– Их нет.
– Они мертвы?
– Кто вы? – Мужчина старался говорить как можно мягче.
– Меня зовут Селин Лоран. Мой… мой муж, Тео, был здесь главным виноделом.
Он смотрел на нее во все глаза.
– Селин Лоран? Но я думал, вы погибли. – Мужчина шагнул к ней и дотронулся до ее руки так осторожно, словно боялся, что от более энергичного прикосновения она рассыплется. – Простите. Мадам Лоран, меня зовут Альфонс Бертло. Меня пригласили на должность здешнего винодела в сорок третьем году, но, как вы видите, я работаю один и на все у меня не хватает сил. Я пытаюсь сохранить производство.
– Где все? – шепотом спросила Селин.
– Ваш муж уехал еще до моего прибытия сюда. Ходят слухи, будто он отправился на юг.
Конечно, Тео сбежал. Она сама его оттолкнула. Селин надеялась, что он жив, но в конечном счете какая разница? За прошедшие два года она о нем ни разу не вспоминала.
– А Мишель? Мишель Шово?
– Вы не знали? – Месье Бертло нахмурился. – Мадам, я сожалею, но немцы убили его еще весной 1943 года.
Колени Селин подогнулись, и она опустилась на землю. Она и сама почти не сомневалась в гибели Мишеля, но подтверждение этого факта ее подкосило. Месье Бертло бросился к ней и попытался поднять, но Селин была как тряпичная кукла.
– Вы уверены?
– Боюсь, что да, мадам.
– А ребенок? – прошептала Селин. – Где ребенок? Давид?
На секунду месье Бертло растерялся.
– О, господи, я забыл. Месье Годар, адвокат, который меня нанял присматривать за этим местом, говорил, что незадолго до ареста вы родили ребенка.
По состраданию во взгляде мужчины она уже догадалась об ответе, но все равно должна была услышать его.
– Где он? Где мой сын?
– Мадам, мне очень жаль. Месье Годар рассказал мне, что случилось. Ваш ребенок, он… он не выжил.
– Нет, – прошептала Селин. – Нет, вы, наверное, ошибаетесь. Я бы почувствовала, если бы он умер. – Это было неправдой, потому что теперь она не чувствовала ничего. Выжить в Аушвице она сумела только благодаря способности обманывать себя, цепляться за надежду, убегать от реальности в мечту. Теперь она больше не могла доверять своим чувствам, потому что внутри у нее давно осталась только пустота.
Она не осознавала, что лежит на полу, свернувшись клубком, пока мужчина не исчез, а через некоторое время не появился вместе с пожилой женщиной, которую Селин узнала не сразу. Но потом женщина назвала ее по имени, помогла сесть, и Селин поняла, что это мадам Фуко, старая акушерка с виноградников у подножия холма, которая двумя годами раньше принимала Давида.
– Его нет? – Шепотом спросила она у мадам Фуко, которая гладила ее по голове. – Моего Давида нет?
– Бедняжка, – пробормотала женщина. – Все будет хорошо.
– Нет, не будет. – Селин сделала глубокий вдох: – Что с ним случилось?
Мадам Фуко колебалась.
– Я слышала, дело в легких, моя милая. Он родился слишком рано.
Селин снова заплакала. Это ведь ее вина, да? Если бы она сумела удержать его в своей утробе еще немного, он мог бы выжить. С другой стороны, роди она в срок, младенец бы погиб в Аушвице. В любом случае он был обречен.
– А Инес? – спросила Селин. – Где Инес?
– Боюсь, тоже погибла.
– Что? Как?
Губы мадам Фуко сжались в тонкую полоску – знак неодобрения.
– Поговаривали, будто она вступила в подполье, как и ее муж. Глупая девчонка. Она пряталась на конспиративной квартире недалеко от Реймса, на которую немцы устроили облаву в прошлом июле.
– Инес? Вы уверены?
– Так говорили в городе, особенно после того, что случилось с месье Шово.
– Я не верю. – Селин снова заплакала, и теперь уже и по Инес, еще одной молодой жизни, которая оборвалась слишком рано. Никто из них не заслужил такой судьбы.
Отец Селин и ее бабушка с дедушкой были давно мертвы – теперь она знала, что в сорок втором их отправили в газовые камеры сразу по прибытии в Аушвиц, – а будущее, о котором она осмеливалась мечтать, выскользнуло из ее дрожащих пальцев. Она смотрела на свои худые руки, на татуировку с номером выше левого запястья – эти цифры должны были отнять у нее личность, отнять имя.
Без Мишеля и без Давида она теперь и правда никто. Она больше никогда не будет Селин Лоран, женой бездушного винодела, возлюбленной нежного мужчины, который никогда по-настоящему ей не принадлежал, матерью ребенка, чью смерть она не смогла предотвратить.
Селин вытерла слезы и с помощью мадам Фуко поднялась на ноги. Потом повернулась к месье Бертло, глаза которого блестели от слез. Ее история растрогала его, и она поняла, что он ей поможет.
– Мне очень неловко вас просить, месье, но не могли бы вы отвезти меня в Париж?
– В Париж? Да, конечно, мадам. – Он бросился за ключами от машины.
– Что вы будете делать в Париже? – спросила мадам Фуко.
Селин посмотрела на дверь сарая, из которой открывался вид на виноградники и уходящие вдаль холмы прекрасной Шампани. Она хотела запомнить эти места, сохранить их в памяти.
– В Париже, – прошептала она, – я исчезну.
Жизнь Селин Лоран утратила. Женщина, которая полюбила и ни разу об этом не пожалела, женщина, которая однажды заснула в объятиях любимого, а проснувшись, потеряла все, – ее не существовало.
Если Давида больше нет, значит, вместе с ним исчезли остатки ее самой, те, за которые она отчаянно цеплялась в Аушвице. Селин села на пассажирское сиденье машины нового винодела и закрыла глаза. Когда они приехали в Париж и он силой сунул ей в руку несколько франков, она поблагодарила его и попрощалась.
Но прощалась она не с ним. Она прощалась с жизнью, которая навсегда осталась позади в ту секунду, как его машина тронулась с места. Она уедет как можно дальше от Реймса. Смешается с другими беженцами, возвращающимися с того света. Станет другим человеком и будет надеяться на новую жизнь – когда-нибудь и где-нибудь.
Глава 32Май 1945Инес
Когда война в Европе закончилась и 7 мая 1945 года в Реймсе командование Третьего рейха подписало акт о безоговорочной капитуляции, в жизни Инес все давно уже переменилось.
В 1943 году, покинув квартиру Эдит, она направилась сначала в Париж, но там ее никто не знал и она не смогла связаться с подпольем. Движимая желанием помочь, она поехала на юг и в конечном счете оказалась в Оверни и нашла группу партизан-маки, базировавшихся в Тронсайском лесу, которые ее приняли. Она научилась стрелять и умело закладывала взрывчатку под рельсы, разрушая коммуникации нацистов. Иногда ей казалось, что Мишель мог бы ею гордиться.
Инес была преданным и бесстрашным бойцом, а в награду попросила у своего командира, сурового мужчины по фамилии Тардива, которого уважала и побаивалась, всего одну вещь.
– В Реймсе есть человек по имени Антуан Пикар, – сказала она летом 1944 года, когда война во Франции подходила к концу. – В смерти моего мужа виновата я, но кровь Мишеля еще и на руках Пикара. Я хочу, чтобы он за это заплатил.
Тардива устало улыбнулся:
– Считай, что договорились. И постарайся простить себя, Инес. Мы все совершили то, о чем приходится жалеть.
Инес отвела взгляд:
– Я не заслуживаю прощения, месье.
Единственным способом обрести душевный покой было вернуть Селин сына. Эта надежда поддерживала ее все эти долгие и трудные месяцы в партизанском отряде.
Осенью 1944 года, через два месяца после освобождения Реймса, Инес вернулась в Шампань и первым делом направилась в брассери «Мулен». У ресторана был новый хозяин, и официант у входа смог лишь сообщить ей, что Эдуар Тьерри по-прежнему живет в квартире наверху, но редко ее покидает.
– А Эдит? – спросила Инес, чувствуя горечь во рту. – А ребенок?
Но официант лишь покачал головой и указал на лестницу на второй этаж.
Инес бросилась наверх, перепрыгивая через ступеньку, и постучала в дверь. Никто не ответил, и она постучала сильнее. Наконец дверь открылась, и она с трудом узнала стоящего на пороге человека. Эдуар похудел не меньше чем на десять килограммов, сгорбился и выглядел лет на десять старше, чем полтора года назад, когда она его видела в последний раз. Голова была почти полностью седой, на щеках белела щетина, а под глазами залегли темные тени.
– Ты жива? – прохрипел он.
– Где Эдит? – спросила Инес, схватив его за руки. От этого прикосновения он покачнулся. – Где Давид?
Из квартиры послышался детский плач. Эдуар оглянулся, потом снова посмотрел на Инес.
Она бросилась внутрь и увидела двухлетнего малыша, который стоял в шаткой кроватке и протягивал к ней пухлые ручки. Увидев Инес, он перестал плакать, и они молча разглядывали друг друга. За время ее отсутствия он стал еще больше похож на отца. Волосы у него теперь были светлые, как у Мишеля, и такой же узкий нос и пронзительно-синие глаза. Но овал лица он унаследовал от Селин. Инес, сдерживая рыдания, подошла к ребенку.
– Милый Давид, – прошептала она, подняла его из кроватки и прижала к себе. Он что-то забормотал по-своему, уткнувшись ей в плечо, и запустил пальчики в ее волосы. – Слава богу!
– Ты его заберешь? – Эдуар все еще стоял у двери и смотрел на нее. – У меня на это больше нет сил.
– Но где Эдит?
– Погибла.
Инес и сама уже догадывалась – по лицу Эдуара, по теням под глазами, по тому, как он прежде уклонился от ее вопроса. Но услышав это слово, едва не согнулась от боли. Она заплакала, а Давид нахмурился и прикоснулся к слезам, катившимся по ее щекам.
– Как? Что случилось, Эдуар?
Он тоже сморгнул слезу:
– Это произошло перед самым освобождением. Немцы совсем обезумели. Понимали, что все кончено. Нагрянули на собрание подпольщиков и не арестовали их, а сразу стали стрелять. Просто выбили дверь и открыли огонь.
Инес закрыла лицо руками.
– Боже мой, Эдуар. Ее застрелили?
– Пуля попала в голову, – равнодушным голосом сообщил он и коснулся лба прямо над бровью. – Лицо практически снесло. Поэтому, когда меня попросили опознать ее, я сказал, что это не она. Я сказал властям, что это ты.