– Мой малыш, мой малыш, – снова и снова шептала она. – Ты боец, как твой папа. Пожалуйста, родной мой, борись. Не сдавайся, ради меня.
Когда муж старой акушерки приехал забрать ее домой, дыхание младенца уже выровнялось. Глазенки – синие и ясные – открылись и с удивлением смотрели на мать, а губы даже смогли найти ее грудь. Некоторое время он сосал, жадно глотая.
– Утром я попытаюсь найти врача, – пообещала мадам Фуко. – Держите его в тепле. Он ест – и это добрый знак.
– Не знаю, как я смогу вас отблагодарить, – сказала Селин, не отрывая взгляда от сына.
Вскоре она задремала, а Тео следил за дыханием ребенка у нее на груди, а когда Селин проснулась, нежно поцеловал ее и погладил лоб малыша.
– Настоящее чудо, – прошептал Тео. – Родиться так рано и выжить… – Он смахнул слезу. – Чудо.
Селин вглядывалась в его лицо, но не увидела ни тени подозрения и немного расслабилась:
– Чудо.
– Как мы его назовем?
– Я… я еще не знаю. – На самом деле она хотела, чтобы в выборе имени участвовал Мишель.
Едва она снова заснула, прижимая ребенка к себе, как послышался стук в дверь. Тео напрягся и с тревогой посмотрел на Селин.
– Кто это может быть в такой час?
Селин лишь покачала головой. Мысли у нее путались. Как ей защитить ребенка, если это пришли нацисты?
– Я пойду с тобой, – прошептала она, и Тео помог ей встать, передал ребенка, и они вышли в гостиную.
Тео распахнул дверь. На пороге стояла Инес – волосы растрепаны, глаза красные, взгляд остекленевший.
– О, слава богу. Я пришла предупредить вас, что… – начала Инес, но затем ее взгляд скользнул по Тео и остановился на Селин и свертке со спящим ребенком у нее на руках. Она замерла. – У вас ребенок?
– В чем дело, Инес? – спросил Тео. – Что случилось? Что вы хотели нам сказать?
Инес не отвечала. Она стояла совершенно неподвижно, а когда младенец шевельнулся и повернул к ней личико, вскрикнула.
– Малыш так похож на него, – прошептала она, и глаза Селин наполнились слезами, потому что Инес была права. Как Тео до сих пор этого не заметил – форму носа, выступающий подбородок? Вылитый Мишель.
– Инес, я… – Глухим голосом начала Селин, но Инес дрожала, прижимая ладонь ко рту, и, прежде чем Селин успела что-то сказать, повернулась и, спотыкаясь в темноте сада, побежала к своему пустому дому. Мишель еще не вернулся.
– Что это было? – спросил Тео, захлопывая дверь.
– Наверное, она просто волновалась, что ребенок появился на свет так рано. – Селин старательно избегала взгляда Тео.
– Да. – Тео кивнул. – В последнее время она какая-то странная, правда?
Как ни была измучена Селин, уснуть она не могла. Мишель все не возвращался, и с каждым часом ее тревога усиливалась, постепенно сменяясь ужасом. Случилось нечто страшное. О чем пыталась предупредить их Инес? Внутри у Селин все сжалось.
Незадолго до полуночи она услышала рокот мотора приближающегося автомобиля, вскочила, не выпуская из рук спящего сына, и прижалась лицом к окну. Во двор медленно въехала незнакомая машина и остановилась. Затаив дыхание, она смотрела, как с водительского места выбрался Мишель и тихо прихлопнул за собой дверцу. Вероятно, это была машина соседа. Он скользнул взглядом по флигелю, но, по всей видимости, не заметил ее силуэта в окне. Потом повернулся и быстро пошел к своему дому, а Селин закрыла глаза и отошла от окна, благодаря Бога, что Мишель цел и невредим, и гадая, что будет дальше. Конечно, Инес скажет ему о ребенке.
Словно почувствовав волнение Селин, малыш проснулся и заворочался. Она помогла ему найти сосок и, вздохнув, села; малыш слабо сосал, обхватив крошечными ручками ее грудь.
– Dodo, l’enfant do, – шепотом запела Селин колыбельную, которой ее баюкала мать двадцать лет назад. L’enfant dormira bien vite. Dodo, l’enfant do. L’enfant dormira bientôt. Баю-бай, детка, баю-бай. Засыпай, детка, засыпай!
Когда малыш насытился и снова заснул, Селин прилегла на диван в гостиной и задремала, то проваливаясь в сон, то просыпаясь снова. Ей снилось, что где-то в темноте плачут ее отец и бабушка с дедушкой, но их голоса были похожи на писк ее крошечного ребенка: беспомощный, печальный, голодный. Она проснулась в слезах и поняла, что ее разбудил тихий стук во входную дверь. Селин посмотрела на часы. После возвращения Мишеля прошел час. Конечно, это он.
Не выпуская ребенка из рук, она открыла дверь и увидела Мишеля. Он выглядел изможденным, но при виде сына его лицо просветлело. Тревога сменилась радостью. Страх – надеждой.
– Он прекрасен, – тихо сказал Мишель. Потом встретился взглядом с Селин. – Господи, с тобой все хорошо? Должно быть, ты так испугалась.
Глаза Селин наполнились слезами.
– Ребенок родился слишком рано, Мишель, но он сильный. Думаю, он выживет.
– Дай бог, – прошептал Мишель. – Можно… Можно мне его взять?
– Если Тео проснется… – Селин оглянулась.
– Может, спустимся в погреба? Я помогу тебе на лестнице.
Поколебавшись, Селин улыбнулась:
– Думаю, уже пора показать нашему сыну его будущее.
И тотчас пожалела об этих словах. Может, она выглядит слишком алчной? Грезит о том, чего он ей не предлагал? Вообразила, что после войны они с Мишелем будут здесь жить, учить своего ребенка делать шампанское, будут стареть вместе, будут счастливы? А что, если Мишель мечтает совсем не об этом?
Но он улыбнулся ей в ответ.
– Однажды он будет знать эти туннели как свои пять пальцев. – Он протянул руку, коснулся крошечных пальчиков сына, и сердце Селин наполнилось радостью.
– Я возьму для него второе одеяльце.
Мишель помог ей плотнее завернуть младенца, а потом они тихо закрыли за собой дверь и ушли в ночь. Мишель освещал дорогу лампой и поддерживал Селин, когда они медленно и осторожно спускались по лестнице в погреба.
В камере с тайной комнатой они нашли одеяла на том же месте, где бросили их прошлой ночью, когда на них наткнулась Инес и мир перевернулся. Неужели это случилось лишь вчера? Мишель помог ей устроиться на груде мягкой ткани, и Селин на мгновение показалось, что все это был дурной сон, что Инес не знает правды и что опасность не вьется вокруг них, точно смерч.
Мишель захотел подержать сына, и Селин осторожно протянула ему спящего младенца. Она смотрела, как Мишель нежно гладит лицо ребенка, и ее сердце наполнилось целительной радостью: она чувствовала, как счастье поднимает их на своих крыльях.
Но потом вспомнилась Инес, ярость в ее глазах, боль, которую Селин ей причинила, и мираж рассеялся.
– Мишель, я волнуюсь, – сказала Селин. – Когда Инес вернулась домой, она как будто хотела сказать что-то важное, но увидела ребенка и…
Мишель кивнул, не отрывая взгляда от младенца. Потом снова потрогал крошечное лицо сына.
– Я тоже беспокоился, но мы с ней поговорили. Все в порядке. Она просто расстроилась из-за вчерашнего. Естественно. Теперь она отдыхает.
– И все же она хотела нас о чем-то предупредить. – Тревожное чувство не покидало Селин. – Может, что-то случилось, Мишель? А вдруг она кому-то рассказала, что мы сделали с Рихтером?
– Невозможно, – твердо отвечал он. – Не забывай, что она соучастница. К тому же она на такое не способна. Она нас не предаст.
Селин опустила голову, чувствуя предательницей себя.
– Знаю.
– Кроме того, кому она может сказать, кроме Эдит? А Эдит мы, вне всякого сомнения, можем доверять.
Это немного успокоило Селин.
– Надеюсь, ты прав. – Селин, все еще сомневаясь, снова устроилась рядом с Мишелем, и он передал ей младенца. Малыш, открыв синие глаза, посмотрел на Селин, и все тревоги тотчас улетучились. – Как мы его назовем? – спросила Селин.
– А что говорит Тео?
– Это не его ребенок. – Мишель молчал, и Селин прибавила: – Я тут подумала… Может, Давид?
– Тот, кто бросил вызов Голиафу, – прошептал Мишель, – и выжил. Это чудесно, Селин. Давид. Наш сын Давид.
– Наш сын Давид, – повторила Селин.
Когда их крошечный сын наконец заснул, вместе с ним заснула и Селин – усталость взяла свое. Она знала, что, пока Мишель рядом, ей ничего не грозит.
Селин разбудил стук распахиваемой двери, топот ног по каменным ступеням и далекие крики наверху.
– Мишель! – вскрикнула она, вскочила и крепко прижала к себе Давида. – Вставай!
Мишель, дремавший подле нее, вздрогнул, в глазах его метнулась паника, он вскочил на ноги и загородил собой Селин, оттесняя ее в камеру, словно надеялся своим телом заслонить ее от того, что их ждет.
– Что? Что случилось?
– Не знаю.
Разбуженный резкими движениями родителей или их страхом, Давид пошевелился и захныкал. Селин поспешно сунула ему грудь, но у него никак не получалось ухватить сосок, и малыш заплакал еще громче.
– Надо, чтобы он затих, – сказал Мишель. – А то его услышат. И найдут нас!
– Знаю. – Селин тоже заплакала, и ее слезы капали на лицо Давида. – Тише, милый, – прошептала она, но в голосе ее слышалась дрожь, и младенец заплакал еще громче.
Послышались окрики на немецком, приближающиеся тяжелые шаги и чей-то вопль. Это кричала Инес – она звала Селин. Селин прижалась к Мишелю, а ребенок плакал между ними.
– Я буду всегда тебя любить, – прошептал Мишель, крепко обнимая ее. – Не забывай об этом. И я ни о чем не жалею, ни об одном мгновении.
И тут у входа появились немцы; их было четверо, и они направили оружие на Селин, Мишеля и ребенка.
– Runter, runter![36] – рявкнул один из них. – Bas, bas![37] На землю!
– Пожалуйста, не трогайте ребенка, – закричала Селин, но немцы, не обращая на нее внимания, вырвали плачущего Давида из рук матери. Один из них скрылся вместе с ребенком, другой швырнул всхлипывающую Селин на пол и прижал коленом.
– Halt die Klappe! – крикнул солдат. – Заткнись!
Но Селин не могла, потому что больше не видела Давида, его плач становился все тише, а единственным ее желанием было защитить сына – если она этого не сделает, то ее жизнь ничего не стоит. Мишель лежал рядом с ней: его несколько раз ударили головой о каменный пол, пока он не перестал кричать.