орий готов был потакать своим девочкам, баловать их, завоевать их сердца, ну и, естественно, снискать уважение.
Федор, в отличие от отца, об уважении и не мыслил. Он мечтал о любви. Теперь он подолгу простаивал у зеркала и пытался понять, красив он или нет. У него были густые прямые волосы, которые он подстригал по примеру деда «под горшок», волевой подбородок, небольшой рот, массивный нос, слишком широкая фигура, кривоватые ноги. Пожалуй, он совсем не красив. Вот если сменить прическу - он зачесал челку набок - и одеться понаряднее, тогда другое дело, еще бы не мешало сбрить реденькие усики: они смешили Лизу, а он-то считал, что с ними выглядит солиднее.
Когда ему исполнилось шестнадцать, его уже было не узнать. Теперь вместо черного сюртучка он носил серые костюмы, имел хорошую прическу, приятно пах и старался держаться со всеми вежливо.
Лиза хлопала в ладоши, когда он неуклюже пытался быть галантным, а Зинаида мило улыбалась всякий раз, когда он подавал ей свою широкую крестьянскую ладонь, помогая сойти с коляски. Григорий переменам в сыне был рад меньше, ему казалось, что паренек усердствует впустую: как ни крути, а выглядел он все равно простовато и в своих модных тряпках и клубах одеколона походил на разряженного в дорогую попону безродного мерина. Куда лучше, считал Григорий, оставаться самим собой.
Однако кое-каким переменам он бы порадовался, если бы они свершились. Средний Егоров терпеть не мог, когда сын с уверенностью и мудростью бывалого фабриканта указывал ему, как вести дела их фирмы. Конечно, у парня было отменное чутье и деловая хватка, и отец, быть может, прислушивался бы к его советам, если бы они не походили на приказы. И вообще Григорий в присутствии сына начинал ощущать себя нашкодившим гимназистом, уж очень покровительственно тот смотрел на него, и среднему Егорову казалось, что это Алексей, наевшись молодильных яблок, сверлит его взглядом и учит уму-разуму. Вот если бы Федор перестал вмешиваться во все, за что отвечал его отец, Григорий бы возликовал. Но сынок, изменившийся во всем остальном, в этом оставался прежним: властный, требовательный, самонадеянный, с волчьей хваткой… Таким сам он не смог бы стать никогда.
Однажды в конторе между ними разгорелся жаркий спор по поводу того, стоит ли открывать лавку на ярмарке или нет.
- На оборудование и аренду потребуется 1000 рублей как минимум, а мы еще не расплатились по кредитам, - громко возмущался Григорий.
- Эти затраты окупятся за год, - отрезал Федор.
- Вот сначала рассчитаемся…
- Мы рассчитаемся только через десять лет, у нас же долгосрочный кредит. Ты что, думаешь не расширять сфер влияния все это десятилетие?
- Когда новая мельница окупит свои затраты, тогда…
- Тогда мы возьмем еще ссуду и построим гавань на ярмарке.
- Это еще что за новость? Да знаешь, сколько…
- Знаю, двести тысяч, - спокойно, но твердо, как учил дед, ответил сын.
- Федор! - гаркнул Григорий, но, взяв себя в руки, более спокойно продолжил: - Ты отвечаешь за закупку зерна, так?
- Так.
- Балаково, Самара и прочие хлебные рынки - это твоя вотчина, я в это не лезу. Так вот, планирование, выбор ценовой политики, финансовые дела и прочее - это уже моя епархия. Ты не лезешь в это.
- Не лезть? Да ты со своей заячьей трусостью будешь вечно стоять на месте, и мы не продвинемся ни на шаг.
- Да как ты… - Григорий вдруг умолк.
Федор обернулся на дверь. На пороге, смущенно улыбаясь, стояли Зинаида и Лиза.
- Мы пришли проведать своих мальчиков, - прожурчала мачеха и, подойдя, взяла Егоровых под руки.
- Пойдемте обедать в ресторан, - предложила Лиза.
Федор сразу забыл о ссоре и о тех словах, что готовы уже были слететь с его языка. Григорий же, хоть расплылся в улыбке, обиду затаил надолго, он решил, что мальчишка специально унизил его при девочках.
Со следующего месяца Федор был неприятно удивлен поведением отца. Глава фирмы теперь принимал парня раз в неделю, все советы выслушивал с каменным лицом, а когда сын начинал горячиться, просто выставлял его за дверь.
Федор бесился. От сознания того, что его пытаются выжить из дела (и кто? Его же отец!), он стал раздражительным и угрюмым. И надо же было заартачиться отцу сейчас, когда в мире назрел очередной финансовый кризис. Теперь даже Лиза не могла его отвлечь, и Федор в бессильной злобе метался по комнате, забыв о зеркалах, прическе и маникюре.
К концу 1884 года положение фирмы резко пошатнулось. В связи с появлением океанского пароходства в Европу хлынул дешевый американский хлеб. Российские мукомолы начали терпеть убытки. Некоторые фирмы прогорели. «Егоровъ» еще держался благодаря своей мощи, но нуждался в финансовой поддержке. Во всех несчастьях Григорий винил сына:
- Доволен? Мы чуть держимся.
- Конечно, я не доволен. Но виноват в этом не я, а ты.
- Что? Если бы ты не науськивал больного старика, мы бы не влезли в такие грандиозные долги. И сейчас…
- Так же чуть держались на плаву, - ехидно встрял Федор. - Я тебе давно говорил, что жернова надо заменить вальцевыми станками и рассев сделать механическим. Сейчас мы бы смогли конкурировать с американцами, к тому же производить больше муки в полтора раза.
- Знаешь что, Федор? - раздраженно проговорил Григорий. - Я от тебя устал. Не надо мнить себя самым умным, ты всего лишь нахальный мальчишка, который переоценивает свои силы.
- А ты, отец, самый бездарный коммерсант, какого я когда-либо встречал.
Федор хотел сказать еще много чего, но сдержался, он молча вышел из кабинета, громко хлопнув дверью. Болван! Трусливый тугодумный осел. Надо же было поставить такого во главу фирмы. Федору просто не верилось, что Григорий его отец и сын Алексея. Перемалывая в себе злость и раздражение, он сел на извозчика и отправился в деревню к деду.
Старик встретил внука приветливо, но без особой радости. Погладил по голове, напоил чаем, рассказал о щенках своей собаки Берты, но ни слова не спросил о делах на фирме.
- Дедушка, - наконец решился Федор, - почему ты не поинтересуешься, как идут дела на фабриках?
- Забыл, сынок. - Старик грустно улыбнулся. - И как дела?
- Дела плохи.
- Почему?
- Из-за неумелого руководства мы можем полететь под откос.
- Гришка не справляется?
- Он похож на страуса, считает, что если спрячется от невзгод, то они кончатся.
- Он всегда был таким. - Дед, покряхтывая, встал, прошаркал к окну. - Фитюлька.
- Почему же ты поставил его во главу фирмы?
- Дык Митенька помер.
- А я?
- Ты мал еще.
- Давай возьмем кого-нибудь со стороны, пока я не достиг двадцати одного года.
- «Егоровъ» - семейная фирма, и руководителем ее будет только член нашей семьи, - строго сказал дед.
- Но отец ее разорит!
- Значит, так Богу угодно, - задумчиво сказал старик, он совсем не походил на того властного, сильного Егорова, каким был еще год назад. Алексей уже не горел, он потух и был полон ожидания момента, когда ветер развеет пепел и он сможет спокойно умереть.
- Но, дедушка. Ты с таким трудом…
- Я надеюсь на тебя, сынок, ты похож на меня, ты найдешь выход сам, тебе моя помощь не нужна. Ты - Егоров, помни об этом. - Голос деда стал затихать, потом он совсем замолчал, а когда после минутной паузы заговорил, первыми его словами были: - Я тебе говорил, что собака наша, Берта, родила?
Глава 7
Федор окинул себя придирчивым взглядом и остался доволен. Выглядел он элегантно и по-взрослому. За последний год он очень возмужал и казался старше своих неполных восемнадцати. Брызнув на себя еще немного одеколона, Егоров вышел из комнаты и спустился по широкой лестнице вниз.
В гостиной уже собрались все члены семьи: веселый, разряженный по последней моде Григорий, гордая и возбужденная Зинаида, прелестная, окутанная складками шифона Лиза, вся румяная, искрящаяся очарованием, свежая, словно роза. Девушка сидела в кресле, поигрывала кончиком пояска, а с ней рядом, небрежно облокотившись о спинку, стоял высокий, статный юноша.
Федор помрачнел, когда увидел этого хлыща. Он так отталкивающе, отвратительно красив! Безупречная фигура, смоляные блестящие кудри, благородный нос с горбинкой, горящие черные глаза и тонкие пижонские усики. Но если бы только это! Еще гусарский мундир, высокие сапоги и сабля. Какая девушка устоит перед этим бравым воякой?
Известие о том, что в их дом приглашен Лизин жених, Федор воспринял стоически, ничем не выдав своего горя, он улыбнулся несколько холодновато, сказал, что будет рад познакомиться, и не спеша удалился в свою комнату. А уж там, оставшись наедине со своим отчаянием, он бросился на кровать и пролежал без движения до вечера.
Если бы Лиза не воспринимала его как брата, он бы попытался ее завоевать, отбить у этого невесть откуда взявшегося жениха, но девушка любила его сестринской любовью и порой сильно удивляла Федора своей непосредственной откровенностью. «Ах, братишка, знал бы ты, как мне нравятся военные. Я обязательно выйду за одного из них замуж!»
Похоже, ее мечта скоро сбудется.
- А вот и Федор! - Лиза вскочила с кресла и подбежала к чрезмерно серьезному брату. - Знакомься. Это Георгий Сванидзе, мой жених.
- Очень приятно, - поклонился Федор учтиво, но руки для пожатия не подал.
- Георгий, сын князя Сванидзе, он потомок грузинских царей, - горделиво представила гостя Зинаида.
- Ничего, что я внук бурлака? - неприязненно выдавил Федор. Благородное происхождение соперника добавило еще один гвоздь в крышку гроба, в котором покоилось его счастье.
Георгий лишь приподнял свою густую бровь и улыбнулся, похоже, он не собирался ссориться с будущим родственником. Зинаида поспешно вскочила и пригласила всех к столу. Все расселись. Григорий во главе стола, его жена по правую руку, Федор по левую, Георгий рядом с Зинаидой, Лиза напротив. Обед подали.