Даже если вы посулите мне все золото мира.
- Это почему же? - Егоров нахмурился - он понял, что граф пытается набить цену.
- Знаете, как вас кличут за глаза?
- Знаю. Борода.
- Нет, сударь. Синяя Борода. Не знали?
- Нет. - Егоров сжал губы. Он и правда не слышал об этом, но, узнав теперь, рассердился.
- А почему, как считаете?
- Дураки потому что.
- Может быть. Но! Ваши жены умирали странными смертями, и мне кажется, что вы опасный человек.
- Вы намекаете на то, что я убил своих жен? - Федор зло сощурился, но голос его был спокоен.
- Я в это, конечно, не верю. Но обыватели не сомневаются.
- Моя первая супруга сгорела при пожаре, вторая умерла от того, от чего чуть не умерла ваша дочь. Пневмония. Я не Бог. Насылать пожары и болезни не в моей власти.
- Федор Григорьевич, голубчик, поймите меня. Весь город будет гудеть о том, что я дочь на растерзание отдал. Не могу.
- Хорошо-с. - Егоров встал, похлопал себя по карманам, потом выудил из одного пачку бумаг, помахал перед носом Алексея. - Знаете, что это?
- Откуда?
- Это ваши долги. Расписки на сумму десять тысяч. Вы в курсе, что это не последние?
- Конечно, я знаю, что кое-что еще должен.
- Как думаете, что я сейчас сделаю? - Егоров положил бумаги на поднос, взял со стола спички, чиркнул одной, после зажжения бросил ее на кучу расписок. - Я их сожгу.
- Но…
- Я выкупил их у Бубенцова, того шулера, которому вы проиграли все эти деньги. Скажу вам больше, я покрыл все ваши долги. Теперь для вас я и царь, и бог. Вам решать, как будете жить дальше. Либо я женюсь на Арине, а все закладные горят на этом же подносе в день нашей свадьбы, либо я не женюсь, а вы погашаете долги в течение недели. Как вам расклад?
- Это шантаж.
- Это ваше спасение. Решайте.
Барышников завороженно смотрел на скручивающиеся, чернеющие, опадающие золой бумажки, потом, когда они догорели, превратившись в груду пепла стоимостью десять тысяч, он очнулся и тихо сказал:
- Я согласен!
- Очень хорошо, я знал, что мы поладим. В субботу я приеду для свидания с Ариной Алексеевной, подготовьте ее. А сейчас прощайте.
- До скорого. - Барышников смотрел вслед уходящему Егорову, ненавидя его всем сердцем. Если бы не надвигающаяся нищета, он ни за что не отдал бы свою дочь за этого толстого хмурого мужика с садистскими наклонностями. Но они так нуждаются! Федор, будто прочитав мысли будущего родственника, обернулся у самой двери и сказал с ехидцей:
- Об одном не беспокойтесь. С Ариной я буду обращаться бережно. Больше трех раз жениться все равно не разрешают, так что она - последняя, а последнюю я постараюсь не убить, мне жить еще и жить.
К дочери Алексей поднялся на следующий день. Арина лежала на кровати, свернувшись калачиком, глаза ее были закрыты, но из-под опущенных век струились слезы. Девушка была бледна, не причесана и апатична.
- Как себя чувствует моя девочка? - ласково спросил Алексей, присев на кровать.
- Нормально.
- Правда нормально?
- Перестань лицемерить. Ты меня ненавидишь, к чему же это неожиданное участие?
- Доченька, давай мириться.
- Зачем?
- Пойми, я желал тебе только добра. И я был прав…
- Ну конечно. Радуйся, дорогой папочка, он и правда меня бросил, оприходовал и забыл. Торжествуй. - Голос ее был полон горечи, но по-прежнему спокоен.
- Арина, я пришел с тобой серьезно поговорить. Послушай меня.
- Я слушаю, - так же равнодушно ответила она.
- Егоров попросил твоей руки вчера.
- Ну и что?
- Я дал согласие. - Алексей весь внутренне сжался, готовясь ко взрыву чувств, граду упреков, но он ошибся, Арина и не думала кричать, она только обернулась к отцу, внимательно посмотрела и отвернулась со словами:
- Я не могу.
- Почему? Он достойный, богатый, тебя, похоже, любит.
- Я беременна.
- Что? - Барышников вскочил, весь красный.
- Что слышал. Я не могу выйти за него с таким приданым. Извинись за меня.
- Да как ты посмела? - Алексей задыхался. Только удача постучала к ним в дом, и вот, поди ж ты, дверь и открыть некому.
- Это Господь посмел, не я. А он над собой начальников не имеет. Так что хочешь в монастырь, хочешь в психушку. Мне все равно.
- Так. - Барышников заходил по комнате, лихорадочно соображая. - А если бы он тебя взял и такой?
- Он на слабоумного не похож.
- И все же. Своих у него пока нет. Может, ребеночек ему не помешает?
- Кому нужны разбитые яйца? Я порченая. Ты был прав, теперь на меня никто не позарится.
- Ну а если он согласится, пойдешь за него?
- Мне все равно. - Арина накрылась с головой одеялом и сделала вид, что спит.
Часть вторая. Федор (1863-1910)
Глава 1
Федина мама умерла, когда сыну не исполнилось и шести, так и не подарив ему ни братика, ни сестренки. Женщиной она была очень мягкой, ласковой, нежной, но, как говаривал Федин дед, чахлой.
Елена Петровна, покойная, происходила из хорошей чиновничьей семьи. С детства ее готовили к замужеству, учили кулинарии и рукоделию. Маман всегда наставляла дочь, что главное для женщины - это найти хорошего мужа, который сможет ее обеспечить и поднять по социальной лестнице. Лена была с родительницей согласна, но втайне мечтала еще и о любви. Девушкой она была очень приятной, женственной, поэтому в женихах не было недостатка, но, уже будучи совсем взрослой семнадцатилетней девицей, она была еще не просватана. Лена совсем этим не огорчалась - она не встретила пока своего рыцаря, но мама начала беспокоиться, как бы фруктик не перезрел. Ее опасения передались и отцу.
Когда руки восемнадцатилетней девушки попросил молодой Егоров, все вздохнули с облегчением и дали согласие на брак. Лена оттого, что жених такой приятный и обходительный, отец оттого, что богатый и надежный, мама… Мама, правда, поначалу с выбором мужа не была согласна, ей всегда хотелось выдать дочь за аристократа, но и она в конце концов смирилась. Пусть нувориш, но зато богат до неприличия, к тому же мягок, мил и, говорят, набожен.
Свадьбу сыграли пышную. Молодые стали жить в добротном каменном особняке с родителями жениха. Елена оказалась покладистой, поэтому сразу поладила и с мрачной свекровью, и с угрюмым свекром. Любая другая бы на ее месте настояла на переезде - уж очень сложно было терпеть стариков Егоровых, их хмурые лица, вечные посты, - но Елену приучили к послушанию с детства, да и любовь к мужу помогала мириться с положением вещей.
Когда родился Федя, она немного сдала, и муж отправил ее с ребенком в деревню, где у Егоровых было имение, перекупленное у разорившегося аристократа. Там и рос мальчик, крепкий, как дубок, смышленый, непоседливый, любимый матерью, балуемый отцом, шкодливый и бесстрашный. Единственный, кто пугал Федю, так это дед, нечасто наведывающийся в деревню. Длинноволосый, бородатый, одетый в черное старик смотрел пристально, буравя глазами, и был вечно недоволен.
Когда дед приезжал, Федор старался попадаться ему на глаза как можно реже. Но улизнуть ему все равно не удавалось, и старик ловил голопузого внука, ставил перед собой, зажимал коленями крепенькое тельце и заводил одну и ту же песню:
- Чем любишь заниматься, сынок?
Федор деревенел, начинал блуждать взглядом то по напряженному лицу матери, то по делано-веселому - отца, то по круглым дедовым коленкам, лишь бы не наткнуться на его серые пронзительные глаза.
Мать всегда приходила на помощь, видя затруднения сына:
- Лошадок он любит.
Старик фыркал:
- Чай, не конюх растет, хлеб любить должен.
- А он любит, особенно который я пеку.
- Жрать все любят. А вот ты, малой, поле должен любить, колосья.
- Отец, он же не пахарем будет, - вступался средний Егоров. - Зачем ему?
- Он должен понимать, что все это для него значит. Машины ничто, если нет этого, - и старик совал мальчику под нос колосья, сорванные в поле.
- Да мал он еще, ему же четыре только. Вырастет - поймет.
- С детства надо дите приучать. Чтобы землю свою любил, родителей и дело, которому посвятит свою жизнь. На завод его надо свозить, пусть поглядит, как там что. А то носится, как оглашенный, по округе, совсем одичает. Привозите в город, нечего ему здесь бакланиться.
- Папа, - робко вступалась Елена. - Здесь природа, воздух, молочко парное, вон какой Федя здоровенький, а вырастет, так и пожалуйста.
- Испортите парня, - стучал дед кулаком по столу, но колен не разжимал. - Вырастет неженкой, видел я, как вы его тут воспитываете. Сю-сю. Поцелуйчики всякие, он же не баба!
- Ребенку ласка нужна, отец.
- Вона тебя ласкали больше других, а чего вышло? Ветродуй, а не хозяин! Фьють-фьють по тиантрам, барахла полно, а в башке дырка.
Федор тогда не понимал, почему дед так напускается на его отца. Только по прошествии времени, когда сам стал взрослым и лучше узнал старика, разобрался в причине такого отношения. Старшему Егорову неприятно было осознавать, что он - вечный победитель, человек, сделавший себя, построивший империю, не смог взрастить себе замену. У него получалось делать деньги, подминать под себя людей, но воспитать детей он не смог. Именно бессилие так выводило его из себя. Осознавая, что осталось совсем немного, он страшился, что нажитое с таким трудом состояние его непутевые дети пустят по ветру.
Алексей Егоров разбогател довольно поздно - в сорок пять лет, а до этого гнул спину то на одного хозяина, то на другого. Он и бурлаком работал, и грузчиком, и плотником. Самым тяжелым был труд бурлацкий, ох и надрывал пуп будущий миллионер, бредя по берегу Волги в компании таких же оборванцев, как он. Тогда Алексей и женился, взял себе супругу в одном из скитов, строгую, верную, набожную Алевтину.
Первый ребенок появился на свет в то же нищее время. Митя был отцовской отрадой. Умный, неугомонный, наблюдательный, внешне похожий на Алексея, именно для него старался Егоров. Желая лучшей доли для своего сына, он бросил бурлачество и устроился грузчиком-ключником на соляной склад. Новое ремесло не принесло больших барышей, вот и пришлось Алексею срочно срываться с якоря и устраиваться сплавщиком той же соли. Проработал он им долго, пока не понял, что, батрача на дядю, много не заработаешь. Подзаняв деньжонок, дед начал потихоньку покупать товары в дороге, кое-что, затоваренное в N-ске, продавать. Жить Егоровым стало легче, однако Алексею было этого мало, он арендовал барочку и начал самостоятельно сплавлять соль. Потом была первая мельничишка, взятая внаем, первая продуктовая лавка. Дед работал как вол, рисковал, жульничал, надеясь создать что-то, что сможет наследовать Митя.