Познакомились они в доме у Горячева, самого важного n-ского банкира. Егоров зашел вечером для приватного разговора, а оказалось, что хозяин принимает гостей, среди которых была и Мэри.
- Кто этот серьезный юноша? - промурлыкала она, глядя Федору прямо в глаза.
- Егоров. Федор Григории, купец, - представил его кто-то.
- Нынче нас называют фабрикантами, - поправил Федор и постарался выдержать взгляд ее зеленых кошачьих глаз.
- Богат?
- Пока просто. Скоро будет несметно, - пошутил Горячев и удалился, потом разошлись и другие. Федор остался с Мэри наедине.
Весь вечер она с ним беззастенчиво флиртовала, в конце же пригласила в гости. Федор фыркнул про себя, типа, не на того напала, но вечером другого дня уже топтался в ее будуаре.
Ее он тоже не любил. Но желал постоянно. Ее грациозные руки, огненные кудри, влажный рот снились ему в эротических кошмарах. Федор стал частым гостем в ее доме, но, в отличие от большинства поклонников, не расточал ей комплиментов, не молил о тайном свидании, не старался прижаться в темноте к ее пышной груди, обычно он стоял в сторонке и наблюдал за красавицей с вниманием кошки, преследующей мышь.
Надо сказать, что показная холодность Егорова Мэри привлекала гораздо больше, чем раболепие других, все чаще она останавливала свой заинтересованный взгляд на молодом фабриканте и мечтала о том миге, когда и он упадет к ее ногам. Укротить, сломить волю, использовать - вот о чем грезила рыжая бестия, даже не догадываясь о том, что в воображении Федора именно ей уготована такая участь.
После двух месяцев знакомства Егоров преподнес Мэри свой первый подарок. Это была нефритовая статуэтка, старинная и очень дорогая.
- Что это за животное? - спросила Мэри, разглядывая презент.
- Пронзенная копьем львица, испускающая последний вздох.
- А нельзя было ангелочка какого-нибудь преподнести? - надула губки она. Ей нравилось то, что малыш Егоров не отделался банальным кольцом, которых у нее было множество, а подарил очень необычную вещь, но подыхающий хищник это уж слишком.
- Ангелочки не для вас, - очень серьезно отпарировал Федор, после чего ушел в себя.
В тот вечер Мэри чаще, чем обычно, ловила на себе его пристальный холодный взгляд, и если бы не ее самовлюбленность и уверенность в том, что мир крутится вокруг нее, она бы, пожалуй, его испугалась. Перед самой полуночью она подошла к Егорову, наклонилась и шепнула на ухо:
- Я должна вас отблагодарить за подарок. Приходите завтра в семь вечера, мы будем одни.
Мэри видела, как сверкнули его глаза, как дрогнул уголок рта, и хохотнула про себя - и этот сфинкс мой. Теперь можно его выпотрошить, разорить, сделать рабом, ведь он так молод, неопытен и так безумно в нее влюблен. Завтра она позволит ему себя поцеловать, но не больше. Потом допустит к телу, даст погладить свою бархатную кожу, а уж после… Что будет после, Мэри еще не придумала, все будет зависеть от того, как много денег он на нее за это время потратит.
Федор видел ее насквозь. По лицу этой красивой алчной шлюхи можно было читать как по писаному. Решила подоить его, неумеху, попользоваться, обмануть, высосать из него всю кровь и выкинуть потом за ненадобностью. Как же он ненавидел эту вампиршу, как презирал, как смеялся над ней. И как хотел оттаскать за волосы, разбить в кровь ее кукольное лицо, больно сжать нежные груди и протаранить, поиметь, разорвать. Прямо на полу. И пусть она кричит, просит пощадить, плачет и стонет…
В назначенный вечер Федор стоял в будуаре п-ской куртизанки. Спокойный, надменный, совсем не такой, каким она хотела бы его видеть.
Мэри в кружевном пеньюаре, таком прозрачном, что видны были ее розовые соски, полулежала на софе, вся такая ленивая, томная, как персидская кошечка. На ее розовом трюмо стояла нефритовая статуэтка.
- Вам понравился мой подарок? - спросил Федор, усевшись без приглашения на стул.
- Я бы предпочла нечто более романтичное.
- В следующий раз я преподнесу вам изумрудную диадему, это достаточно романтичный подарок?
- О да! - Она захлопала своими чудными ресницами и решила, что сегодня она позволит ему себя поцеловать дважды.
- Тогда раздевайтесь.
- Что-о-о?
- Снимайте свою паутину. - Федор достал из суконного мешка, принесенного с собой, роскошную диадему. - Не будем терять времени даром - я хочу вас прямо сейчас, и коль вы согласны принимать от меня столь дорогие подарки, извольте расплатиться.
- Да как ты смеешь, мальчишка? - Мэри вскочила, вся ее томность бесследно исчезла. - Убирайся из моего дома!
- Ну уж нет. Я не за тем пришел.
И он схватил ее за волосы, врезал кулаком в челюсть, повалил на ковер, рывком сорвал кружева и с рычанием, сладкой болью, немыслимым наслаждением поимел ее.
Это удовольствие стоило ему дорого, чтобы откупиться от алчной, бессовестной шлюхи, пришлось снять со счета почти все деньги, но удовольствие того стоило. Три года прошло с того вечера, а воспоминания о нем до сих пор будоражат воображение и приносят облегчение. Он показал ей, а в ее лице всем бабам, двуличным и продажным, что нельзя безнаказанно играть с чувствами Егорова.
…Вагон качнуло. Еще раз. Поезд со скрежетом остановился. Федор вышел из вагона. Медленно прошел по платформе, сел на извозчика. Не глядя по сторонам, он ехал и думал о том, что ему почти тридцать, а долгожданного сына он так и не имеет.
В общем, детей он не любил, но обзавестись наследником было необходимо. Значит, придется жениться. Но на ком? Когда кругом одни шлюхи и кровопийцы? Надо было Лушку под венец вести, она баба нетребовательная, ласковая, здоровая, опять же, да и не раздражала она его, а главное, не будила желания избить ее до полусмерти, испинать, швырнуть в сырой подвал для перевоспитания. Но упустил, чего уж теперь. Хотя, если бы она от него забеременела, он, пожалуй, на ней бы и женился. Но она не забеременела. Почему?
Глава 15
1902 год был для Федора триумфальным. Годовой оборот фирмы составлял пять миллионов рублей. По Волге и Оке ходило шесть ЕГО пароходов, перевозя ЕГО муку, зерно, лес, ЕМУ принадлежали пятнадцать пристаней в разных городах со складами и грузоразгрузочными хозяйствами, столько же лавок и магазинов. Еще он владел двенадцатью доходными домами, тремя лесными дачами, пятьюстами десятинами земельных угодий.
Ему едва исполнилось тридцать пять, а он уже имел самый высокий купеческий статус, был членом комитета речной полиции, почетным мировым судьей, старшиной биржевого комитета.
Егоров был на коне. Сколько раз за этот год он, обозревая окрестности из окна своего кабинета, говорил себе: «Это все мое!» Даже белокаменная златоглавая церковь, появившаяся на месте старой, обшарпанной, и та его. Ее он преподнес в дар Богу и покойной Лизавете, как и обещал. И в ней в этот майский полдень он должен обвенчаться со своей невестой Катериной Мамаевой.
Начался их роман, если его можно было так назвать, давно, еще когда Егорову не было тридцати трех. Мамаев, владелец химического завода, был соседом Федора по имению. Жил он в основном в деревне, по причине плохого здоровья, а дела за него вел его шурин. Было Мамаеву уже под семьдесят, и его мучил артрит. Старик рано овдовел, дети его все поумирали, осталась только внученька Катюша. Жила она с ним в имении, было ей на тот момент шестнадцать, и поразила она Егорова своей милой внешностью и неуловимым сходством с Лизой.
Познакомился он с девушкой, когда приехал к Мамаеву насчет земли, которой тот владел, под названием «Большое болото». Для старика она была, по мнению Федора, лишь обузой, зато ему сулила немалые прибыли - с недавних пор он занялся торфоразработками. Они сидели на веранде, пили чай с китайковым вареньем, дули на пар, жмурились и вели неторопливую беседу.
- Что ж вы, Федор Григории, не женитесь? Давно уж траур пора снять, - любопытствовал Мамаев, кивая на черный сюртук Егорова.
- Да я бы с радостью, да неколи мне невест выискивать, работы полно.
- Знаю, знаю, какой вы трудяга. Слыхал, министр какой-то, не то финансов, не то сельского хозяйства, хлопочет за вас?
- Да ну?
- Слыхал, выхлопочут вам контракт на поставку хлеба армии.
- Какой вы, однако, осведомленный, - хмыкнул Федор и отхлебнул с шумом чай.
- В этом году, сказывают, купцы в свое общество объединяются. Дали небось на это деньжонок?
- Дал десять тысяч.
- Вот и молодец, Федор Григории. Нужное это дело, на такое и не жаль.
Вот тут и выскочила на веранду внучка Мамаева. Была она одета в льняное полосатое платье, на ее головке красовалась шляпа с широкими завязками, из-под которой выбивались темно-русые пышные волосы. Катя держала в одной руке корзину, в другой лохматого коричневого щенка, только-только пойманного.
- Вы кто? - выпалила она, ничуть не смутившись постороннего.
- Поздоровайся сначала, детка, - назидательно произнес дед и ласково глянул на любимицу.
- Здрасьте. - Катя присела в быстром реверансе.
- Добрый вечер. Меня зовут Федор.
- Это гость мой, господин Егоров. Он «Большое болото» у нас покупает.
- Да? И за сколько?
- За три с половиной тысячи.
- Вы прогадали, сударь. Там, кроме топей да комаров, нет ничего.
- Катя! - возмутился Мамаев.
Федор развеселился. Какая милая, непосредственная девушка. Озорная, веселая, такая же, как Лиза когда-то. А ведь и впрямь очень похожа. Та же фигура, овал лица, та же полудетская грация, но волосы темнее, глаза тоже, и над верхней губой у этой озорницы яркая родинка.
- Вы не были на балу у Сомовых три дня назад? - Катя плюхнулсь в плетеное кресло и заболтала ножками.
- Нет, - с улыбкой ответил Егоров.
- А я была, там официант опрокинул поднос на графа Назарова.
- Весело было?
- Ага! Так ему и надо, не будет задаваться.
Она еще долго щебетала, а мужчины умильно слушали. Федор все больше очаровывался своей новой знакомой, бесшабашной, легкомысленной кокеткой.