- Вы потомственный солдат? - отправив очередную ложку супа в рот, спросил Федор.
- Офицер. Потомственный офицер. Мой дед служил с Кутузовым.
- О! А про моего говорят, что он в войну фальшивые деньги печатал. Не слыхали?
- Нет. Я про Алексея Федоровича слышал только хорошее, - спокойно ответил Георгий, потом, промокнув свой красивый рот салфеткой, продолжил: - И про вас слышал много.
- Да ну? Про меня пока говорить нечего.
- Отчего же. Все знают, какой вы одаренный предприниматель. Про вас даже легенды ходят. Говорят, первую сделку вы заключили в возрасте пятнадцати лет.
- Врут. В четырнадцать. - Федору не нравилось, как повернулся разговор, он никак не ожидал, что этот льстивый пижон начнет его восхвалять.
- А еще слышал, что вы хотите построить первую паровую мельницу в губернии.
- Вот это правда. И я ее построю.
- Опять за свое. - Григорий не выдержал. - Ты можешь хоть день не говорить о делах?
- А я больше ни о чем говорить не умею. Парень я темный. Ни театров, ни выставок не посещаю. Одно развлечение - биржа.
- Почему? - Георгий оторвался от еды. - Вам еще и восемнадцати нет, развлекайтесь, пока молоды. Хотите с нами на балет сходить?
- Нет уж, спасибо. - Федора даже передернуло, когда он представил, как будет смотреться рядом с этим высоким стройным красавцем. - У меня нет папани-политика, нет деда-генерала, титула тоже нет, я сам должен о себе заботиться.
- Что вы хотите сказать? - Сванидзе оторвался от еды, его черные глаза засверкали.
- Я-то? Да ничего. Просто мне кажется, что если ты хочешь чего-то добиться, надо отдаваться делу целиком, а не любоваться прыгающими тетками.
- Вы хотите меня оскорбить? - Гость по-прежнему раздувал ноздри, но уже взял себя в руки.
- Разве я посмею оскорблять человека со шпагой на бедре? Она же не декоративная, надеюсь? Так что извините, если что. - Федор встал, церемонно поклонился. - А сейчас мне нужно спешить по делам. Приятного аппетита.
И он ушел, провожаемый абсолютной тишиной.
Лиза после этого с ним неделю не разговаривала, Федор тоже не пытался помириться. Он был обижен на нее, сам не зная за что.
Еще через неделю на заднем дворе Лиза нашла дохлую кошку, горло ее было перерезано, а шкура содрана. Девушка упала в обморок. Федор незаметно ухмыльнулся, а вслух произнес, что это не иначе как завистники подбросили падаль в их сад.
В этот день брат с сестрой помирились. Лиза, девушка добродушная и отходчивая, постучалась в Федину дверь первой.
- Чего тебе? - Егоров хмуро глянул на нее из-под бровей.
- Давай мириться. - Она присела рядом, приобняла его своей нежной ручкой за плечи.
- А я с тобой не ругался.
- Но ты был таким гадким. Зачем ты так с Жорой?
- Он пустозвон и волокита! - выкрикнул Федор и устыдился своего крика. Надо держать себя в руках.
- Ты его совсем не знаешь. Он добрый и смелый.
- К тому же князь.
- Ах, какое это имеет значение. Я люблю его! - И Лизины глаза широко раскрылись, когда она произнесла эти слова. Ее лицо было близко-близко, Федору так захотелось поцеловать ее в румяную щечку. Какой же она ангелочек! Невинная, чистая, неземная…
- Он разобьет тебе сердце. Я знаю таких, как он. Погусарит с тобой и бросит.
- Мы уже назначили день свадьбы! - восторженно вскричала Лиза, а увидев его растерянность, захлопала в ладоши: - Как тебе сюрприз?
- Свадьба? - Федор не верил своим ушам. Он не отпустит ее, не отпустит. - Не выходи за него.
- Почему? - Лиза удивленно распахнула глаза.
- Он папенькин сынок. Он павлин изнеженный…
- Я обижусь на тебя, если ты будешь продолжать в том же духе, - строго предупредила Лиза. Федор замолчал, он не знал, что еще сказать, чтобы она поняла, в голове его был полный сумбур. И вдруг он решился:
- Выходи за меня замуж.
- Что? - Ее удивлению не было предела.
- Стань моей женой. Я смогу о тебе позаботиться, я буду верным…
- Феденька, - Лиза бросилась его обнимать, и Егоров на миг поверил, что она согласна. - Какой ты милый. Ради сестричкиного благополучия ты готов пойти на все. Не расстраивайся, я буду счастлива с Жорой, тебе не надо идти на такие жертвы. - И она вновь рассмеялась. - Надо же, придумал. Ты построишь свою фабрику и станешь самым именитым n-ским предпринимателем. Я уверена. Я же стану Лизаветой Сванидзе и буду самой счастливой женщиной на свете.
Она чмокнула Федора в лоб и выскользнула из комнаты. Егоров остался сидеть на кровати, потерянный, печальный и глубоко несчастный. Она даже не восприняла его слова всерьез. Она его никогда не полюбит!
В начале весны умер дед. Скончался он тихо, без мучений. Егоровы устроили старику пышные похороны. Стоя над могилой, Григорий кроме скорби чувствовал еще смутное облегчение, словно клетку, в которой он прожил до сегодняшнего дня, открыли и он стал свободен. Федор, в отличие от отца, переживал сильно. Со смертью самого близкого человека он столкнулся вторично, сначала умерла мама, потом дед. И если смерть Елены он перенес довольно спокойно, уж очень он был мал, когда она случилась, то кончину деда воспринял как что-то очень страшное. Федору было достаточно знать, что старик жив, что он сидит на крыльце их дома и что, если он захочет его увидеть, ему надо просто сесть на извозчика и, преодолев небольшое расстояние, оказаться в имении. Теперь же он не увидит его никогда.
Впервые со смерти Алевтины Федор почувствовал себя беззащитным и слабым, словно из-под него выбили фундамент. И так ему стало одиноко, так жаль себя, что он заплакал.
Это были последние слезы в жизни Егорова, с тех пор он ни разу не позволил себе этого…
Деда похоронили. Зинаида с Лизой поехали в имение, Григорий на время присоединился к ним. Федор остался в городе грустить и работать. И единственное, что радовало его в эти печальные дни, так это то, что свадьбу отложили из-за траура.
Глава 8
Федор ехал по проселочной дороге, погруженный в свои думы. Был вечер, теплый, безветренный, такой, когда все - и яркий месяц, и горящие звезды, и стрекот сверчков, и кваканье лягушек - настраивает на романтичный лад. Федор вспоминал Лизу, рисовал в воображении ее нежный образ и грустил. Он не видел ее уже две недели, потому страшно соскучился, вот и ехал этим теплым вечером в имение, никого не предупредив о своем прибытии. Решился он на это в один миг, когда ее ангельское личико всплыло перед глазами, и он не мог больше усидеть на месте, не увидев ее воочию. Он выскочил из-за стола в кабинете, накинул пиджак, запряг коня и вылетел из дома, будто за ним гнались три тысячи чертей.
Так он скакал на своем вороном жеребце (черный он предпочитал не только в одежде) и скучал, надеялся, любил и страдал.
…На фоне синего неба показалась остроконечная крыша дома. Потом и он сам. Дальше из зарослей вынырнули конюшня, баня, сеновал. Сколько ночей он провел, валяясь на свежем сене… Федору вдруг очень захотелось вспомнить детство и понежиться на мягком ложе. Он спрыгнул с коня, привязал его, а сам, уж коль все спят, решил не будить их, а заночевать на сеновале.
Федор вошел, петли, видно, только смазали, и они не скрипели как обычно. Он расстегнул пуговицы, начал стягивать с себя сапоги, как вдруг… Шорох, шепот, возня, девичий стон. Ого! Да никак на сеновале решил понежиться еще кто-то кроме него. Федор ухмыльнулся и тихо подкрался понаблюдать, кто из их челяди грешит на хозяйском сене. Он осторожно разгреб кучу, высунул голову в образовавшийся проем и…
На сене, освещенная луной, которая заглядывала через маленькое окно, обнаженная, бесстыдная, томная, лежала Лизавета, а рядом, такой же голый, безупречно-стройный смуглый Георгий, его рука покоилась у нее на животе, и пальцы нежно поглаживали атласную кожу вокруг ее пупка.
Федору показалось, что он сорвался в пропасть и после мгновенного падения разбился об острые камни. Его нежная, невинная возлюбленная совокупляется на сеновале, как последняя дворовая девка! Он не верил своим глазам, ему казалось, что ехидная луна издевается над ним и преображает своим призрачным светом какую-то другую девушку. Но нет! Это Лиза. Ее волосы, шейка, тонкие руки. И они обвивают стан другого! Нет сил это видеть.
Федор отпрянул, свалился без сил на сено, обхватил голову руками и замер.
Как она могла?!
Он перестал ощущать течение времени, не слышал звуков, не видел ничего, кроме тумана. Он страдал!
Когда наваждение исчезло и он более или менее пришел в себя, оказалось, что Лиза уже ускользнула, он увидел ее удаляющийся хрупкий силуэт в щель меж досок. Остался только Георгий. Красивый, самодовольный и голый, голый… Федор вновь выглянул, Сванидзе, судя по всему, задремал: его черные очи были прикрыты веками, а поза расслабленна.
Егоров чуть слышно подкрался. Георгий, привлеченный тихим шуршанием, открыл один глаз. Потом улыбнулся:
- Что, шалунья, решила вернуться?
И в тот миг, когда эти слова слетели с его языка, в его обнаженную рельефную грудь вонзились острые вилы.
Георгий сипло вздохнул. Глаза стали огромными, удивленными, в его зрачках отразилась луна. Потом он захрипел, булькнул, оросил своей кровью свежее сено и умер. Последнее, что он увидел перед смертью, - это ухмыляющуюся рожу страшного огнеглазого черноволосого демона.
Федор долго простоял над трупом, сколько - он сам не знал. Когда зрелище недвижного, поверженного врага перестало его волновать, он скатился вниз, выбежал из дверей, вскочил на коня и ускакал во весь опор.
Спал он плохо. Всю ночь его мучили кошмары. Сначала в его мрачный сон ворвалась Алевтина, она била его розгами и смеялась так, как не смеялась никогда; следом за ней Федору привиделся Георгий, голый, с торчащими из груди вилами; а под утро, и это было самым страшным, он увидел деда: старик в отличие от предыдущих приснившихся казался ласковым, родным, близким, и он с такой горечью качал головой и с таким укором смотрел, что Егоров проснулся весь мокрый от пота и несчастный от сознания собственной вины.