– Мне кажется, в нынешние времена тебе пригодится такой друг, как я. Ты должна считать за честь для себя, что я вообще думаю насчет дружбы с еврейкой. – Последнее слово он точно выплюнул.
Селин не знала, что на это сказать, и просто кивнула.
– Итак, я Рихтер. Гауптман Рихтер, на вашем недоязыке – капитан Рихтер. А теперь, – тут немец снова прищурился, – скажи мне, что тебе очень приятно со мной познакомиться.
– П-п-приятно познакомиться с вами, гауптман Рихтер.
– Хорошо, хорошо. Ты учишься. – Он придвинулся ближе, так что Селин ощущала теплоту его дыхания. – Так вот, мадам Лоран, я убежден, что никогда не застигну тебя за чем-либо неподобающим, поскольку мне противна мысль о том, что ты попадешь в трудовой лагерь. Условия там не лучшие. Поняла?
– Да, господин гауптман.
– Отлично. – Рихтер протянул левую руку и потрогал пальцем завиток волос над ее правым плечом. Селин застыла на месте: прикосновение было отталкивающим, пугающим. – Я послежу за тобой, мадам Лоран. – Он посмотрел ей прямо в глаза: – Селин. – И, не отводя взгляда, положил руку на ее правую грудь, прикрытую лишь тонким слоем ситца. Селин задержала дыхание, чтобы ее не вырвало, а немец лениво провел пальцем вокруг ее соска и улыбнулся: – Да, обязательно послежу.
Он сел в свой сверкающий черный автомобиль и уехал, а Селин еще долго стояла закоченев, точно ударенная морозом виноградная лоза.
Рассказывать Тео о встрече с Рихтером Селин не спешила: не хотелось ко всему прочему еще и попреков мужа, что сама виновата, ведь женщина, разгуливая в одиночку по погребам, неизбежно вызывает подозрения. Мишель с Тео вернулись с виноградника на редкость довольные, и Селин лишь кивала, когда они, перебивая друг друга, рассказывали о небывалом сборе первого дня. Может быть, думалось ей, раз мать-природа наконец улыбнулась виноделам, война тоже приутихнет, откатится, как волна, и унесет Рихтера с его солдатами куда-нибудь на восток.
– Дела меняются к лучшему, Селин, совершенно точно, – говорил Тео, улыбаясь жене. – Правда, Мишель? Нас ждут хорошие времена, ты ведь тоже так считаешь?
– Дай бог, – ответил Мишель и посмотрел на небо. – Надеюсь, в этом году мы сможем подняться на ноги.
Сразу после мужчин вернулась Инес, в облаке пыли и вонючего дыма от эрзац-бензина, на котором теперь ездил ситроен Мишеля.
– Здравствуйте, – произнесла она с виноватым видом, обращаясь ко всем сразу и никому не глядя в глаза. – Простите, что припозднилась. Как сегодняшний сбор?
– Где ты была? – тихо и холодно спросил Мишель.
– Я оставила записку. Разве ты ее не прочел?
Вместо ответа Мишель взял ее за локоть и повел в дом. Дверь за ними захлопнулась.
– Интересно, что она ему объяснит, – пробормотал Тео.
Из дома доносился разговор на повышенных тонах, в отрывистых репликах Инес звучала обида.
Селин молча покачала головой.
– Что-то ты притихла сегодня, – сказал Тео по дороге к флигелю и потянулся взять ее за руку. Селин инстинктивно отпрянула – о чем тотчас пожалела. Она все еще чувствовала себя грязной после прикосновений Рихтера.
– Сердишься, что мы не взяли тебя на виноградник, – предположил Тео. – Но, Селин, ты же знаешь, что это делается ради твоей безопасности.
– Думаешь, здесь я была в большей безопасности?
– А разве нет? – Тео пристально посмотрел на жену, потом повернулся, чтобы отпереть дверь. Он вошел первым, Селин последовала за ним.
– Нет, – сказала она сдавленным голосом, закрывая дверь.
– Что ты имеешь в виду?
– Пока вас не было, сюда приезжал немецкий офицер.
Глаза Тео расширились от изумления.
– Тот самый, который грабил наши погреба в начале оккупации. Гауптман Рихтер – так его зовут.
– Это невозможно. Те солдаты, их всех перевели в другие места, когда немецкая армия продвинулась на юг и на запад. Чтобы остаться, он должен был бы действовать через голову начальства, но зачем?
– Я могу это объяснить. – В глазах Селин вспыхнула ярость. – Но ты еще не знаешь главного: ему… ему известно, что мой отец еврей. И он, – Селин поколебалась, – он лапал меня, Тео.
Тео моргнул.
– Как лапал?
– Трогал за грудь.
Тео наморщил лоб:
– Я уверен, это случайность.
– Нет. Я знаю разницу.
– Ну. – Он провел рукой по волосам. – А чего ты ждешь от меня? Чтобы я пошел в немецкую комендатуру и подал жалобу?
– Я надеялась, ты меня пожалеешь. И встревожишься.
– Конечно, я встревожен. – Тео поколебался. – А как это случилось? Он постучал в дверь?
Селин подумала было солгать, но не стала.
– Нет. Я ходила вниз.
В комнате внезапно стало так тихо, что было слышно, как под полом скребется кто-то крохотный, наверное мышь.
– В погреба, – бесцветным голосом произнес Тео.
– Я спускалась туда ненадолго. Чтобы подумать.
– А ты не можешь думать здесь?
– Здесь я задыхаюсь, как ты не понимаешь! Меня угнетают эти стены, твое отношение, ограничения и все то, что изменилось в нашей жизни с приходом войны. Мне просто надо было успокоиться.
– Ты женщина, – Тео опять нахмурился, – и находилась в погребах одна, без сопровождения. Нельзя было подвергать «Мезон-Шово» такой опасности. Подумай, если бы он заподозрил, что мы что-то прячем под землей, – что бы тогда с нами стало? И это после всего того, что сделал для нас Мишель?
– Да дело не в Мишеле. – Селин едва сдерживала слезы.
– Но ты не должна…
– Дело во мне! Я твоя жена, Тео!
Тео помедлил, затем лицо его чуть смягчилось. Он шагнул к Селин, обнял ее, прижался лицом к волосам.
– Прости меня.
Селин застыла.
– Конечно, мне очень жаль.
– Знаю, – ответила Селин в мускулистую грудь мужа, радуясь, что так не слышно дрожи в ее голосе.
На рассвете, пока Тео загружал ситроен, во флигель постучал Мишель.
– Селин, – сказал он еще до того, как она успела ответить, – если вы еще не одеты, мы можем переговорить позже.
Селин открыла дверь и неуверенно улыбнулась. В последнее время она мало заботилась о своей внешности, хотя и знала, что Тео этим обеспокоен. Но накануне вечером тщательно вымылась, чтобы стереть с себя всякое воспоминание о руке Рихтера, и теперь ее волосы лежали красивыми волнами, а лицо сияло свежестью и чистотой. На ней были рабочие сапоги и старое просторное платье: она собиралась заняться огородом при флигеле.
– Мишель, заходите, я одета. Я не спала.
– Я тоже. Тео рассказал мне, что случилось.
– Я очень перед вами виновата. – Селин опустила голову. – Мне не следовало подвергать винодельню опасности.
– Селин, меня волнует не винодельня, а вы. Я тревожусь о вас и пришел сказать, что виноват перед вами.
– В чем?
– В том, что забрал с собой Тео и оставил вас одну. Я думал, что поступаю правильно, что дома вы будете в безопасности, а теперь вижу, что, наоборот, лишил вас защиты. Надеюсь, вы примете мои извинения.
– Мишель, вам не за что извиняться. Мне действительно нельзя было спускаться в погреба, поверьте, Тео мне это объяснил.
– Лучше бы не объяснял. – Мишель нахмурился и взглянул через плечо в сторону гаража. Капот ситроена был поднят, и Тео осматривал что-то внутри. – Это ваш дом. Я просто не хочу, чтобы вы оказались в опасности. И даю вам слово, Селин, что сделаю все возможное для вашей защиты.
Именно эти слова ей хотелось услышать накануне от Тео.
– Благодарю вас, – только и смогла она ответить.
– Сегодня здесь с вами будет Инес. Может быть, в ее компании вы будете ощущать себя в большей безопасности. Теперь, – голос Мишеля стал напряженным, – она поняла, что ситроен мне нужен.
– Благодарю вас, Мишель, – прошептала Селин, когда он повернулся, чтобы выйти. – За то, что беспокоитесь обо мне.
Мишель оглянулся с грустной улыбкой:
– Все будет хорошо, Селин, обещаю. Мы вместе.
Поздним вечером, когда свет был погашен, супруги улеглись в постель и Тео навалился на Селин всем весом, она закрыла глаза и попыталась мысленно уплыть в другое время и место. Но когда Тео, рыча, проник в нее и стал покрывать ее подбородок и щеки жадными сухими поцелуями, она вдруг увидела перед собой лицо Мишеля, а в ушах зазвучал его голос, обещающий защиту. Сможет ли он сдержать слово?
Смутившись, Селин заставила себя открыть глаза и крепче обхватила руками спину Тео.
Глава 11Июнь 2019Лив
Лив проснулась посреди ночи, разбуженная громким смехом в холле за дверью номера. Тут она поняла, что задремала на кушетке в гостиной, и, в испуге вскочив, ощупью добралась до спальни бабушки Эдит. Дверь была закрыта, Лив, стараясь не шуметь, открыла ее и увидела, что бабушка крепко спит среди пухлых белоснежных подушек. Очевидно, она вернулась, пока Лив дремала, и не стала ее будить.
Лив осторожно прикрыла дверь, на цыпочках прошла в свою спальню, но, умывшись и переодевшись в пижаму, еще долго не могла заснуть – так велико было ее раздражение по поводу таинственного исчезновения бабушки.
– Где ты была вчера вечером? – спросила ее Лив наутро, когда та, уже полностью одетая, вышла в гостиную. Было около десяти часов.
Бабушка подняла глаза на Лив.
– Следи за своим тоном, Оливия, – мягко одернула она. – Разве ты забыла, что я взрослая женщина, имеющая право ходить куда и когда мне заблагорассудится?
– Разве я возражаю? – Лив прекрасно понимала, что говорит как упрямая девочка-подросток. – Я просто о тебе беспокоилась. Ты сказала, что тебе нездоровится, а потом исчезла.
– Ну, мы во Франции очень верим в целебную силу моциона.
– Но ты не сказала мне, что уходишь.
Бабушка распахнула дверцу маленького холодильника.
– Мне казалось, ты и сама это сообразишь, когда увидишь, что меня нет в номере. А я вижу, ты даже не потрудилась за все это время сходить на рынок. А стоило бы.
– Хочешь, я сбегаю в бакалею?
– Во-первых, слово «бакалея» тут давно не говорят. – Бабушка Эдит закрыла холодильник. – Во-вторых, ты имеешь в виду, что вообще не выходила из гостиницы? В город, где никогда не была раньше?