– Садись, Леня, – поторопила его одна из бухгалтерш, пожилая и очень полная.
Тамара рассказывала, что бухгалтерша эта – он так и не вспомнил, как ее зовут – все никак не уйдет на пенсию, изо всех сил стараясь помочь семье сына. Причем не только деньгами, женщина возила сыну тяжеленные сумки с продуктами, и Тамара пыталась ей объяснить, что такой заботой она ничего, кроме вреда, не приносит, ведь парень давно взрослый, женат и, наоборот, должен сам помогать матери. Сейчас бухгалтерша стояла заплаканная, шумно сморкалась, и Дорышев почувствовал к ней нечто вроде благодарности.
Он напомнил себе об обещании разобраться с Лериным мартини, выбросил окурок и полез в автобус.
Народу на похоронах было много, и Дорышева это злило. Ему хотелось постоять у гроба в абсолютной тишине, но люди рядом переговаривались, хоть и тихо, что раздражало. Родных у Тамары не было, и у самого гроба оказалось руководство института: директор, заместители, главный инженер Тишинский, на которого Леонид старался не смотреть. Он ненавидел его, бывшего жениха сестры Инны, так сильно, что всегда боялся как-нибудь невзначай выдать свою ненависть.
Дорышеву тоже хотелось подойти поближе, но он не стал. В институте знали, конечно, что его с Тамарой что-то связывало, но мало кто был в курсе, что именно. При встрече они с Тамарой друг другу радовались и никогда этого не скрывали, и иногда его спрашивали, кем ему приходится главный бухгалтер, но Леня отшучивался.
Тамара была для него всем – и сестрой, и подругой, и нянькой. Он бы сгинул без нее.
Когда погибла сестра, Леня Дорышев оканчивал институт. Был конец августа, он возвращался с военных сборов, которые предшествовали получению звания лейтенанта. Никаких мобильных телефонов тогда и в помине не было, поэтому, только войдя в квартиру, он узнал, что Инны больше нет. И его жизнь изменилась навсегда. Леонид любил сестру, горе его было тяжелым, но тогда он еще не представлял, что скоро останется еще и без отца с матерью. Собственно, уже остался.
Леня получил диплом, поступил в аспирантуру, но ни его успехов, ни его самого родители словно не замечали. Мать бросила работу, ежедневно ездила на кладбище, тратя почти четыре часа на дорогу, подолгу молча стояла, глядя на улыбающуюся с гранитной плиты дочь. В доме появились иконы, горели свечи, мать постоянно шептала то ли молитвы, то ли еще что, и Леонид старался приходить домой только ночевать.
Отец пытался отвлечь жену, в выходные, когда сам был дома, на кладбище ездить ей не позволял. А та, как Лене тогда казалось, постепенно теряла рассудок.
Через восемь месяцев после гибели Инны отец умер. И его смерти мать как будто не заметила. Она все так же пропадала на кладбище. Леонид, помимо учебы, работал на двух работах: химиком-технологом в институте, куда его устроила Тамара, и непонятно кем в небольшой фирме, пытающейся выпускать светодиоды на уровне китайского ширпотреба.
Однажды утром мать не проснулась. Леонид собрался на работу, заглянул к ней в комнату сказать «до свидания» и удивился, что она еще спит. Обычно-то просыпалась чуть свет, а порой сыну чудилось, что женщина вовсе лишилась способности спать. Леня потоптался в дверях и зачем-то все-таки подошел к кровати.
Тамаре Дорышев позвонил сразу, еще до того, как позвонил в полицию.
Ему иногда казалось, что если бы не Тамара, он бы и сам либо умер, как отец, либо свихнулся, как мать. После смерти Инны Тамара приходила часто, каждую неделю. Сестра познакомилась с ней на работе, знали они друг друга недолго, но Тамара родителей погибшей подруги не забывала, а все другие, с которыми Инна дружила намного дольше, забыли.
Тамара приходила, но мать уже ни на кого практически не реагировала, зато отец оживал, становился похожим на себя прежнего. И Леня начал верить, что все еще может в их жизни наладиться.
Сейчас Дорышев смотрел поверх усыпанного цветами гроба, слушал и не слышал тихой речи очередного оратора. Он не представлял, как станет жить без Тамары. Совсем один.
Лизу Светлана едва не пропустила. Та вышла в другой ветровке, бежевой, очень похожей на Светину. Пришлось даже наклониться поближе к окну, чтобы разглядеть получше. Точно, ветровка почти такая же. И волосы Лиза не собрала в хвост или в пучок, как обычно, а распустила по плечам, как Света, и это почему-то здорово разозлило.
Дождавшись, когда красный Лизин «Форд» подъедет к выезду из двора, Светлана медленно тронулась следом. Минут через пять Лиза притормозила у тротуара, и к ней в машину быстро сел невесть откуда появившийся тот самый парень с хвостиком. А еще через несколько минут Света с удивлением поняла, что едут они к производству на Рижской. К Славкиной работе.
«Форд» опять притормозил у тротуара, молодой человек вышел. Лиза проехала еще метров сто, оставила машину и, не торопясь, двинулась по направлению к одиноко стоявшему двухэтажному зданию фармацевтического производства. Молодого человека не было видно, но Света не сомневалась: тот где-то здесь. Идти следом за Лизой было рискованно, пришлось свернуть на боковую улочку и объехать производственное здание. Там Светлана бросила свой автомобиль и через незаметную калитку в заборе вошла на территорию. Здесь охраны не было, охранялось только само здание, и она подумала, что стоит приказать охранникам, чтобы запирали калитку на ночь.
Дойдя до угла здания, Света осторожно выглянула, стараясь сильно не высовываться и держаться поближе к распускающимся кустам сирени. Проходную было видно хорошо, Лиза как раз стояла на крыльце, нетерпеливо переступая ногами. Через минуту из здания вышел Слава, жена шагнула ему навстречу и что-то заговорила, жестикулируя.
Света отступила назад, быстро, через ту же калитку выбралась с территории и двинулась вдоль забора, обходя здание. Молодой человек сидел на лавочке, стоявшей среди недавно высаженных деревьев, и курил, равнодушно глядя перед собой. Кусты перед ним были невысокими, и проходную ему было отлично видно.
Первое, что приходило в голову: Лиза решила показать парню собственного мужа. Но зачем? С таким же успехом можно было продемонстрировать фотографию. Хотя… По фотографии трудно узнать человека, выходящего в толпе других работников. Увидеть наяву – совсем другое дело, тогда запомнятся рост, сложение, манера двигаться, одежда наконец.
Света, стараясь не смотреть на парня, прошла мимо. Впрочем, он ее едва ли заметил, потому что, не отрываясь, глядел на проходную.
К производству примыкала небольшая огороженная стоянка – машины Вячеслава там не было. Света для верности дважды обошла ее, на всякий случай обращая внимание не только на марку десятка припаркованных там автомобилей, но и на номера. Вообще-то Кузьменко-младший как-то говорил, что на работу на машине почти никогда не ездит – пробки, на метро быстрее. Слава даже собирался продавать машину, а Света его отговаривала, мол, продать всегда успеет, мужчине авто необходимо для солидности.
Выходя со стоянки, она увидела неторопливо удалявшуюся Лизу. Постояла минут пять и вновь двинулась к лавочке, на которой видела парня с хвостиком. Когда приблизилась, в первый момент почувствовала досаду – скамейка была пуста. Но тут как раз появился молодой человек, держа в руках две бутылки пива. Можно было не сомневаться – устроился он надолго. Скорее всего, до конца рабочего дня.
Света вернулась к машине, выехала на улицу, ведущую к метро, подыскала место для парковки, чтобы издалека видеть Лизиного дружка, и опять приготовилась ждать. Очень хотелось пить и есть, но она не рискнула покинуть пост.
«Схожу в «Перекресток», – решила Мила. – За выходные холодильник заметно опустел, купить продукты необходимо».
Она задумчиво постояла около большого зеркала в прихожей, размышляя, не накрасить ли глаза. Решила не краситься. Заколола волосы, надела ветровку и заперла дверь. Почему-то сегодня у нее не было обычной спокойной радости от нахождения дома, от того, что не нужно никуда спешить, а можно заняться всем, чем хочется, или не заниматься ничем. Сегодня впервые за время замужества она поняла, что ей скучно. Не просто скучно – тоскливо. И впервые подумала: а не пойти ли работать? Впрочем, мысль была мимолетная, Мила сразу о ней забыла.
Она прошла через двор и только на небольшой, но многолюдной улице поняла, что ждала Романа. Ждала, и теперь ей грустно оттого, что его не оказалось во дворе, как в пятницу. Из груди вырвался вздох. Скорее всего, полковник больше никогда не появится. Сама же сказала ему, что замужем, и ей показалось, мужчина правильно все понял: никаких романов на стороне случайная знакомая крутить не собирается. Они смотрели тогда в парке на жирных и агрессивных, непривычных для Москвы, оранжевых уток. Роман еще произнес название этой разновидности, но Мила пропустила его слова мимо ушей. Он говорил ей про уток, а она зачем-то про то, что замужем. Ужасно глупо. Но тогда это почему-то показалось ей правильным.
Мила свернула на большую улицу, ведущую к универсаму, поморщилась, потому что дышать на заполненной машинами магистрали было нечем, и пожалела, что пошла пешком.
Нужно было запретить себе думать о Романе, и она стала мысленно составлять список продуктов, которые должна купить.
Почему-то почти напротив универсама ноги сами понесли ее на противоположную сторону улицы, к мрачному серому зданию. Здесь жила Тамара, Костя когда-то сказал ей об этом. И даже показал подъезд, но Мила не запомнила. Впрочем, если бы и помнила, какая разница? Ей было абсолютно нечего делать у чужого мрачного дома, но она все не уходила, переминаясь с ноги на ногу и мешая спешащим прохожим.
Костя показал жене Тамарин дом, когда Мила только-только переехала к нему жить. Тамару она тогда еще не знала, просто Костя рассказал, что здесь, совсем недалеко от него, живет его давняя знакомая, с которой они много лет работают в одном институте и с которой дружили, когда были совсем молодыми. Как теперь говорят, тусовались в одной компании.