– Вы – словно глоток свежего воздуха.
До чего же приятно, когда ты глоток воздуха, а не бесполезная щепка! Наверное, именно поэтому после нескольких бокалов вина и целого вечера за беседой с внимательным слушателем Инес, при всей своей рассудительности, согласилась пойти вместе с Антуаном в его квартиру неподалеку.
– В конце концов, – вполне резонно заметил он, – уже начался комендантский час, а я не хочу, чтобы к вам приставали немецкие солдаты. И что, если вы вернетесь в брассери, а ваша подруга уже спит и не сможет вас впустить? Пойдемте ко мне, это будет для вас безопаснее.
Она в самом деле ощущала себя под надежной защитой, пока он деликатно вел ее под руку к своему дому на улице Жанны д’Арк, а затем поднимался по лестнице, взяв под локоть. Открыв дверь квартиры, он сказал:
– Очень надеюсь, что вам понравится здесь, Инес. – И она почувствовала, что ее ценят.
А потом он закрыл дверь, и его губы впервые приникли к ее губам. Был ли причиной тому алкоголь в ее крови или затянувшееся одиночество, поцелуй не показался Инес чем-то неправильным. Именно таким следовало быть поцелую Мишеля. Антуан целовал ее поначалу нежно, затем все более и более жадно, впивался в нее, прижимаясь к ней теснее, и она почувствовала себя желанной. Это ее одурманило, она почти не сознавала, что делает ужасную вещь.
Хотя Мишель по-прежнему добросовестно исполнял свой супружеский долг раз или два в месяц, он никогда не желал Инес с такой страстью. В самом начале брака их близость была нежной и сердечной, сейчас стала в лучшем случае поверхностной: муж время от времени оказывал жене услугу из чистой вежливости. А поскольку Мишель был единственным мужчиной в жизни Инес, она пребывала в печальной уверенности, что близость всегда будет ощущаться только так и никак иначе.
Но Антуан ее хотел, был поглощен только ею, а не уносился в мыслях куда-то к предстоящим важным делам, которые считал слишком сложными для ее понимания. Инес видела это по неторопливым движениям его длинных пальцев с тщательно ухоженными ногтями, расстегивавших пуговку за пуговкой на ее платье; читала во взгляде его глаз; ощущала в прикосновениях, когда он освобождал ее тело от нижнего белья. Потом он нежно погладил ей плечи и вновь прильнул к ее губам. Она знала, что не должна себя так вести, но тело впервые в жизни стояло на своем: не останавливайся, это именно то, чего тебе не хватает!
Поэтому когда все, что раньше было на ней надето, грудой лежало на полу, а он ненадолго оторвался от нее, чтобы спросить: – Инес, могу ли я пригласить вас в постель? – она, лишь мгновение поколебавшись, ответила согласием. Только раз, пока Антуан бережно вел ее в спальню, Инес кольнула мысль о Мишеле. В следующий миг она и думать о нем забыла и целиком отдалась утонченным ласкам другого мужчины, мастера любовной игры. Наконец Антуан заснул, крепко держа ее в объятиях, как драгоценность, с которой не мог расстаться.
Глава 16Июль 1942Селин
После того февральского утра, когда она, разбив в ярости тарелку, укатила в Реймс, Инес регулярно, раз в две недели уезжала из Виль-Домманжа в гости к Эдит. Селин всякий раз вздыхала с облегчением: можно не беспокоиться, что Инес неправильно воспримет невинный разговор с Мишелем или сорвет рабочие планы целого дня непредсказуемой реакцией на какой-нибудь пустяк.
Да и Инес сделалась куда спокойнее и приветливее, отчего и всем остальным стало полегче.
– Из Реймса она возвращается другим человеком, – восхитилась Селин в разговоре с Мишелем, когда оба работали в погребах. – Какое-то волшебство.
– Видимо, так на нее действует общение с Эдит. – Мишель чуть улыбнулся. – Они подруги с детства, Эдит для нее – самый близкий человек.
– После вас, – напомнила Селин.
– А, да, – спохватился Мишель, – конечно.
Интересно, подумала про себя Селин, неужели эта мысль пришла ему только теперь? Ведь пропасть между ним и Инес в последнее время, казалось, стала шире. А вот вежливой дистанции, которую изначально соблюдали они с Селин, давно уже не существовало, они были настолько близки, что к середине июля Селин набралась храбрости и вновь попросила у него разрешения помочь ему в борьбе против нацистов.
– Нет, – отрезал Мишель. – Исключено. Если немцы что-то заподозрят, есть какой-то шанс, что они удовлетворятся объяснениями от меня – или от Инес, или от Тео. Но вы…
Она прикусила губу.
– Я наполовину еврейка, так что меня будут рады депортировать.
– Мы не можем так рисковать.
– Как вы не понимаете? Ведь именно поэтому я и не могу сидеть сложа руки. К тому же в деревнях евреев пока не трогают, правда же?
Но уже в ближайший понедельник немцы прочесали Шампань в поисках евреев, рожденных вне Франции. Сорок три человека, единственное преступление которых заключалось в происхождении, были арестованы. Эти облавы последовали за массовыми арестами в Париже три дня назад – там схватили тринадцать с лишним тысяч евреев, в том числе больше четырех тысяч детей.
Сознание отказывалось верить в такие ужасы, но к концу недели пришли новости пострашнее. Источник Мишеля сообщил, что семь тысяч евреев тайно вывезены из Франции и отправлены в концентрационные лагеря где-то на востоке. Селин боялась, что туда отправили и ее близких: с того дня, как Луи сообщил ей об аресте отца и деда с бабкой, никаких сведений о них не было.
– Тебе, думаю, ничего не угрожает, – сказал Тео. Они с Селин лежали в постели, но сна у обоих не было ни в одном глазу. – Ведь это касается только евреев, которые родились за границей.
– За границей, – безжизненным голосом повторила Селин. – Как мои родные.
– Ничего не известно, – ответил Тео, – может, они в безопасности.
– Никто больше не в безопасности.
Тео не знал, что они арестованы, но Селин-то знала. И вряд ли их оставили в тюрьме – немцы каждый день наращивают темпы депортации. Вопрос лишь в том, что станет с ними там, на востоке. Отец еще сравнительно крепок, у него есть шанс выдержать непосильную работу в трудовом лагере, а его старики-родители? Особенно бабушка.
Тео помолчал.
– Я не допущу, чтобы с тобой что-нибудь случилось.
Хорошо, что было темно и он не видел выражения лица Селин.
– Ты ничего не сможешь сделать, Тео, если они придут за мной.
– Я буду драться.
– И погибнешь. В этом нет никакого смысла.
Тео ничего не ответил, и в наступившей тишине Селин закрыла глаза и попробовала представить себе Тео, как он сражается с французскими жандармами или, быть может, с немцами. Но картинка не складывалась – на месте Тео все время возникал Мишель. Он наставлял на людей в форме одну из своих контрабандных винтовок и тихо, но уверенно говорил ей: беги. Нет, Мишель не побоится ее защищать, но за это его казнят. А она не сможет жить с собой в ладу, если позволит этому случиться. Слеза скатилась по щеке Селин.
– Селин? – Тео нарушил молчание. – Когда ты во мне разуверилась?
Она открыла глаза.
– Извини, что ты сказал? – На самом деле она все расслышала.
– Я твой муж. Ты должна верить, что я буду драться за тебя.
– Знаю. – Она пыталась подобрать слова. Ее чувства к Тео переменились не вдруг, это происходило медленно и постепенно. – Не то чтобы я в тебя не верила, Тео, но боюсь, ты не понимаешь по-настоящему, за что мы сражаемся.
– Как это не понимаю?
– Ты был так погружен в работу, что почти не замечал, как рушится все вокруг.
– Ты ставишь мне в вину усердный труд?
– Нет. Просто в такие времена, как сейчас, производство шампанского – не самое важное.
– Так что, нам перестать работать, и пусть общество рухнет?
– А разве оно уже не рухнуло?
– Но если мы сумеем еще чуть-чуть продержаться…
– То что? – Селин в ярости села в кровати. – И сколько это – чуть-чуть? Пока что спасать Францию никто не торопится. А когда вычистят всех евреев, родившихся за границей, как ты думаешь, кто будет следующим? Ты видел, какие расклеены повсюду объявления? Нет, немцы не остановятся. Чуть-чуть продержаться – это не ответ.
– Ты слишком переживаешь. – Тео тоже сел, схватил ее руку. – Селин, я знаю, ты беспокоишься об отце и о дедушке с бабушкой, но…
– Но что? – Она отстранилась. – Разве ты не понимаешь, что каждый день, когда от них нет вестей, я думаю о самом худшем? – Она ощущала бессилие, страх и ненависть к тем, кто, подобно Тео, готов сидеть сложа руки, пока то, что происходит, их не касается.
– Ты беспокоишься, Селин, и это понятно. Но давай не будем опережать события.
– Ах, Тео, – Селин отбросила простыни и выбралась из постели, – как же ты не видишь, что тебе никогда не опередить событий. Ты всем доволен и оттого плетешься за ними вслед!
На следующее утро Селин, проснувшись на кушетке, обнаружила, что Тео уже ушел. Он оставил коротенькую записку с просьбой начать поворачивать бутылки, а он тем временем съездит с Мишелем осмотреть один из виноградников. «Мы вернемся до полудня», – приписал он в конце. Словами такими же холодными и бесстрастными, каким стал он сам в последнее время.
Селин накинула ситцевое платье, сунула ноги в сабо на деревянных подошвах и поспешила в прохладу погребов. Жаркое июльское солнце уже припекало, воздух был плотным и душным. Спускаясь по каменным ступеням, Селин набрала полные легкие подземного холода, пропитанного знакомым запахом камня и дрожжей.
– Селин, это вы? – Голос Инес, донесшийся откуда-то из глубины погребов, вдребезги разбил наступившее было умиротворение.
– Привет, Инес, – откликнулась Селин, изобразив максимум дружелюбия.
– Как хорошо! Вы мне поможете!
Инес вышла из одного из боковых коридоров и весело помахала рукой:
– Привет! Хорошо выглядите.
– Э… спасибо. – Жизнерадостность Инес удивила и смутила Селин. – Вы тоже хорошо выглядите. – Это была чистая правда, в Инес будто вдохнули новую жизнь. Ее щеки были розовыми, улыбка лучезарной. – А что вы делаете?