Ярость и боль проигранной битвы были мгновенны, но унеслись прочь, едва лишь он прошептал знакомое имя. Молодой рыбак умел принимать быстрые и нужные решения, он знал, как заставить ненавистных ему людей поверить в обман.
На сторожевике изумились опасным маневрам, которые совершала маленькая лодчонка, уходя от погони в надежде вернуться в своё укрытие.
Всё ближе и ближе Просперо подходил к страшно шумящим скалам. Он знал об этом гибельном пути, но был также уверен, что за ним следят десятки глаз королевских сторожевых псов, посланных убить его и Форману, именно поэтому и продолжал держать паруса тугими.
Пена и брызги кипящей, как в котле, воды раз за разом, всё чаще и чаще, скрывали Просперо от преследователей. Наконец тонкая мачта в последний раз перечеркнула синеву неба и его лодка перевернулась…
Сигнальная пушка выстрелила, королевский сторожевик сообщил остальной эскадре, крейсировавшей за дальними мысами, о гибели так долго скрывавшихся заговорщиков и ушёл, уверенный в ненужности освобожденного пути.
Просперо умирал.
Ни нежные руки Форманы, ни крик, от которого на мгновение застыл весь оставшийся на их острове ветер, ни горячая влага горьких слез, ни сила и дрожь любящего сердца не могли защитить его от смерти.
Просперо очень слабо, странно, как никогда не делал этого раньше, улыбнулся навстречу Формане.
– Помни о…
И умер.
Иногда люди вздрагивают от тишины.
Она очнулась от шёпота волн, вспомнила прошлое, стала резка в мыслях и стремительна движениями.
Да и как по-другому могла теперь вести себя Формана – виконтесса, дочь мятежного адмирала королевского флота, давним дождливым утром казнённого на глазах у жены и детей.
Отец успел научить её не только справедливости и уважению к людям, он громко хохотал, уступая девчонке, своей любимой дочке, когда та ещё с детских лет упрямилась, что станет самым лучшим моряком и требовала от него наставников, сведущих не столько в бальных танцах и в этикете, сколько – в навигации, судоходстве и в других штурманских делах.
Совсем скоро океан успокоился, виновато улыбаясь солнечными бликами по всему простору своей ровной воды.
Их тайный остров продолжал бы ещё очень долго оставаться для неё изобильным и ласковым, но уже к концу дня Формана столкнула израненную лодку с мелкого песка на глубину.
Просперо лежал на сломанных досках палубы молчаливый, с закрытыми глазами, заботливо обернутый ею в остатки одного из парусов.
Формана знала, что теперь она сумеет справиться и с вёслами, и с другими, небольшими, парусами. Но вот только чёрные скалы…
Уверенно направив лодку к выходу в океан, она вскоре беспомощно зарыдала, несколько раз подряд пытаясь вырвать судёнышко из пены беспощадных водоворотов, возникавших на её пути к свободе.
Она не знала правильного пути.
Сверкающий океан был далёк, а знакомый берег так близок…
Волосы её поседели и загрубели от постоянных солёных брызг, губы дрожали от обиды и бессилия, обеими руками она сжимала на груди мокрую косынку, бездумно шагая за своей тенью по вечернему песку.
Башенки.
Две светлые башенки, сложенные ими когда-то из тёплых камней.
Она горько и громко зарыдала.
Внезапный луч низкого солнца ударил Форману по лицу, одновременно лёг на вершины обеих башенок и прочертил оранжевую закатную дорожку, которая мгновенно прокатилась к двум очень дальним и тёмным скалам.
И тот тонкий каменный отросток, и могучая плотная скала согласно рассказывали, как пропустят её в океан, сохраняя между собой нужное пространство ровной и безопасной воды.
Тёплые камни башенок Просперо, словно маяки, показывали ей путь к жизни.
– Помни…
Способ немного помочь судьбе
Поезд ещё молчал под сводами вокзала, когда пожилой господин осторожно, оберегая от царапин свои новые и одинаково большие чемоданы, открыл дверь. Вытирая платком лоб, поморщился, обнаружив, что не первым вошел в купе, и уверенно представился:
– Профессор Франс. Надеюсь, вы тоже едете до самого Тарлингтона? Не все?
На перроне некоторое время продолжалась известная большинству отъезжающих суета, блестели нагрудными жетонами солидные носильщики, вприпрыжку бегали вдоль состава мальчишки-лоточники с папиросами и прессой, грандиозно шагал под фонарем угрюмый усатый полицейский. По вагонному коридору уже не раз простучали различные дамские каблучки, даже звякнули дважды на входных ступеньках серебряные кавалерийские шпоры.
В назначенные минуты отправления вагон дернулся назад, остановился, что-то вдалеке зашипело. Затем всё медленно поплыло в нужную сторону, поезд начал вытягиваться из-под крыши в скучную мглу осеннего вечера, лица провожающих светло выделялись на фоне дальних и мутных вокзальных окон. Застучали железнодорожные стрелки, серый город, его чёрные привокзальные здания стали оставаться позади.
Люди, сидящее в купе, к этому времени уже успели познакомиться.
Рядом с профессором расположился толстый Боркас, владелец крупной торговли воском и парафином, место у окна уютно заняла юная красавица Белла, а в тени, ближе к дверям, прочно и свободно сел Рио – молчаливый человек с простым обветренным лицом.
Извиняясь, профессор успел побеспокоить попутчиков, не сразу отыскав в своих вещах только что купленные газеты; торговец, багровый массивной шеей, не отвлекался и продолжал при этом шевелить губами, что-то записывая и вычеркивая в обширном блокноте.
Какое-то время пассажиры молчали, но скоро учтивый профессор Франс первым не выдержал, коснулся лба холёными пальцами и приступил к светскому разговору.
– А вы, милейший, вижу, по делам изволите? Верно?
Боркас пожевал губами.
– Долго объяснять. Проще будет так – вызвали на прием в торговую палату. Дело возникло чрезвычайно сложное, конфликтное… А-а, вы всё равно ничего не поймете!
Боркас гулко хлопнул истрёпанным блокнотом по своей большой ладони и снова погрузился в подсчёты.
Профессор мило взглянул на остальных, улыбнулся и пожал плечами. Кашлянул.
– Ну а вы, очаровательная Бэлла, надеюсь, спешите на курорт?
Девушка покраснела, ожидая примерно такого внимания.
– Не угадали. У меня в Тарлингтоне встреча с женихом, вот. Он уже приехал в гости к моим родителям, вместе с домашними ждёт меня!
– Поздравляю, поздравляю! Завидую вашему жениху, м-да…
Профессор Франс широко улыбнулся, почти полностью выполнив свою представительскую функцию, обвёл взглядом купе.
– А вы, молодой человек, если не секрет, куда путь держите?
Задумчивый Рио ответил не сразу.
– В отпуск, по делам.
– Так в отпуск или по делам?
– Дело личное. Пришлось договариваться на службе об отпуске.
– Помилуйте! В вашем-то возрасте личные дела естественней всего улаживать весной-летом, а сейчас?!
– У человека не может быть временных друзей и сезонных привязанностей.
– Вот вы как! Любопытно, оч-чень любопытно…
Вскоре принесли чай, торговец неуклюже угостил Бэллу мармеладом. Разговаривали про всё. Профессор, бодро размахивая казённым подстаканником, долго рассуждал об истинах, о ценностях истинных и мнимых, о добре, зле и прочих понятиях, давным-давно привычно обкатанных им в разговорах за преферансом. Коснулись и совпадений.
Почувствовав возможность не столько отвечать, сколько просто говорить, девушка была очаровательна. Она звонко смеялась, Боркас кряхтел, профессор вежливо удивлялся чужим словам, потом сам увлекся, начал приводить примеры роковых случаев, о которых он когда-то читал в иллюстрированных журналах.
Любому из них было бы странным обнаружить молчаливое волнение молодого человека. Не однажды порывался он заговорить, но почему-то каждый раз заставлял себя продолжать оставаться в тени.
Бэлла деликатно зевнула в ладошку.
Тонко звенели пустые стаканы.
– И в моей жизни есть странное совпадение…
Торговец, успевший задремать, вздрогнул.
Рио положил ладони на столик, пододвинулся ближе ко всем, под свет настольной лампы.
– Меня эта история очень поразила. События для нашего времени и наших характеров несколько непривычные, но я рад, что они произошли именно со мной.
В стремительный век пара и электричества мне повезло. Однажды я встретил и полюбил всей душой Корабль – огромный парусник из породы винджаммеров, выжимателей ветра, который давно уже перестал быть стремительной гоночной стрелой и остался для многих просто украшением океанов, мирной легендой.
Всё началось с мореходных курсов, куда я поступил сразу же после окончания гимназии. Всего через десять дней после зачисления нас, юнцов-первокурсников отправили на практику, обещали сразу же отправить в плавание. К учёбе мы даже не успели приступить, из впечатлений первых дней остались лишь яркие обрывки.
Нас погрузили в вагоны, повезли в чужой город.
Запомнилась дорожная брусчатка в незнакомом порту, по которой мы так долго шли к причалам.
Не знаю, может в тот момент, когда я увидел Его, я, наверно, тоже громко кричал вместе со всеми. Детство выплескивалось из нас криками, суетой, нарочитым наглым прищуром. А я тогда подумал: «Не обманули!» Мы двигались тесным строем меж длинных складских стен, поворачивали под портальными кранами, сбивались с шага на рельсах, а Он приближался… Кончились плоские казённые крыши, расстелился бетонный берег. За ровной кромкой виднелась тёмная вода.
У низкого белого причала стоял огромный величественный Корабль.
Множество толстых чистых канатов прижимали его к камню. Злой чёрный корпус чуть присел, готовый к желанному прыжку. Сильным и хрупким переплетением взметнулись мачты, стремительной точностью линий светилась белая полоса на борту.
Что помогло мне запомнить Его тогда? Утреннее солнце из-за спины, тревожно острые портовые запахи, пустынный причал? Будто и не было рядом стаи таких же мальчишек, как я, вроде и затихло в момент всё, что до этого шумело…