– Ради всего святого, что здесь произошло? – спросил он, поворачиваясь к Инес.
– Я… Я увидела их в окно, – ответила она, и Мишель перевел взгляд на Селин, которая теперь всхлипывала, опустив голову, а Тео пытался шарфом вытереть кровь с ее лица. – Он тащил Селин.
– Она?..
– Я спустилась за ними. Он… Он напал на нее. Ты видишь ее лицо. – Инес боялась даже представить, какую боль испытывает Селин. – Но я остановила его раньше, чем он сделал то, за чем пришел. И с ребенком тоже все хорошо.
Исполненный муки взгляд Мишеля скользнул по камере и остановился на окровавленной бутылке шампанского.
– Ты этим его ударила?
– Да.
– Он был один?
– Да.
– Спасибо тебе. – Голос Мишеля дрожал. – Боже, Инес, ты такая храбрая.
– Ну да. – Что-то в его благодарности показалось ей странным, но она отмела сомнения. – Что нам теперь делать? Если он очнется…
– Да, знаю, – сказал Мишель.
– Что вы предлагаете? – Тео поднял голову. – Мы не можем просто взять и убить человека.
– Не обманывайте себя. Он убил бы Селин, не испытывая никаких угрызений совести. И ребенка… – Мишель умолк и покачал головой. – Он не оставил нам выбора.
– Мишель, – прошептала Селин, но затем крепко сжала губы.
– Не волнуйтесь, – ласково сказал Мишель. Затем посмотрел на Инес. – Наверное, Селин нужно показать врачу, но вызвать его, мне кажется, мы не можем – будет слишком много вопросов. Ты сумеешь о ней позаботиться?
– Постараюсь, – пообещала Инес.
– Мишель… – неуверенно произнес Тео.
Мишель повернулся к нему:
– А вы, Тео? Вы с нами или против нас? Я не стану вас упрекать, если вы нам не поможете, но в любом случае потребую вашего молчания. В конце концов, это вашей жене спасли жизнь.
Тео перевел взгляд на Селин, затем снова на Мишеля. Вид у него был злой и испуганный.
– Я помогу. Но потом мы забудем об этом.
– Прекрасно, – сказал Мишель. – Инес, отведи Селин наверх. Только тихо.
Инес колебалась. Решения, которые они теперь принимают, определят всю их дальнейшую жизнь.
– Инес, – настойчиво повторил Мишель, протягивая ей пистолет Рихтера. – Уходите. Немедленно. Я не знаю, сколько у меня времени, – немцы скоро начнут его искать.
Эти слова вырвали Инес из задумчивости. Она обняла Селин и бережно вывела ее в коридор; за ними тянулся кровавый след.
Инес промыла рану Селин и попыталась остановить кровотечение. Она понимала, что Селин нуждается в медицинской помощи, но, как и Мишель, считала, что обращаться к врачу слишком рискованно. Если Рихтер кому-то сказал, что вечером собирается в «Мезон-Шово», то, как только его исчезновение обнаружат, поместье тут же наводнят немцы. Чем меньше людей будет знать о случившемся, тем больше шансов не навлечь на себя подозрений.
Наконец кровь остановилась, и, пока женщины ждали возвращения мужей, Селин заснула прямо на неразобранной кровати Инес и Мишеля, подложив ладони под живот. Инес погладила ее по голове и задумалась, что с ними всеми будет. Ведь в опасности каждый, и не только из-за недавних событий. Кому из них суждено остаться в живых?
Инес не заметила, как задремала рядом с Селин. И проснулась незадолго до рассвета от того, что внизу хлопнула входная дверь. Она вскрикнула, села и выхватила из тумбочки пистолет Рихтера. Направив оружие на дверь спальни, она увидела Мишеля в перемазанной кровью и грязью одежде.
Инес опустила пистолет, встала и положила ладонь на лоб Селин.
– Как она? – спросил Мишель.
– Думаю, пока все в порядке. – Инес подошла к нему и крепко обняла, но тело его оставалось напряженным, и он не ответил на объятие. Отстранившись, она поняла, что он все еще смотрит на Селин.
– Нужно отнести ее домой.
– Да.
Мишель поспешно переменил рубашку, оставив окровавленную на полу, потом взял спящую Селин на руки.
– Я быстро, – сказал он, не глядя на Инес.
– Подожди. А Тео. Он…
– Он будет молчать – как соучастник.
– А Рихтер?
– Он мертв, Инес. И лучше тебе больше ничего не знать.
– От велосипеда вы тоже избавились?
Мишель кивнул:
– Мы проехали два города, потом бросили его на обочине. На какое-то время это собьет немцев со следа.
Он ушел с Селин на руках, а Инес долго сидела на кровати не шевелясь, затем заставила себя встать и поднять с пола рубашку Мишеля. Все казалось каким-то нереальным, ужасающим. Есть ли шанс, что это им сойдет с рук, или сегодня вечером они подписали себе смертный приговор? Инес согрела воду и начала застирывать кровавые пятна, но тут в заднюю дверь вошел Мишель, посмотрел на жену и выхватил рубашку у нее из рук.
– Кровь до конца не отстирывается, – сказал он. – Нужно сжечь. Твою одежду тоже.
– Но у нас так мало…
Его глаза сверкнули:
– Если придут немцы, у нас не будет ничего. Послушай, Инес, ты все прекрасно понимаешь.
Уязвленная его тоном, она молча подложила дров в едва тлевший камин. Потом бросила туда рубашку и смотрела, как пламя жадно пожирает хлопок, превращая его в пепел.
Через несколько минут Мишель вернулся.
– Пойдем. До восхода солнца мы должны смыть кровь внизу. Сожжешь свою одежду, когда закончим.
Инес кивнула, и они наполнили ведра водой и поспешили к лестнице, ведущей в погреба. Там они опустились на колени и в молчании принялись за работу – изо всех сил терли пол и стены старыми тряпками, пока пятна и потеки крови не побледнели и не стали неразличимыми на фоне камня. Когда они закончили, Инес так устала, что не могла встать, но Мишель помог ей подняться и поддерживал ее всю обратную дорогу, пока они все так же молча поднимались по ступеням лестницы.
– Отдохни, – сказал он, когда они подошли к задней двери дома. – Просто дай мне свою одежду, и я все сам сделаю.
– Ты, наверное, тоже очень устал.
– Инес, ты спасла Селин. Ты спасла ребенка.
Инес замерла на пороге.
– Иди, – прошептал Мишель, и она с удивлением заметила слезы у него на глазах. И только потом, когда она оставила кучу окровавленной одежды у двери и голой легла в постель, Инес сообразила, что ей даже не пришло в голову утешить мужа, облегчить его страдания, обнять его и пообещать, что все будет хорошо.
Может, от понимания, что добром это не кончится, а слова бессмысленны? Или от собственной опустошенности – она лишилась всего, что составляло ее суть? Эти вопросы не давали Инес покоя, пока она не провалилась в сон – глубокий, без сновидений.
Три дня и две ночи они провели в тревожном ожидании, почти не замечая друг друга и вздрагивая от звука любой проезжавшей по шоссе машины. Казалось немыслимым, что за жизнь Рихтера не придется платить, но с каждой прошедшей минутой в Инес крепла вера в то, что немец, возможно, никому не сказал, куда он поехал на велосипеде, и никто не догадается проследить его путь до «Мезон-Шово». Может быть, существовали и другие женщины, которых он домогался, которым угрожал и которых пытался изнасиловать. Есть вероятность, что коллеги Рихтера даже не знали о Селин и о том, что именно ее формы и запретность стали смертельной наживкой для жестокого животного.
Рана Селин начала заживать; неровные края сомкнулись, на их месте образовался темный и твердый рубец, но воспаления, по всей видимости, не было. Инес знала, что шрам всегда будет напоминать Селин о той ужасной ночи, но плод в ее чреве по-прежнему шевелился. Она ходила с отрешенным лицом и темными кругами под глазами, но, похоже, утешалась тем, что с ребенком все хорошо. Инес радовалась, что спасла жизнь по крайней мере одного невинного существа, но даже эта гордость не могла заслонить предчувствие надвигающейся бури.
На третью ночь Инес внезапно очнулась от глубокого сна без сновидений и обнаружила, что место на кровати рядом с ней, где спал Мишель, пустое и холодное. Она села, чувствуя, как бешено стучит сердце. Было около полуночи.
Инес выскользнула из-под одеяла, зажгла лампу, надела пальто, ботинки и вышла наружу. Залитая лунным светом местность была неподвижной и безмолвной – ни намека на присутствие немцев. Значит, Мишель не объясняется с оккупационными властями. Но где же он тогда? Мишель обещал приостановить свои контакты с подпольем до тех пор, пока не уляжется суматоха, вызванная исчезновением Рихтера, но что, если он солгал? Инес внимательно оглядела виноградники, дорогу, а затем ее взгляд остановился на входе в погреба. Из-под закрытой двери пробивался слабый луч света, и Инес тут же поняла, что ее муж там, под землей. Она почувствовала, как изнутри поднимается волна гнева: как он посмел в такое время подвергать еще большему риску их всех? Особенно Селин?
Инес решила вернуться в постель и поговорить с ним утром, но поняла, что все равно не уснет. Поэтому она плотнее запахнулась в кофту, словно облачаясь в доспехи возмущения, и поспешила к входу в погреба, готовясь отчитать мужа за пренебрежение их безопасностью.
А что, если Мишель просто не мог заснуть и пошел посидеть в погребах, чтобы успокоиться? Спускаясь по винтовой лестнице, Инес немного остыла. Ведь она сама не раз и не два поступала точно так же, и это лишь доказывает, что ее муж – обычный человек. Может, не стоит ему мешать. Но она уже была под землей, а из дальней камеры в правом коридоре доносились какие-то шорохи. В конце концов, она может просто успокоить Мишеля. Стать для него светом в этот полночный час.
Она шагала бесшумно, не желая испугать его, а когда миновала последний поворот к камере с тайной комнатой, где Селин недавно помогала ей прятать Самюэля и Рашель Кон, уже поняла, что скажет ему. Мы вместе все преодолеем. Я буду рядом, любовь моя.
Но Мишель не плакал, не был погружен в раздумья и даже не складывал оружие в бочки. Он лежал на полу среди скомканных одеял – на ком-то, кого страстно целовал.
Инес вскрикнула; звук ее голоса разорвал тишину, и Мишель повернул голову. На его лице застыла маска ужаса. Он с трудом поднялся, прикрываясь одеялом, и принялся искать брюки. Его лицо стало красным.