Вы уже знаете из рассказов о довоенной жизни зоопарка, что каждый раз, когда у меня возникали проблемы с каким-нибудь животным – оно заболевало, или отказывалось от еды, или просто вело себя слишком буйно, – я отдавал такое животное на попечение Пуни. И это было правильно, потому что никто не справлялся с делом лучше ее. К чему я рассказываю вам об этом? Не для того, чтобы расхвалить ее или доказать, какое она чудо и как сильно я ее люблю, не для того, чтобы ей стало легче. Как все мы знаем, еще в детстве Пуня жила в окружении многочисленных животных, отождествляя себя с ними.
Она все впитывает, словно губка. Она почти способна читать их мысли. Для нее пара пустяков понять, что беспокоит ее друзей из мира животных. Может быть, потому что она относится к ним как к людям. Но вы же и сами видели. Она моментально способна отрешиться от своей сущности Homo sapiens и превратиться в пантеру, барсука или ондатру!
– Да, я как художник, работающий с животными, – сказала со смехом Магдалена, – прекрасно это вижу, и я всегда утверждала, что она молодая львица.
Ян продолжал:
– Она обладает весьма определенным и специфическим даром, умением наблюдать и понимать животных, что совершенно нетипично для женщины-натуралиста, не имеющей специальной подготовки. Это уникальный дар, какое-то шестое чувство.
Антонина с гордостью выслушала эту удивительную речь своего мужа, похвалу столь многословную и редкую, что сразу же после она дословно записала его слова в свой дневник, прибавив: «Он говорил о моих талантах, хвалил меня в присутствии других людей. До сих пор такого никогда не случалось!.. Он говорил серьезно?! Он так часто называл меня „дурочкой“, что я уже начала считать, что это мое второе имя».
– Я говорю об этом, – сказал Ян, – чтобы хотя бы немного объяснить, как поступают животные в различных ситуациях. Я знаю, какими осторожными бывают дикие звери, как легко они пугаются, когда инстинкт велит им защищать свою жизнь. Когда звери чувствуют, что на их территорию ступил чужак, они проявляют агрессию, защищая себя. Однако в случае с Пуней, похоже, этот инстинкт отсутствует, и она не боится ни двуногих, ни четвероногих животных. И от нее не исходит страха. Именно это убеждает и людей, и животных рядом с ней, что нет нужды нападать. Особенно животных, которые в телепатии сильнее людей и умеют считывать мозговые импульсы друг у друга.
Когда наша Пуня излучает спокойствие и дружелюбный интерес перед своими животными… она работает, словно громоотвод, притягивая их страхи, впитывая их и нейтрализуя. Успокаивающим тоном своего голоса, плавными движениями, взглядом, в котором нет агрессии, она вселяет в них веру в то, что она способна их защитить, исцелить, накормить и так далее.
Надеюсь, вы понимаете, о чем я говорю: Пуня способна излучать волны спокойствия и понимания. Люди не настолько чувствительны, как другие животные, когда дело касается подобного рода сигналов, однако каждый в состоянии ощутить некоторые из невидимых волн, в большей или меньшей степени, в зависимости от чувствительности нервной системы. Думаю, некоторые люди улавливают эти сигналы очень хорошо, и сомневаюсь, что это как-то связано с интеллектуальными способностями. Если бы нам пришлось формулировать вопрос научным языком, мы могли бы спросить так: каким типом парапсихического передатчика является Пуня и что за сообщение она посылает?
Похоже, Ян находился под влиянием Фридриха Бернхарда Марби (1882–1966), оккультиста, астролога и антифашиста, который сочетал оккультную традицию северных рун с современными ему научными знаниями: «…человек – чувствительный приемник и передатчик космических волн и лучей, одушевляющих Вселенную, и их особая природа и воздействие зависят от планетарного влияния, магнетизма Земли и физической формы ландшафта»[78].
Если бы Ян жил в наши дни, он знал бы о роли зеркальных нейронов в мозгу, особых клеток в премоторной зоне коры головного мозга, которые возбуждаются раньше, чем человек начнет взбираться на скалу, сделает шаг вперед, развернется, начнет улыбаться. Самое удивительное, что эти нейроны возбуждаются и когда мы сами делаем что-то, и когда наблюдаем, как это делает кто-то другой: в обоих случаях они порождают одно и то же чувство. Учиться на собственных неудачах опаснее, чем на чужих, и это помогает нам расшифровывать намерения мира и делает возможным нашу социальную круговерть. Мозг выработал хитрые способы выслеживать или подслушивать опасность, быстро и живо ощущать чужую радость или боль, не прибегая к помощи слов. Мы чувствуем то, что видим, мы переживаем опыт других как собственный.
– Что забавно, – продолжал Ян, – она не ребенок, она не дурочка, однако ее отношение к другим людям обычно очень наивно: она верит, что все вокруг честны и добры. Пуня знает, что вокруг нее есть и плохие люди, она узнаёт их издалека. Однако при этом не может поверить до конца, что они могут причинить ей зло.
Еще одна свойственная Пуне черта – она наблюдает за происходящим и замечает все, до малейших деталей. Она видела, что немецкие солдаты назначают свидания своим подружкам в том стогу, знала, что немцы отличаются грубым чувством юмора, и она прекрасно использовала свое знание в сложившейся ситуации. Она не переживала по поводу того, что знает так мало по-немецки, потому что ее голос и речь очень музыкальные и успокаивающие. Ее инстинкты и интуиция подсказали, что именно делать. И само собой, козырем явилась ее внешность. Она высокая, тонкая, светловолосая – идеальное воплощение немецкой женщины, нордический тип. Я уверен, что это тоже оказалось большим плюсом.
Однако, если вы хотите знать, что я думаю об истинном исходе этой трагикомедии, могу предположить, что немцам объяснения Пуни о причине пожара, уничтожившего их казармы, показались чрезвычайно удобными. У них появился повод не расследовать хищения, которые имели там место. Пожар – это самый легкий способ скрыть преступление. Если бы они действительно хотели кого-то наказать, Пуне пришлось бы туго.
Я не хочу критиковать вашу героиню – Пуня сделала большое дело. Она вела себя очень умно, и я рад, что могу на нее положиться, но я бы предпочел смотреть на вещи чуть более цинично.
В понимании Яна, пережитый ею ужас не заслуживал особого внимания, ее действия он считал хладнокровными и расчетливыми – он и сам поступил бы точно так же. Одаренная и способная решить любую проблему, Антонина благоговела перед Яном; часто чувствуя себя недостаточно хорошей, она постоянно старалась оправдать его ожидания, снискать его одобрение. Иногда Рысь, по примеру отца, огрызался, заявляя, что, будучи мужчиной, даже он разбирается во всем лучше, чем бестолковая женщина. Однако из дневников Антонины явствует, что она ощущала себя горячо любимой Яном, Рысем и «гостями», важным дополнением своего мужа, который, как она видела, строг ко всем и больше всего – к самому себе. Также она была согласна с ним в том, что животные общаются незаметно для людей. После короткой лекции Яна, ошеломившей ее, Антонина не могла заснуть. Какое признание, да еще перед друзьями! Редкое, как солнечный свет польской зимой.
«Ян был прав, немецкие солдаты реагировали на мою телепатию точно так же, как животные в зоопарке», – рассуждала Антонина в своем дневнике. В ее прошлом было множество мистических эпизодов, когда она была твердо уверена, что способна выстроить невидимый мост между собой и животными, заставить их повиноваться своим требованиям, обуздать их страхи, заставить их довериться ей. По словам Антонины, первый подобный опыт она пережила еще в детстве, когда проводила все свободное время на конюшне рядом с норовистыми чистокровными лошадьми, и, как она помнила, животные всегда успокаивались рядом с ней. Возможно, ее чрезмерно развитая способность сопереживать и улавливать тревогу была частью созидательной чувствительности, какая достается некоторым людям от природы, только чуть видоизмененная и иначе окрашенная детским опытом. Кроме того, и в случае Антонины это важно, дети, чья связь с родителями разорвана, иногда выстраивают крепкую связь с самой природой.
В ту ночь она лежала без сна, размышляя о тонкой грани, отделяющей людей от других животных, об этой призрачной черте, которая тем не менее представляется людям «своего рода Китайской стеной», той самой, что лично ей казалась едва различимой, почти невидимой. «Если это не так, почему мы тогда очеловечиваем животных и наделяем качествами животных людей?»
Несколько часов Антонина лежала, размышляя о людях и зверях, о том, как мало развилась зоопсихология по сравнению с остальными науками, скажем, с химией или физикой. «Мы все еще бродим с закрытыми глазами по лабиринту психологических тайн, – рассуждала она. – Но кто знает, может быть, в один прекрасный день мы раскроем секрет поведения животных, может быть, в один прекрасный день мы обуздаем свои худшие инстинкты».
Между тем Антонина с Яном на протяжении всей войны продолжали свои неофициальные исследования, живя в тесной связи с млекопитающими, рептилиями, насекомыми, птицами и целой галереей человеческих типажей. Почему же, спрашивала она себя, получается так, что «животные иногда подавляют свои хищнические инстинкты за несколько месяцев, тогда как люди, несмотря на столетия цивилизации, способны сделаться куда более дикими, чем любой зверь»?
Глава двадцать восьмая
По мере того как шла война, жизнь становилась все менее безопасной, и даже сделанное мимоходом негромкое замечание могло спровоцировать огромные беды. До Антонины и Яна дошли слухи, что один из польских охранников из зоопарка заметил Магдалену и проболтался, что знаменитый скульптор прячется на вилле. Хотя Антонина считала этого охранника «порядочным, возможно даже добросердечным, – в конце концов, он же не позвонил в гестапо», она боялась, что нечаянно брошенное слово может достигнуть не тех ушей и карточный домик их виллы рассыплется. «Вдруг гестапо уже знает? – спрашивала она себя. – Вдруг это только вопрос нескольких дней?»