– Селин, подойдите, пожалуйста, сюда.
Она оглянулась. Оба смотрели на нее, и при виде их застывших лиц она похолодела от страха.
– Что-то случилось?
Оба молчали, и она нерешительно подошла ближе.
Мишель положил ладонь ей на поясницу – едва касаясь, но это немного успокаивало.
– Селин, вы знакомы с Луи Парве?
Луи, чуть моложе Мишеля, темноглазый, с густыми черными бровями и внушительной бородой, кивком подтвердил вопрос.
Селин кивнула:
– По-моему, мы пару раз встречались. Добрый день, месье.
– Добрый день. – Луи, похоже, ждал, что Мишель все объяснит.
– Селин, – произнес Мишель. – У Луи есть новости. Он, хм, иногда привозит нам весточки.
Селин бросила быстрый взгляд на Мишеля, затем на Луи. Это через него шла ее переписка с отцом?
– Что там? – спросила она.
– Передают из Бургундии, – сказал Луи, еще раз взглянул на Мишеля и лишь затем на Селин: – Боюсь, ваш отец и его родители арестованы.
У Селин подкосились колени, она пошатнулась, но теперь Мишель уже крепко держал ее за талию.
– Все будет хорошо, – пробормотал он, но Селин знала, что это не так.
– Как это произошло? – с трудом выговорила она.
– Вашего отца и еще нескольких человек – все евреи – взяли по подозрению в нелегальной подрывной деятельности против Германии.
Глаза Селин расширились:
– Но…
– Обвинение, очевидно, было ложным, – поспешил добавить Луи. – Но ваш отец все равно оказался в тюрьме. А на следующий день взяли его родителей – ваших деда и бабку.
– Нет, – прошептала Селин. – Ни один из них ни в чем не замешан. Я знаю, что это так.
– Не сомневаюсь, что вы правы. Немцы начали арестовывать евреев по вздорным обвинениям. Но в местном руководстве есть человек, который делает запросы, и мы не теряем надежды на освобождение вашего отца и его родителей.
– А если их не выпустят?
Луи и Мишель переглянулись.
– Мадам, – ответил Луи, – арестованных евреев отправляют на восток, в Германию и Польшу. Но мы сделаем все, что в наших силах, чтобы ваших родных не депортировали из Франции.
– Нельзя оставлять надежды, Селин, – сказал Мишель. – Если Луи говорит, что есть шанс, значит, так и есть.
– Пожалуйста, – предупредил Луи, – не рассказывайте никому о том, что сейчас услышали. Как только узнаю что-то новое, сообщу. – Он забрался в кабину своего грузовичка и, прежде чем Селин успела сказать хоть слово, с грохотом укатил прочь.
– Как вы? Ничего? – спросил Мишель, когда машина скрылась за поворотом. Он по-прежнему держал руку на талии Селин.
– Плохо. – Перед глазами неотступно стояло видение: отец, дедушка и бабушка за решеткой. – Мне надо ехать в Нюи-Сен-Жорж, Мишель. Должен быть какой-то способ…
– Нет, – деликатно, но твердо оборвал ее Мишель, – вам туда нельзя. Если ваш отец попал в поле зрения немецких властей, они истолкуют ваш приезд на свой лад. Для вашей безопасности вам лучше всего остаться здесь.
– Но…
– Вы ничего не сможете там сделать.
– Я должна сказать Тео.
Мишель взял ее руки в свои.
– Этого вам тоже нельзя делать, Селин. Пожалуйста, иначе будет слишком сложно объяснить, каким путем вы получили известие. Поверьте, люди, с которыми я связан, делают все, что могут, для освобождения вашего отца.
– С которыми вы связаны? Вы в подпольной организации? – Селин сама удивилась, до чего ей страшно за Мишеля.
Мишель посмотрел на нее долгим взглядом.
– Вы ни за что меня не предадите. – Это был не вопрос, а констатация.
– Конечно.
– Давайте встретимся в погребах после захода солнца.
– А что сказать Тео?
– Не говорите ему ничего. Вы единственная, кому я доверяю. – Мишель отпустил руку, и Селин тотчас почувствовала себя лодкой, оторвавшейся от причала.
Остаток дня Селин старалась вести себя как обычно. Когда после встречи с Луи и Мишелем она вернулась в погреба, ей не пришлось ничего придумывать для Тео – муж ни о чем не спросил, а лишь буркнул что-то невнятное.
Она снова взялась за работу, но руки дрожали, и Тео даже сделал ей замечание.
– Селин, ты тревожишь вино. – Да она и сама слышала, как стекло стучит о дерево. – Так дело не пойдет, соберись. Или, может быть, займешься сортировкой пробки, которую нам привезли?
Она не сумела выдавить ни слова и лишь молча кивнула, но была рада покинуть погреба – и Тео. Мишеля наверху видно не было. По дороге к сараю, где хранились запасы пробки, Селин думала о нем и о риске, которому он, очевидно, подвергает себя, чтобы ей помочь. Чем он расплатился с Луи за весть о ее отце? От этой мысли сосало под ложечкой, но отказаться от помощи Селин не могла.
Солнце зашло, когда не было и семи. Селин и Тео вернулись в свой флигель, съели скудный ужин, после которого Селин, быстро помыв посуду, сказала, что сходит в большой дом узнать, не найдется ли у Инес пряжи – связать несколько пар носков.
– А она что, вернулась? – спросил Тео, не поднимая глаз от книги, которую только что начал читать, – что-то о виноделии.
– Если нет, то, может быть, Мишель знает, где у нее лежит шерсть.
– Наверное.
Селин посмотрела на его серьезное лицо в свете настольной лампы.
– Тео, я очень тревожусь об отце. – Большего она сказать не могла, не выдав тайну, которую доверил ей Мишель, но решила поделиться с мужем хотя бы этим, надеясь на капельку сочувствия.
– Я уверен, у него все хорошо.
– Но немцы стали забирать евреев. Это началось.
Тео поднял на нее глаза, затем вновь уткнулся в книгу.
– Селин, ты не должна верить слухам. С твоим отцом все будет в порядке. Ступай, проведай Инес, как собиралась, пока позволяет время. И возьми лампу – темнеет.
Она посмотрела на него сквозь навернувшиеся слезы, схватила пальто и выскользнула через заднюю дверь в холодный февральский вечер. На горизонте еще догорал остаток дня.
Дойдя до большого дома, Селин оглянулась на свои окна. Все занавески были плотно задернуты, Тео за ней не следил. Наверное, выкинул ее из головы, как только вернулся к своей книге. И она резко свернула вправо, к входу в погреба.
Оказавшись под землей, Селин зажгла лампу, прокашлялась и позвала:
– Мишель!
Поначалу ответа не было, но потом далеко впереди показался свет и послышались шаги. Вскоре из-за поворота выглянул Мишель и сделал приглашающий жест:
– Сюда, Селин.
Она поспешила на свет, слыша, как грубо стучат по камню ее деревянные подошвы. Мишель был в хранилище справа от главного коридора и, пока Селин шла, успел отойти в глубь помещения.
– Что вы сказали Тео? – спросил он вместо приветствия, выглянув из-за ряда винных бочек.
– Что мне нужно кое-что взять у Инес. По-моему, он не слушал – он вообще сейчас меня почти не слушает.
Мишель нахмурился, и Селин испугалась, что сболтнула лишнего. В свое время мужчины были очень дружны и продолжали дружить, насколько знала Селин, несмотря на расхождения во взглядах на войну и оккупацию. Да и ей как жене не подобало критиковать мужа перед его начальством, ведь формально Тео был подчиненным Мишеля. Но тут Мишель поманил ее к себе:
– Понимаю, что вы чувствуете. Хочу вам кое-что показать.
Селин приблизилась, с любопытством глядя на Мишеля, который начал поднимать крышку одной из бочек. Не вино же он собрался с ней обсуждать! Может, она допустила какую-то оплошность, когда в последний раз мыла бочки? Все равно это странно – звать ее в погреба в столь поздний час только чтобы устроить выволочку.
Наконец Мишель снял и отставил в сторону крышку, жестом велел Селин шагнуть поближе, и та, подойдя вплотную к бочке, заглянула внутрь. Бочка была полна винтовок! Селин отпрянула, пошатнувшись от неожиданности.
– Мишель! – Она прижала ладонь к груди в отчаянной попытке успокоить бешено бьющееся сердце. – Что это?
– То, с чем мы выиграем войну, – спокойно ответил Мишель, не сводя с нее глаз.
– Нет, – пролепетала она. – Нет, нет, нет, это слишком опасно, слишком…
– Это мой долг. – Голос Мишеля звучал тихо и уверенно. – Нас много – тех, кто на виду у властей выполняет все их требования, но ведет против них подпольную работу.
– Вы давно это делаете?
– Я хотел что-то делать с того дня, как немцы впервые появились в Виль-Домманже. Но поначалу было сложно наладить связи. Несколько человек здесь хорошо меня знают, однако и их доверие еще требовалось завоевать. – Мишель помедлил. – Этим, – он оглянулся на винтовки, – я занимаюсь несколько последних месяцев, с тех пор как один из руководителей подполья согласился с моим предложением использовать винные погреба для временного хранения боеприпасов.
Селин тяжело сглотнула:
– А для чего вы это показываете мне?
Он закрыл бочку, и в помещение словно вернулся воздух.
– Для того, Селин, чтобы вы понимали, что во Франции есть люди, которые борются с немцами. Что для вашего отца и других несчастных есть надежда.
– Но почему именно вы?
– Потому что я не могу сидеть сложа руки, когда рядом страдают ни в чем не повинные люди. – Он сделал шаг в сторону Селин, потом еще один, и она ощутила щекой тепло его дыхания. – Потому что война нас уничтожает. Потому что если мы не восстанем теперь против несправедливости, то в кого мы превратимся? Мы французы, Селин, а это значит, мы сражаемся за свободу. За равенство. За братство. Это у меня в крови. Я не могу иначе.
Селин не сводила с Мишеля глаз:
– Но если немцы вас найдут…
– Не найдут.
– Но если все-таки…
– Это риск, который я беру на себя. Я лишь хотел показать вам, что вы не одна.
Слезы жгли глаза Селин.
– А Инес знает?
– Да. – Мишель помедлил. – Это одна из причин, по которой я решил открыться и вам тоже. Она обнаружила меня прошлой ночью, и пришлось сказать ей правду.
– Боже мой, а с утра она уехала в Реймс…
– Она меня не выдаст, – твердо сказал Мишель.
Почему он так в этом уверен?
– А Тео?
– Нет, – Мишель нахмурился. – Я уже просил вас не делиться с ним новостью об отце. А сейчас должен просить, чтобы вы не говорили ему и о том, что только что видели. Он редко бывает в этой части погреба, бочки – забота по преимуществу ваша и Инес. Вряд ли он на них наткнется. Простите меня, пожалуйста, я понимаю, что эта просьба ставит вас в трудное положение.