Я тоже присоединилась к нему, и это стало очень важной поддержкой для меня.
В те дни, когда он ушел на свое последнее задание, в середине декабря, чат меня буквально спас. Люди были готовы находиться со мной практически круглосуточно, сменяя друг друга, ободряя и поддерживая.
Люди, никого из которых я не знала лично, жертвуя своим временем и силами, находили возможность уделить мне внимание, поддержать и одобрить.
Мне было бы очень тяжело без этой поддержки.
Первый чат продержался недолго, распавшись вскоре на две группы. Второй также со временем подвергся почкованию.
По-разному сложились отношения участников этих чатов в течение последующих месяцев и особенно после того, как все закончилось.
Но ни о ком не хочется сказать ни одного дурного слова, вспоминая те ужасные не дни даже, а мучительно тянущиеся часы.
Одна из участниц чата, самарская поэтесса Наталья Огородникова, даже посвятила моим переживаниям в эти дни стихи.
Анне Туленковой посвящается
Вдохнуло сердце, отогрелось будто.
За пару дней замерзло в забытьи.
Оно молилось каждую минуту,
Оно рвалось из трепетной груди.
Оно сжималось и почти не билось.
Оно кричало в звонкой тишине.
Оно в молитвах этих растворилось.
Ведь часть его с любимым на войне.
Бессонна ночь, и так тревожно утро,
И день туманом будто бы объят.
И мысли чередой, не находя приюта…
И вот он — миг, вернулся твой солдат…
19. XII.2023
Глава XXIXВ городе ТПолк 1430
Перед самым Новым годом произошло событие, после которого я впервые за эти пять месяцев выдохнула.
Шестеренки в механизмах высших сфер завертелись со стремительной скоростью, и мой муж был наконец-то переведен из «Рысей» в комендантский батальон 1430-го мотострелкового полка.
Распоряжение о переводе пришло откуда-то с самого верха через все военные инстанции.
В тот же час за мужем в «Лесную сказку» была отправлена машина, он был доставлен в Фабричное и буквально в течение двух-трех часов перемещен далее, снова в тот самый город Т.
До конца контракта оставался ровно месяц, самый страшный для меня, невыносимо тяжелый психологически, — период, когда страх за близкого становится запредельным.
Когда спасительный берег уже не то чтобы виден, а находится практически на расстоянии вытянутой руки.
В эти дни мысль о том, что может произойти что-то ужасное и непоправимое, становится невыносимой.
Поэтому под самый Новый год, когда он оказался в другой части, я реально выдохнула.
И не зря.
Остатки «Рысей» после того перевода гоняли на передовую до самого последнего дня. Были потери — буквально за неделю до убытия в Ростов.
Муж Вики, водитель бронемашины, вернулся с передка буквально в шесть утра 26 января. А вечером этого же дня их погрузили на КамАЗы и увезли в Ростов.
Утром 27 января для них все закончилось.
Мой муж прибыл в Ростов отдельно, его отвез замполит одной из рот комендантского батальона 1430-го полка, проследил, чтобы ему были выданы на руки все документы.
В 1430-м полку он прослужил ровно месяц в абсолютном спокойствии. То, что выдохнул и он сам, чувствовалось по его сообщениям, по его разговорам, в целом по его поведению. Причем проявлялось это не только в хорошем смысле. Где-то он мог себе позволить и резкость, и даже грубость, и хамство — то, чего совершенно не было в дни, недели балансировки между жизнью и смертью.
В комендантском батальоне он, что называется, «оперился», и тут уже передо мной в полный рост встал вопрос, который я раньше просто задвигала куда-то в сторону.
Насколько он изменился? Насколько стал он другим человеком? И если изменился, то в какую сторону?
И изжили ли мы то, что ранило, обижало и причиняло мне боль раньше, в той, прежней жизни…
Оправданы ли были мои терпение, преданность, готовность ждать, проявленные все эти месяцы?
К сожалению, то, что проскочило в нашем общении в этот последний месяц его службы, давало мне почву для беспокойства.
Спокойствие, какое я обрела в отношении благополучного завершения этой истории, обернулось палкой о двух концах.
Я больше не могла не думать о том, что меня беспокоило…
Как-то раз мы очень сильно поругались в ходе очередной переписки.
Я всего лишь озвучила свое видение нашей встречи и обмолвилась, что мне бы хотелось, чтобы он по прибытии, выйдя из поезда, подарил мне цветы.
Его будто оборвало. Мое безобидное пожелание он воспринял как какое-то страшное оскорбление. Ишь, чего удумала. Цветы ей. Я тут, значит, «на колчаковских фронтах кровь проливал», а ей поди и вынь, да еще из поезда, каких-то цветов!
Слово за слово, он распалялся все больше и больше, буквально сатанея на глазах и срываясь на все более грубые и грубые ругательства.
Мне было больно и обидно. Я прекратила этот разговор, и несколько дней мы не общались.
Я была огорчена и расстроена до такой степени, что готова была пустить под нож все пережитое. Обнулить все эти месяцы и годы. Просто поставить точку здесь и сейчас.
Это был самый страшный, жестокий и подлый удар, пережитый мною за все это время.
Обидный до невозможности.
Несколько дней мы не общались, затем он нашел в себе силы написать и извиниться.
Я не ответила ему сразу.
Я не готова была так просто сдать назад. Но и ярость, всколыхнувшаяся во мне после того случая, уже поугасла…
Я был настроена радикально, и если бы он еще чуть-чуть перегнул палку — был бы взрыв. Слишком велика была моя обида.
Но он, как большей частью бывает у него в жизни, вовремя осадил.
А инертный процесс последних почти двух лет, направленный на воссоединение, взял верх над эмоциями.
Я ответила.
Привет, подумала и понимаю, что не хочу писать и разбор полетов делать, тг не дает всей возможности истинных чувств и эмоций передать (причем положительных).
Поэтому и намекала всегда, что разговоры будут, они должны быть, чтоб поставить точки, а не запятые, конструктивно, как я думала…
Но после твоей выходки понимаю, что права была на 100 %, что многое не поменялось вообще, и будет ли конструктив в разговорах, уже сомневаюсь.
Ни разу (клянусь) за весь этот период я не думала о разводе, уверенность была, что все пройдем и все уладим любовью и пониманием, но «тупая сука»… Прямо триггернуло настолько сильно, что я поняла, что с этим уж я точно мириться не хочу и не буду. Я не готова слушать… бред про себя, не готова вновь услышать это.
Несмотря ни на что, я по-прежнему люблю и жду тебя дома, но ты должен понимать, что теперь уж точно разговоров не избежать, они с моей стороны не будут агрессивными 100 %, но свою позицию я выскажу только при личной встрече.
В 10-х числах января муж написал, что его приглашают в Москву на вручение какой-то литературной премии, присвоенной за его записки в телеграм-канале.
Присудили эту премию еще до Нового года, но мы сперва долго думали, что это фейк. Ведь как такое может быть? Книга еще не написана, есть только серия очерков в соцсетях, а премию присуждают.
Оказалось, не фейк, действительно он стал лауреатом «Имперской культуры» в номинации «Военная публицистика», и в порядке исключения, поскольку автор находился на тот момент в зоне проведения СВО, получить ее разрешили мне.
19 января я на один день улетела в Первопрестольную, окунувшись в атмосферу писательского мира, резко сменив обстановку и развеявшись.
Могли ли мы все думать о таком еще месяц, два, не говоря уж — три месяца назад…
У меня было стойкое ощущение сюрреализма происходящего, ведь это был первый такой шаг в совершенно неизвестном и незнакомом мне мире.
До демобилизации оставалась ровно неделя.
Ранним утром 28 января мой муж с паспортом и справкой об освобождении, со ссылкой на указ президента о помиловании сел на поезд Ростов — Екатеринбург.
Перед отправкой он выложил в ВК свое фото с паспортом в руках.
А затем, отдельно, обратную сторону паспорта, где крупными цифрами было написано карандашом «200».
Как позже мы разобрались, 200 был номер его личного дела.
Но смотрелась эта фотография очень символично, так, будто бы его уже изначально списали в утиль, но вот настал день и час, когда смерть, в неизбежности которой никто не сомневался, была попрана.
Глава XXXВК. 29.XII.2023
Некоторое время назад на позициях N-ского полка противник предпринял попытку штурма силами военнослужащих-женщин.
Украинских амазонок набили в «Брэдли» и отправили захватывать лесополку.
«Брэдли» был незамедлительно подбит, а амазонки высыпались наружу.
Несколько самых сообразительных заскочили, как перепуганные кошки, под какую-то сгоревшую технику, стоящую рядом, а остальные заметались по полю.
Их появление сперва вызвало фурор. Эфир взорвался сальными шуточками и весельем.
Когда ошалевшее от страха бабье накрыли из миномета и белоснежные титьки, вскормленные борщом и галушками, полетели по чернозему кровавыми ошметками, эфир стих и погрузился в мрачную односложную перекличку.
Русский солдат непривычен убивать женщин.
Даже если женщина — враг.
Даже если она одета в военную форму и держит в руках оружие.
Даже если она несет опасность.
Так мы устроены, так устроен наш менталитет.
Да, в русской армии тоже есть женщины. Но их единичность и точечность лишь подчеркивают особенность их статуса и экзотичность самой их фигуры на фронте.
И в русской армии немыслим штурм вражеских позиций посредством женщин-солдат.
Он немыслим нигде, ни в одной стране, ни в одной армии мира, где нация бережет свой генофонд.