– Да.
– Здравствуйте. Я Жорж Годар, поверенный семьи Шово. Возможно, вы помните меня – я был на вашей свадьбе.
В толпе Инес вряд ли бы его узнала, но теперь лицо показалось ей знакомым.
– Да, конечно, месье Годар.
– Мадам Шово, позвольте выразить соболезнования вашей утрате. Насколько я понимаю, месье Шово с нами больше нет. – Его лицо выражало сочувствие, хотя и несколько вымученное.
– Да. – Она склонила голову. – Благодарю вас.
– Я приехал предложить свою помощь.
– Помощь?
– Дело в том, что со смертью месье Шово вся собственность переходит к вам, единственному живому члену семьи. – Он взмахнул рукой, указывая на весь «Мезон-Шово». – Месье Шово позаботился об этом. Оформление документов займет какое-то время, но я всегда к вашим услугам, если вам понадобится помощь в управлении имуществом.
Инес удивленно заморгала.
– Вы, вижу, не теряете времени даром, а?
– Месье Шово просил меня помочь вам, если с ним что-то случится. Но я уверен, что ваш главный винодел тоже не оставит вас в такой трудной ситуации. Месье Лоран, если я не ошибаюсь?
Инес покачала головой:
– Он уехал. Насовсем.
– Понятно. Но вы остаетесь?
Инес колебалась:
– Нет. Не думаю. Я тоже уеду, по крайней мере, на какое-то время.
– В таком случае я могу присмотреть за хозяйством, пока вы не вернетесь. За небольшое вознаграждение, разумеется.
Вот, оказывается, в чем дело. Инес улыбнулась в ответ на его натужную улыбку.
– Да, конечно.
Пока он занудно расхваливал винодела, который в настоящее время работал у Рюинара из Реймса, Инес механически кивала, чувствуя, что это ее совершенно не интересует. Но ей на блюдечке преподносили решение, о необходимости которого она даже не задумывалась, – кто-то сохранит «Мезон-Шово» от разрушения, даже если за это придется платить. Она должна позаботиться о будущем этого места, чтобы однажды Давид мог унаследовать то, что принадлежит ему по праву рождения.
Месье Годар протянул ей несколько листов бумаги, пахнущих свежими чернилами.
– Я взял на себя смелость составить эти документы на тот случай, если вас заинтересует мое предложение помощи в управлении «Мезон-Шово».
Инес взяла документы, прекрасно понимая, чем на самом деле является их встреча, – шантажом. Но она слишком устала, чтобы сопротивляться. Ей не нужны деньги Мишеля. Пусть месье Годар немного заработает в ее отсутствие, если ему хочется.
– Я прочту их и вечером подпишу.
Улыбка сползла с его лица.
– Может, удобнее подписать их прямо сейчас?
Инес проигнорировала вопрос:
– Можете забрать их завтра в брассери «Мулен» в Реймсе. Всего доброго, месье Годар.
– Подождите, – остановил он Инес, которая уже собиралась войти в дом. – Моя жена просила у вас кое-что узнать. – Он колебался: – В городе ходили слухи, что жену вашего главного винодела тоже арестовали.
Инес с усилием сглотнула:
– Да.
– А что с ее ребенком? Ведь она была беременна? Моя жена слышала, будто мадам Фуко помогала ей при родах незадолго до того, как мадам Лоран была арестована немецкими властями.
Неприязнь Инес к месье Годару сменилась отвращением, но она поняла, какая возможность перед ней открывается. Глаза поверенного блестели, и он подался вперед в ожидании очередной порции слухов. Лицо Инес стало печальным.
– Вы очень добры, месье, но ребенок вчера умер. Как оказалось, у него были слабые легкие.
– О, как печально это слышать. – Но месье Годар вовсе не выглядел опечаленным; он был похож на кота, слопавшего канарейку.
Инес не сомневалась, что месье Годар проглотит эту ложь и разнесет ее по всей Шампани. А это значит, что Давид – которому могла грозить опасность из-за еврейской крови матери, – исчезнет без следа. Эдит и Эдуар, с их связями в подполье, обязательно придумают убедительную легенду, которая объяснит появление ребенка в Реймсе.
– Да. Такая трагедия.
– Ну, в таком случае я вас покину. – Месье Годар несколько подобострастно поклонился и стал пятиться к машине. – Надеюсь, мы завтра увидимся в брассери «Мулен».
– Да. – Инес подумала, что у нее нет никакого желания встречаться с льстивым юристом, пока она себя не реабилитирует. – Значит, до завтра.
Инес привезла в квартиру Эдит две сумки – одну со своими вещами, другую с детской одеждой, которую Селин в ожидании ребенка несколько месяцев перешивала из старых вещей.
Весь вечер она не выпускала Давида из рук – разговаривала с ним, кормила, старалась запомнить крохотные черты. В нем сквозило сходство с Мишелем, хотя в очертаниях пухлых щек было что-то от Селин.
– Обещаю тебе, – сказала Инес, тихонько качая младенца, – я сделаю все, чтобы твоя жизнь была счастливой.
В брассери «Мулен» Эдуар прочел документы, составленные юристом, и предложил несколько небольших поправок к порядку оплаты, но Инес отмела его сомнения.
– Мне нужно лишь, чтобы Годар сохранил «Мезон-Шово», – сказала Инес. – Когда-нибудь он будет принадлежать Давиду.
Эдуар нахмурился:
– Но как ты это устроишь – без доказательств, что он сын Мишеля?
– Теперь владелица «Мезон-Шово» я и могу делать со своей собственностью что пожелаю.
Когда хозяева уснули, Инес зажгла свечу и напечатала на машинке завещание: по нему, если с ней самой что-то случится, «Мезон-Шово» отходил Эдит. Ведь если она не вернется, Эдит, разумеется, усыновит Давида и тем самым сделает законным наследником. Инес подписала завещание и оставила его для Эдит вместе с другим листком – написанной второпях запиской, в которой умоляла подругу позаботиться о Давиде, пока ее не будет.
С тобой ему будет лучше. Ты хорошая и добрая – в отличие от меня. Я должна искупить свою вину, потому что иначе мне не стать такой, какой я должна быть. Теперь я понимаю, что сражаться за Францию, сражаться за справедливость – единственный способ заслужить прощение. Именно так старался поступать Мишель, и я должна продолжить его дело. Если я не вернусь и если, хуже того, не выживет Селин, пожалуйста, постарайся сделать так, чтобы у Давида была счастливая жизнь и чтобы он унаследовал «Мезон-Шово», который, откровенно говоря, моим никогда и не был.
Подписав и эту записку, Инес оставила ее на столе и вернулась в гостиную, где среди одеял на полу мирно спал Давид. Она долго смотрела, как во сне трепещут его крохотные веки и подергиваются ручки и ножки. Наконец, она встала, тихо, как мышь, выскользнула из квартиры и растворилась в темноте ночи.
Глава 31Май 1945Селин
Селин называли везучей, хотя это слово – chanceux – казалось настолько фальшивым и тошнотворным, что она не могла произнести его вслух, даже когда медсестры склонялись над ней, лечили ее раны, щипали за впалые щеки и называли чудом то, что она осталась в живых.
Но можно ли называть это везением? Ей очень хотелось вернуться в «Мезон-Шово», найти там Мишеля, который ее ждет, и Давида, бегающего среди виноградников толстощекого малыша, смех которого мыльными пузырями плывет в небе. Эта мысль поддерживала ее ужасными темными ночами в Аушвице, в лагере, населенном призраками и ночными кошмарами. Почти за два года, проведенных там до освобождения, она усохла до тридцати пяти килограммов и от нее остались лишь кожа да кости. Но Селин выжила, потому что должна была выжить. Должна была вернуться к любимому, если оставался хотя бы малейший шанс, что он ее все еще ждет. Вернуться к сыну.
В глубине души она понимала, что Мишель, скорее всего, мертв. Она видела, как его уводили немцы, знала цену, которую ему придется заплатить за смерть Рихтера. Что Рихтер едва не изнасиловал Селин, вряд ли повлияет на судьбу Мишеля, – даже если гестапо ему поверит. Вот уже два года, как она свыклась с мыслью, что его больше нет, но горе ее не утихало.
Но Давид? Ведь у него-то был шанс? Конечно, Инес знала, на что идет, когда взяла его из непослушных рук Селин. Но поняла ли она, что искупить вину она сможет, только если спасет Давида? Два года Селин надеялась, что да, Давид счастлив, здоров, жив.
Но теперь, когда она пешком приближалась к «Мезон-Шово», после того как поездом добралась из Парижа в Реймс, а потом американский конвой подбросил ее в Виль-Домманж, Селин все больше одолевали сомнения, почти парализуя. Исчез указатель, когда-то стоявший на границе владений и сообщавший гостям, что они на территории «Мезон-Шово», а флигель управляющего, который в прошлой жизни служил ей домом, оказался заколочен. Выронив сумку с бруском мыла и старым платьем, которое отдала ей сердобольная сотрудница Красного Креста, Селин побежала к главному дому. Ноги, похожие на палки, подкашивались – мышцы на них успели атрофироваться.
Она постучала в дверь, чувствуя, как изнутри поднимается волна страха. Высохшая, мертвая виноградная лоза, за которой когда-то ухаживал Мишель, чернела на фоне синего неба. Единственный признак присутствия людей – отпечатки шин, ведущие в дальний конец участка, где они обычно хранили пробки и пустые бутылки. На стук никто не вышел, и Селин, прикусив губу, чтобы не расплакаться, побежала к сараю и распахнула дверь.
Внутри она увидела незнакомый черный автомобиль и несколько бочек, лежавших на боку, явно на разных стадиях очистки. Сердце ее затрепетало. Здесь точно кто-то был, занимался производством шампанского – несмотря на то, что место выглядело заброшенным.
– Мишель? – задохнулась она. – Инес? Тео?
Но человек, который вылез из люка в полу, – новый вход в погреба? – был ей незнаком. Высокий, худой, лет шестидесяти, с седыми усами и тонким носом.
– Мадемуазель? – Он удивленно смотрел на Селин, которая, должно быть, казалась ему почти ребенком. И действительно, бедра у нее исчезли, грудь стала плоской, а тонкие руки и ноги напоминали высохшие ветки виноградной лозы.
– Кто вы? – Ее голос был хриплым от страха. – Где Мишель? Тео? Инес?
Мужчина нахмурился, и в его взгляде промелькнуло сочувствие.