в нашей защите существ.
Война выключает электричество, полиция разбегается, улицы и дороги переходят во власть разбойников, рынки — во власть спекулянтов, которые всегда попросят больше, чем у вас есть, и отдадут ровно за столько, чтобы забрать у вас все.
Вы — никто, когда приходит война.
В это время все сразу же становится на свои места, то есть так, как должно быть.
Только Воин сможет вас защитить, обогреть и накормить.
— Значит, если не будет войн, то в мире победит женское начало?
Он решительно кивнул:
— Да. И мы сами, своими руками создаем для этого все условия.
Все величайшие изобретения человечества служат возвращению женского начала в основу мироздания. Все, кроме одного.
Глаза его засверкали. Он сжал руку в кулак и выдохнул:
— Танк.
Помолчав немного, он продолжил:
— Танк подобен колеснице Древнего мира. Танк — это образ закованного в латы рыцаря Средних веков. Танк возродил войну тогда, когда гнилое, слабеющее, потерявшее волю к борьбе человечество готово было уже отказаться от нее. Я был тогда еще очень молод. Я не видел этого величественного зрелища, когда огонь войны вспыхнул вновь, когда свежая кровь заиграла в ее жилах. Мне было в ту пору только два года, когда на поле сражения появились они и изменили все.
Это было в Великую войну 1914–1918 годов. Армии застряли в окопах, упершись друг в друга. Ни у кого из сторон не было преимущества. И вся эта… либеральная мразь, трусы, гнилые интеллигенты, мужчинки, готовые вернуть все к ногам своих баб…
Тут он осекся, слегка скосил глаза в мою сторону, сухо кашлянул и произнес:
— Простите.
Я покачала головой. Меня не задело. Я хотела его дослушать. Он кивнул и продолжил:
— Люди заговорили о конце эпохи войн. Люди потеряли веру в осмысленность войны. Утратили понимание ее великой ценности. Стали говорить о каком-то тупике. О невозможности выбраться из него. О том, что такого инструмента, как война, в отношениях людей быть не должно.
Он криво усмехнулся, будто бы нелепость этого утверждения была настолько очевидна ему, что казалась очевидной и для всех вообще.
— И тогда появились они. Танки. Венец инженерии. Самое совершенное оружие в истории человечества. Сперва неуклюжие и нелепые, но потом… Они развивались стремительно. Они становились все более и более совершенными. Они вбирали в себя все самое лучшее, что создавал человеческий разум. Лучшее в металлургии и машиностроении, лучшее в химии, лучшее в физике…
— Мой муж сейчас на войне, — прервала я его восторженные слова, — и он говорит мне, что ваши танки уходят в прошлое. Это по-прежнему страшное оружие, но его роль уже не та, что в ваши времена. Танк страшен и грозен, но это мощь динозавра, чье время закончилось. Его мощь — агония, конвульсия этого рода войск. Война снова в тупике.
Взгляд танкиста потух. Лицо погрустнело. Он опустил голову и покачал ею:
— Да, это так. Действительно. Та война, на которой сейчас ваш муж, — в тупике. И снова и снова женщины, либералы и гнилая интеллигенция говорят о конце эпохи войн.
Я подалась вперед. Мне стали неинтересны его философствования.
— Откуда вы знаете, что мой муж на войне?
— Я с ним виделся. Так же, как с вами. Мы сидели у такого же камина и долго беседовали.
— О чем?
— Этого я вам не скажу, — неожиданно грустно, с досадой даже произнес он, — мне нельзя. Но я скажу вам другое.
Он всем корпусом повернулся ко мне и прямо, твердо посмотрел в глаза:
— Я пытался его убить. Я стрелял по нему. Я видел, как он перебегает из домика в домик, ныряет в какие-то трубы под дорогой. Это было далеко. Никто из людей не смог бы увидеть его фигурку с такого расстояния. Но я вижу многое из того, что не дано видеть другим. Возможно, когда-то он сам расскажет вам об этом. А вы расскажите ему, что это я стрелял. Это я сидел в том танке. А он убегал от меня — маленький, жалкий человечек в смешной броне, с бессмысленным автоматом в ручонках. Человечек, который так ничего и не понял. А я ведь пытался ему донести и объяснить…
Я резко поднялась с кресла, подскочила к нему и наотмашь тыльной стороной кисти ударила его по губам.
— Убирайся, мразь. Убирайся отсюда туда, откуда ты пришел. Я не хочу больше с тобой общаться.
Меня трясло от ненависти и злости.
Его же лицо не выражало никаких эмоций. Глаза его снова были пусты, холодны и бесстрастны.
Он не мигая смотрел ими на меня, одновременно вытирая кровь с разбитой губы.
— Я уйду. Конечно же. Но я скажу вам одну вещь на прощание. Вы помните, я описал вам тот мир, где нахожусь сейчас? Там воины, штурмовавшие планеты в далеких галактиках. Через много-много веков после нашего с вами общения здесь. Помните об этом. И думайте.
Он взял со столика фуражку, черную, с блестящим черепом на околыше, все это время лежащую по его левую руку между нами, встал, привычным, отточенным жестом надел ее и, слегка поклонившись, повернулся и вышел из комнаты.
Я осталась одна у горящего камина, слыша, как удаляются по гулкому коридору его шаги.
Глава XXVIГодовщина свадьбы
Первый раз за все это время я отмечала годовщину свадьбы одна.
Сидела дома, перебирая старые, еще доцифровой эпохи фотографии.
Где-то на антресоли лежала древняя VHS-кассета со свадьбы, оцифровать ее у нас все как-то не доходили руки, а видеомагнитофона, чтобы ее воспроизвести, в доме давным-давно уже не было.
Но я и так все очень хорошо помнила…
Первый раз мы подали заявление в ЗАГС еще в сентябре. Свадьба должна была состояться в октябре, мы уже понаписали приглашений, но денег собрать не удалось.
Нам пришлось изменить свои планы.
Ну, как — нам?
Локомотивом проекта в ту пору была я. Мне была нужна свадьба, и к своей цели я перла как маленький танк. Никакие «может, просто распишетесь» меня не устраивали.
К декабрю какие-то денежки наскреблись. Свадебное платье я взяла у подруги, купить собственное было для нас непозволительной роскошью. Муж надел костюм чуть ли не с выпускного в школе. Магазинного алкоголя на свадьбе не было. Лишь медицинский спирт в фанфуриках, на котором были сделаны настойки из черноплодной рябины. Кафе сняли самое бюджетное, где-то на окраине города, чуть ли не в лесу. Отопление в нем присутствовало, но в очень зачаточном состоянии, так что я всю свадьбу просидела в платье и в валенках. А день был очень морозным. Гости, кто пил, трезвели мгновенно, как в вытрезвителе.