— Твои картины, Эдди, становятся какими-то… тревожными, — сказал дядя Дэвид, когда мальчику было пять лет. — По-моему, нам нужно сосредоточиться на более радостных вещах. Тебе ведь нравится, когда все радуются, да?
Радостные вещи… радостные вещи… Эдди Кэл на протяжении тридцати четырех лет гадал, что имел в виду дядя Дэвид под этими словами и почему он ошибочно предполагал, что разных людей радует одно и то же.
Эдди написал еще несколько картин, но лавочку пришлось прикрыть, когда его отец проведал о делишках своего брата. Он запретил дяде Дэвиду забирать мальчика к себе домой, где тот писал для него картины. Впоследствии Эдди узнал, что дядя Дэвид умер от передозировки наркотиков где-то на Восточном побережье в возрасте сорока одного года.
Лежащий у Эдди на коленях набросок — без красок, поскольку директор тюрьмы в обмен на его помощь ФБР одобрил лишь самые основные материалы для живописи — весьма достоверно изображал его бывшую жену. Лежащую на пляже, голую. Набегающий прибой намочил ей волосы, рука лежит на груди, взгляд потерялся в каком-то старом воспоминании. Кожи на теле нет, обнажены мышцы и сухожилия.
Семнадцать осужденных, ожидающих исполнения смертного приговора, знали друг друга и всех охранников. Они понимали, что если будут относиться к охранникам хорошо, те ответят им тем же. В обмен на хорошее поведение им разрешалось свободно гулять по коридорам. Кэл, как обвиненный в изнасиловании, в качестве дополнительной меры предосторожности находился под постоянным наблюдением на тот случай, если какому-нибудь другому заключенному вздумается на него напасть, но даже ему разрешали — по желанию — гулять по коридорам.
Остальные заключенные не обменивались с ним ни единым словом и даже не смотрели в его сторону.
Кэл редко выходил из своей камеры. Окон в коридоре также не было, один мрачный застенок ничем не отличался от другого, поэтому он предпочитал проводить время в своей камере, хотя и любил держать дверь открытой. Это ослабляло ощущение того, что он в ловушке.
— Жаркая стерва, — прозвучал голос в дверях.
Там стоял охранник с обритой наголо головой, рассеченной шрамом. Он требовал, чтобы заключенные называли его «сержантом», хотя у Кэла были все основания сомневаться в том, что у охранника за плечами была служба в армии или в полиции.
— Я видел ее на видеокамерах, когда она приходила. Ума не приложу, как, черт побери, ты мог потерять такую кралю! Я бы землю рыл, висел бы словно обезьяна над прудом с крокодилами… Пожалуй, именно поэтому ты, дурья башка, тут, а я там.
— Сержант, по-моему, вы также все свое время проводите здесь. Вы такой же заключенный, как и я, только вы тут по своей воле. Так кто же из нас дурья башка?
Подойдя к койке Кэла, сержант выплюнул ему на подушку зеленую харкотину.
— Отдай мне свой рисунок.
— Я еще не закончил.
— Ты закончил, раз я так сказал. — Надзиратель протянул руку к листу бумаги.
Вскочив с койки, Кэл нанес молниеносный удар. Его кулак, подобно стальной дубинке, отбросил сержанта к прутьям решетки. Схватив с прикроватной тумбочки телевизор, Кэл обрушил его сержанту на голову. Кровь брызнула на стены; телевизор рухнул на пол, превратившись в груду битого стекла и пластика.
Вытекающая из раскроенной головы охранника кровь устремилась по бетонному полу к сливному отверстию посреди камеры. Кэл завороженно уставился на нее. Темную, густую, медленно струящуюся по полу, подобно ручейку, обтекающему неровности.
Обмакнув в кровь кончик карандаша, он взял лист и придал цвета лицу Джессики.
Завыла сирена тревоги, в коридоре послышался топот тяжелых ботинок. Лицо Кэла тронула легкая усмешка.
Снова обмакнув карандаш в кровь, он продолжил работу.
Глава 33
Ярдли ощущала лишь холодное онемение, дом казался ей клеткой. Пока Уэсли, устроившись на диване, смотрел по телевизору вечерние новости, она ушла в комнату дочери и села на кровать, облокотившись на колени и уронив голову, глядя на тапочки Тэры. Ей словно ампутировали конечность, и обжигающая боль раны не пройдет до тех пор, пока девочка не вернется домой.
Ярдли провела день, одержимая Дастином Уотсоном, пытаясь найти хоть какие-то доказательства того, что он и есть подражатель. Она гадала, мог ли он пойти на то, чтобы отдать своего сына в ту же школу, где учится Тэра, чтобы та по своей воле пришла к нему. Криминальное прошлое Дастина, от мелких краж до попытки изнасилования, говорило о том, что он далеко не святой, но хватило бы у него ума, чтобы убить Динов и Олсенов? Единственный способ узнать это заключался в том, чтобы обыскать его дом.
Джессика дошла до того, что купила отмычку и села ждать перед домом Дастина, намереваясь проникнуть внутрь и убедиться в том, что Тэра не заперта в подвале, однако у нее сдали нервы, когда появились его дружки-мотоциклисты. Она уехала, оставив сообщение сотруднику, осуществляющему наблюдение за освобожденными по УДО…
Ярдли подняла взгляд на стены комнаты дочери. На них весели картины. Три полотна. Все были выполнены на высоком уровне — идеально прорисованные линии, краска, наложенная точными мазками. Ярдли не сомневалась в том, что человек, не догадывающийся о том, что картины написала пятнадцатилетняя девочка, решил бы, что перед ним работы профессионального живописца, за плечами которого долгие годы учебы и работы над полотнами.
Однажды она спросила у Тэры, почему та занялась живописью, и девочка ответила, что каждому человеку нужно давать выход своему творческому потенциалу. Больше они к этой теме не возвращались.
Перезвонил сотрудник, осуществляющий наблюдение, и сказал, что сейчас его нет в городе, но завтра он готов встретиться с ней дома у Дастина Уотсона.
Ярдли также объяснила все Болдуину, когда тот заезжал к ней домой проверить, как она, и он отправил к дому Дастина Уотсона двух агентов, следить за тем, кто входит и выходит.
— Если Уотсон уйдет из дома, — сказал Болдуин, — возможно, у меня будет немного времени, чтобы проникнуть внутрь и осмотреться. Но для ордера на обыск у нас явно недостаточно оснований.
Они переглянулись, красноречиво выражая свою решимость идти до конца.
Джессика кивнула, и Кейсон, не сказав больше ни слова, ушел.
Ярдли больше не могла оставаться дома. Надев спортивные трусы и футболку, она бросила:
— Я ухожу.
— Куда? — спросил Уэсли.
— Просто прогуляться. Я сойду с ума, если буду сидеть в четырех стенах.
— Я с тобой.
— Нет, я лучше одна.
На улице, несмотря на то что солнце клонилось к закату, все еще было тепло, и Джессика почувствовала исходящий от асфальта жар. Почтовый ящик на калитке запирался кодовым замком; она набрала нужные цифры и достала два конверта. Одно письмо было из страховой компании. Вторым был простой белый конверт без обратного адреса.
Достав письмо, Ярдли прочитала первые несколько строк — и у нее пересохло во рту, а волосы на затылке встали дыбом.
Письмо забрали криминалисты ФБР, приехавшие к ней домой. Стоя на крыльце, Джессика смотрела, как они маленьким пинцетом из нержавеющей стали взяли конверт и поместили его в пакет для улик.
Болдуин расхаживал по двору, разговаривая по телефону с криминалистической лабораторией в Вашингтоне. Закончив разговор, он подошел к Ярдли и спросил:
— Как ты?
Джессика скрестила руки на груди — ей не было холодно, просто она опасалась, что руки у нее трясутся, и не хотела никому этого показывать.
— Он…
Слова застряли у нее в горле. Они были слишком страшными, и ее организм словно отвергал их, отказываясь произнести вслух из страха, что от этого они станут явью.
— Неправда, — возразил Болдуин, поняв, что она хотела сказать. — Тэра ушла из дома, ты получила письмо — это два совершенно не связанных между собой события, по чистой случайности произошедшие в одно время. Ты сказала, что Тэра сбежала вчера вечером. У него просто не было времени, чтобы отправить это письмо.
— Если только он сам не похитил ее, одновременно опустив письмо в почтовый ящик и представив все так, будто оно пришло по почте.
— Сомневаюсь в этом, но все равно попрошу Оскара проверить это в почтовом отделении. Скоро мы всё узнаем. Кстати, а как он смог бы открыть кодовый замок почтового ящика?
Наблюдая за тем, как криминалист, надев латексные перчатки и толстые темные очки, обрабатывает почтовый ящик нагревательной лампой, Ярдли снова вспомнила текст письма.
Я так счастлив, мисс Ярдли, что вы заинтересовались моей работой. Похоже, особенно вас интересуют Олсены, не так ли? Счастливая семья. Такие редко встречаются. Представьте себе потрясение бедняжки Обри, когда ей на лицо упала первая горячая капля крови мужа… Жаль, что в тот момент вас не было рядом со мной и вы не могли этого видеть.
С самыми теплыми пожеланиями.
Фраза «с самыми теплыми пожеланиями» вызвала у нее ледяную дрожь. Только охранник, проверяющий электронную почту, директор тюрьмы, Болдуин, Ортис, Ньюхолл и она сама читали письмо, пришедшее Кэлу. Кроме них, больше никто не знал, что подражатель закончил свое послание именно этими словами.
— Мы можем перебраться ко мне до тех пор, пока этого ублюдка не схватят, — предложил вышедший из дома Уэсли. — Правда, сначала нужно будет навести там порядок и все подготовить, но это без проблем. Места у меня достаточно.
— Тэра может вернуться. — Ярдли покачала головой. — Я должна быть здесь.
— Джессика…
— Нет, Уэсли, я никуда не поеду. Это мой дом. А вот ты уезжай. Это не твоя война, тебе незачем подвергать себя опасности.
Уэсли молча посмотрел на нее, и она поняла, что обидела его.
— Зачем ты так, — наконец пробормотал он, возвращаясь в дом.
— Тебе нельзя оставаться здесь одной, — сказал Болдуин. — Это хорошо, что рядом с тобой Уэсли.
— Знаю. Сама не понимаю, зачем я ему это сказала. Наверное… просто из духа противоречия.
— Полагаю, лучше всего будет прислать сюда на ночь патрульную машину. Если полиция Лас-Вегаса откажется, я найду кого-нибудь в Бюро.