В ту ночь, о которой я тебе рассказываю, пожалуй, было даже спокойней, чем обычно, и пьяные не особенно бузили в своей келье. Я остался дежурить, а медсестер отпустил до утра, чтобы они смогли нормально провести воскресенье на «большой земле», как следует пообедали и немного передохнули. Я понимал, что заснуть мне все равно не удастся, но это было, пожалуй, даже неплохо — порой полезно побыть наедине с самим собой. Со мною больше никто не дежурил, так что некому было напоминать мне об умирающих. У меня был маленький фонарик, и я время от времени проходил по рядам людей, спящих на полу, наклонялся и заглядывал им в лицо. Если у кого-то был сильный озноб, температура или рвота, я давал им лекарства и какое-то время стоял рядом, направляя на беднягу свой фонарик. По-моему, свет приносил этим несчастным куда большее облегчение, чем лекарства. Один человек там ужасно кашлял, и у меня не было ни малейших сомнений в том, что жить ему осталось совсем недолго. Как врач я уже ничем не мог ему помочь, однако, как только с ним рядом оказывается источник света, он немного успокаивался и кашлял уже не так сильно.
Так я бродил взад-вперед по крипте и вдруг услышал, как кто-то тихо просит воды.
Было очень темно, я никак не мог понять, откуда доносится этот голос, поэтому тихонько спросил:
— Эй, вы где? Кто здесь пить хочет?
Довольно долго никто мне не отвечал, потом в тишине снова послышался тот же голос:
— Пожалуйста, дайте мне воды.
Я поднял фонарик повыше, но видел вокруг себя только спины или лица спящих людей, укутанных в одеяла. Никто не поднял руку, чтобы подозвать меня, и ничьи открытые глаза не смотрели на меня умоляющим взглядом.
— Эй, где вы? — повторил я.
— Да… здесь. Прошу меня извинить, но, пожалуйста… дайте скорее воды.
Голос звучал очень слабо, казалось, что он доносится откуда-то сверху, из темноты у меня над головой.
Я поднял фонарик и несколько раз повернулся вокруг собственной оси, высматривая этого человека, и тут голос, в котором ощущалось какое-то немыслимое терпение, пояснил:
— Я здесь, доктор! Дайте мне, пожалуйста, воды.
До меня наконец-то дошло, что голос доносится из той кельи, где обычно держат пьяниц. Сперва я решил, что это просто какой-то пьянчуга проснулся и пытается выбраться наружу, так что, если я его выпущу, с ним хлопот не оберешься. Но дверь оказалась запертой.
Я подергал за ручку, но она и не подумала открываться, а человек все повторял:
— Я здесь, здесь, доктор, здесь я.
Я ощупывал стену руками, пытаясь отыскать какую-нибудь щель между камнями, и в итоге обнаружил ее у самого пола. Там то ли вынули камни, то ли они сами раскрошились от старости. Это была совсем маленькая щелка. Я поднес к ней фонарик, но по ту сторону стены, кроме тьмы, ничего видно не было.
— Вы там? — спросил я.
— Да, доктор, — раздалось ответ, и я понял, что обладатель этого голоса тоже прильнул к щели.
Он снова попросил воды, но я понятия не имел, как дать ему напиться, обдумывал, как это сделать, и вдруг услышал:
— Какой чудесный сюрприз, доктор!
— Простите?..
— Как это приятно — снова встретиться с вами. — Голос звучал в высшей степени дружелюбно, потом выжидающе замолк.
Тем временем я, совершенно сбитый с толку, тщетно пытался «приставить» к этому голосу какое-нибудь определяемое лицо, спрашивал себя, кто же из моих знакомых мог совершить подобное путешествие — приехать на этот остров, находящийся буквально у черта на куличках, и в итоге оказаться запертым в подвальной келье вместе с пьяницами? Я решил, что это, должно быть, какой-то юный олух из числа приятелей твоей матери, так что пусть он пока там и посидит, а воды я ему не дам принципиально. Но все-таки в том, как этот человек говорил, и в том, что он просил именно воды, было нечто такое, что заставляло меня предположить, что голос этот принадлежит кому-то из моих давних знакомых.
Человек терпеливо выжидал, поскольку я довольно долго молчал, а потом проговорил:
— Вы должны меня помнить, доктор. — Но я по-прежнему ничего сообразить не мог, и он прибавил: — Это действительно было давно, лет пятнадцать назад, и все-таки вы, наверное, не забыли, как мы с вами пили кофе, цепи на ногах и озеро. Вы ведь это помните, правда?
Тут до меня дошло: это же он, тот бессмертный человек! Но я продолжал молчать, просто не знал, что ему ответить.
Он, полагая, что я никак не могу догадаться, продолжал бубнить:
— Вы должны меня помнить, доктор. Разве можно забыть восставшего из гроба?
— Да, конечно же, я вас помню, — сказал я, но только потому, что мне совсем не хотелось, чтобы он снова в подробностях рассказывал о тех цепях на ногах и об озере.
Для меня эти воспоминания стали дурным сном, о котором словами и рассказать-то невозможно. Это был немыслимый риск, на который я, не теперешний опытный врач, а просто молодой дурак, решился тогда пойти. Это случилось много лет назад, но я не мог и не хотел снова вспоминать об этом.
— Вы Гавран Гайле.
— О, я так рад, что вы меня помните, доктор!
— Ну что вы, — сказал я. — Это ведь было поистине незабываемое событие!
Однако куда более странным было то, что мне довелось снова нос к носу столкнуться с этим Гавраном Гайле да еще в полной темноте, даже не имея возможности проверить, реальный это человек или призрак. Ты пойми, одно дело — просто знать, что некто не умер, после того как бросился в воду и пробыл на дне озера большую часть ночи. Ты, разумеется, ничего не можешь себе объяснить, но, по крайней мере, знаешь, что никогда больше ни с чем подобным не встретишься, что тебе уж точно не попадется второй такой человек, который способен вести себя как амфибия. В общем, ты не пытаешься не только как-то объяснить такое явление, но и ничего не рассказываешь об этом другим людям. Постепенно это забывается, ускользает от твоего собственного восприятия истины. Но совсем другое дело…
Короче, этот бессмертный человек хотел пить, но мне было ясно, что ни горлышко бутылки, ни даже ложка в эту щель не пролезет. Мы продолжали сидеть в молчании, я чувствовал, что он умирает от жажды, хотя не только не сердится на меня, но и не раздражается и не жалуется. Потом Гавран спросил у меня, зачем я здесь.
Я объяснил, что приехал сюда ради множества тяжело больных и умирающих людей, и он воскликнул:
— Ах, какое совпадение!
Оказалось, что и Гайле приехал к озеру с той же целью.
Я решил про себя: ладно, пусть так, больше не стану касаться этой темы, и тут он вдруг спросил:
— А он уже умер?
— Кто? — изумился я.
— Человек, который так сильно кашляет. Тот, что скоро умрет.
— Нет, сегодня, слава богу, никто не умер. Я очень рассчитываю, что до утра так оно и будет.
— Вы ошибаетесь, доктор, — с каким-то неожиданным воодушевлением возразил он. — Сегодня ночью уйдут трое. Тот, что кашляет, затем тот, у которого рак печени, и еще один, у которого якобы несварение желудка.
— Не порите чушь! — возмутился я, но что-то в его голосе заставило меня насторожиться.
Я встал, снова обошел спящих, светя себе фонариком, но ничего необычного не обнаружил, вернулся и сказал бессмертному человеку:
— Все в порядке, и с меня довольно. Я не желаю больше выслушивать медицинские диагнозы из уст выпившего человека. Мне это совершенно неинтересно.
— Ах что вы, доктор! Я совсем не пьян! — извиняющимся тоном заверил он меня. — Я совершенно не пью вот уже сорок лет. Меня поместили сюда в наказание за непокорность: сегодня утром я никак не желал уходить отсюда. — Я не стал спрашивать, чем еще он мог насолить церковным служителям, но колебался и не уходил, поэтому Гайле тут же принялся объяснять: — Знаете, я продавал здесь кофе и сегодня сказал тому человеку с сильным кашлем, что он скоро умрет…
До меня вдруг дошло, что я его видел, даже не подозревая, что это именно он. В течение последних трех-четырех дней возле церкви и впрямь постоянно крутился некий торговец в традиционной турецкой одежде. Он действительно продавал кофе многочисленной публике, собравшейся у водопада. Но я так ни разу толком и не взглянул на него и теперь, вспомнив о нем, подумал, что он, пожалуй, действительно был похож на того моего бессмертного знакомца. С другой стороны, за столько-то лет этот тип должен был бы внешне существенно измениться, так что я по-прежнему не был уверен, он ли это.
«Нет, не могу я в это поверить! — говорил я себе. — Вряд ли кто-то явился в такое место под видом торговца кофе, чтобы так ужасно подшучивать над людьми, говорить им такие страшные вещи!»
— Вы не должны так поступать! — сказал я ему. — Вы не должны пугать людей, которые сюда приезжают, ведь почти все они очень больны. Они появляются здесь, чтобы молиться и надеяться.
— Но вы ведь тоже сюда приехали, значит, все же не очень-то верите, что Господь дарует им то, о чем они Его молят.
— Все же я позволяю им просить Бога об этом. — Я был уже очень зол. — Вы не должны больше мешать этим несчастным и тем более пугать их скорой смертью. Это тяжелобольные люди, им нужен покой.
— Но ведь это как раз и является моей главной целью! — воскликнул бессмертный человек. — Моя основная забота — дать им покой.
— Да кто вы в самом деле такой? — возмутился я. — Чем конкретно вы здесь занимаетесь?
— Вообще-то я отбываю здесь свое наказание.
— Вы представляете тут Богородицу?
— Нет, меня прислал сюда мой дядя.
— Опять ваш дядя! Вечно в вашей жизни все связано с ним! Неужели вы, черт побери, до сих пор не выплатили ему свой долг?
— Нет, я уже почти сорок лет у него в долгу.
«Ну вот, опять он за свое!» — подумал я, а вслух сказал:
— Он, должно быть, просто немыслимый — этот долг вашему дяде!
Бессмертный человек на какое-то время притих, но вскоре заговорил снова:
— Вы знаете, доктор, я тут кое о чем вспомнил. У вас ведь тоже должок имеется.
То, как он это произнес, заставило, казалось, притихнуть всех вокруг. Собственно, это я сам привел его к воспоминаниям о сделке, заключенной нами на мосту много лет назад. Все же у меня было такое ощущение, будто он прекрасно знает, что ничего я не забыл. Он надул меня, подвел к разговору об этом.