– А мне кажется, у тебя отлично выходит. – Он наклонился и поцеловал ее, и сердце Лив забилось быстрее. Она была влюблена в него – а теперь и в его дочь. Странное ощущение – она уже считала Жюльена и Матильду своей семьей, как будто они созданы друг для друга. Теперь она уже усвоила, что семья – это не только родство. Кто знает, к чему все это приведет, но, как недавно сказал Жюльен, будущее перед ними открыто.
Он взял ее за руку, и они вышли в зал, где уже бродили туристы, выбирая бутылки и сувениры, читая таблички на стенах и пробуя шампанское в баре. После появления статьи в «Монд» от гостей не было отбоя. Лив улыбнулась Рене, молодому гиду, который несколько месяцев назад показывал подвалы ей и бабушке Эдит, а затем ее взгляд скользнул по толпе и остановился на пожилой женщине, которая только что вошла в дегустационный зал, опираясь на серебристую трость.
Высокая, седовласая, лет восьмидесяти или даже девяноста, она опиралась на руку высокого широкоплечего мужчины, которому на вид было чуть за шестьдесят. Он кого-то напоминал Лив, но ее взгляд был прикован к женщине. Ее внимание привлек не шрам через всю правую щеку, а глаза: в них Лив уловила что-то знакомое, хотя не сомневалась, что видит эту женщину впервые. Та встретилась взглядом с Лив и продолжала неотрывно смотреть на нее, пока они с мужчиной медленно приближались.
– Я могу вам помочь? – спросила Лив, когда они подошли к ней.
– Вы Оливия? – Женщина говорила по-английски с легким акцентом, не вполне французским.
– Да, мэм. Я Лив. Так меня обычно зовут.
– Лив. Как удачно, что ты здесь, хотя это казалось невозможным. Но пути Господни неисповедимы. – Глаза женщины наполнились слезами, но она смотрела на Лив не моргая. – Ну, я рада с тобой познакомиться, Лив. Меня зовут… звали… Селин Лоран. И я… я мать твоего отца.
Позже, когда солнце уже позолотило виноградные лозы, Лив вместе с Селин отправились на прогулку по виноградникам, а ее сын Жоэль – он был бы похож на ее отца, если бы тот дожил до такого возраста, – остался в доме, чтобы поговорить с Жюльеном.
– Понимаешь, милая, – Селин опиралась на Лив и трость, чтобы передвигаться по неровной земле, – у себя дома, в окрестностях Тель-Авива, я каждое утро просматриваю онлайн-газету «Монд». Интернет – потрясающая штука, правда? Шесть недель назад я прочла историю про тебя и «Мезон-Шово» и поначалу не поверила. Но Жоэль помог мне распечатать твою фотографию, которой сопровождалась статья, и когда я увидела твое лицо, то сразу все поняла. Ты очень похожа на дедушку, Лив. У тебя глаза, как у твоего отца.
– Я целый месяц не решалась приехать, – продолжала она. – Понимаешь, я думала, что никогда не вернусь сюда. Я уехала в сорок пятом, после того как мне сказали, что твой дед и отец погибли, и была уверена, что уезжаю навсегда. – Селин посмотрела вдаль, и ее губы тронула легкая улыбка. – Еще неделю я убеждала Жоэля, что в мои годы я достаточно крепка для путешествия. В конце концов он понял, как мне важно с тобой увидеться. И вот мы здесь.
– Моя бабушка – я имею в виду Инес – была убеждена, что вы погибли в Аушвице, – сказала Лив. – Ее поверенный, Самуэль, рассказал мне, что она много месяцев искала вас, каждый день приходила в отель «Лютеция» в Париже, но бывшая узница Аушвица сказала ей, будто вы умерли от туберкулеза незадолго до освобождения лагеря.
– Господи. – На лице Селин читалось удивление. – А когда я вернулась в «Мезон-Шово», мне сказали, что Инес умерла, и Давид, естественно, тоже. А они оба выжили.
– Мне очень жаль, – сказала Лив, понимая, как нелепо звучат эти слова.
– Понимаешь, незадолго до освобождения я сильно заболела. Несколько раз была на грани смерти. Возможно, именно это и запомнила та женщина. В то время там царил хаос. А может, она тоже болела, и у нее все в голове перепуталось. Но я изо всех сил боролась со смертью, потому что верила, что твой отец жив. Я знала, что должна вернуться к своему ребенку, и это давало мне силы.
…На самом деле я умерла не в Аушвице. Я умерла после Аушвица, когда вернулась сюда и узнала, что у меня больше никого нет. Мне незачем было жить, и целый год я просто плыла по течению, пока не встретила человека по имени Пауль Фогель. Прошло много времени, прежде чем я полюбила его, потому что мое сердце было отдано Мишелю. Думаю, в этом смысле ничего не изменилось и не изменится. Когда любишь так, как я любила Мишеля, чувства не ослабевают. В общем, мы с Паулем стали жить вместе, а в 1950 году он предложил мне выйти за него замуж и переехать в Израиль, и я согласилась, потому что во Франции у меня ничего не осталось.
Селин умолкла, чтобы немного отдышаться, а Лив смахнула слезу.
– Жоэль стал вторым чудом в моей жизни – не думала, что после того, что со мной сделал Аушвиц, я могу иметь детей. Моя жизнь по большей части была счастливой, но я никогда не забывала о своем первенце.
– Я… я не знаю, что сказать. Мне так жаль. – Лив прочистила горло. – Бабушка Эдит – Инес – всю жизнь винила себя за то, что случилось с вами. Я знаю, она хотела бы вам сказать, как сожалеет о том, что сделала.
– Мне очень больно это слышать, Лив, потому что я не виню Инес – больше не виню. В молодости она всегда была легкомысленной, но не жестокой. В каком-то смысле это моя вина. Я украла у нее мужа. Я родила ребенка от ее мужа, втайне от нее. Представляешь, какое предательство? Что она почувствовала, когда застала нас вдвоем и узнала правду? – Селин покачала головой. – Нет, виновата только я. Но я не могла поступить иначе. Мишель был любовью всей моей жизни, и, если бы я не любила его, моя милая Лив, ты бы сегодня здесь не стояла. Разве я могу сожалеть даже об одной секунде того, что со мной было?
Лив кивнула, вытирая слезы.
– А как насчет того, что вы всю жизнь были разлучены с моим отцом и мной, а Инес семьдесят лет провела рядом с чужим сыном, а потом и с внучкой?
– Может, вы не были ей чужими. Может, судьба предназначила вас для Инес. Кто знает? Я в неоплатном долгу перед Инес за то, что она спасла твоего отца, – после того, как я поступила с ней. Я всегда буду жалеть о том, что больше не увидела Давида. Но вот я здесь, в винограднике, за которым когда-то ухаживал твой дед, рядом с тобой, моей внучкой. Лив, я и представить себе не могла, что такой день когда-нибудь наступит. Ты – живое доказательство, что чудеса случаются. – Селин оперлась на плечо Лив. – Пойдем, прогуляемся. Я расскажу тебе все, что помню.
Пока они гуляли среди виноградников, Лив поддерживала Селин, жадно слушая рассказы об этих местах, истории из жизни Мишеля и Инес; Лив точно видела прошлое глазами Селин. Сколько всего теперь открылось ей, и радостного, и горького, – того, что определило ее жизнь. Каким-то образом все сложилось вместе и привело к этому моменту.
– И что теперь? – спросила Лив, когда солнце начало клониться к закату. Они медленно возвращались к главному дому, где их ждали Жоэль и Жюльен. – Вы останетесь, хотя бы ненадолго?
– Жоэль был так добр, что купил обратные билеты с открытой датой. – Селин улыбнулась. – Ведь я надеялась, Лив, что мы с тобой немного побудем вместе, – если ты захочешь. Мы потеряли столько лет.
Лив подумала о бабушке Эдит, всю жизнь пытавшейся исправить свою ужасную ошибку, о своем отце, который ушел так рано.
– Да, действительно, – тихо сказала она. – Но как однажды сказал один человек, которого я очень любила, прошлое переписать нельзя, но можно жить полной жизнью здесь и сейчас.
– Полагаю, это слова твоей бабушки? – улыбнулась Селин.
Лив кивнула:
– Да.
– Она была мудрой женщиной, моя милая, гораздо мудрее, чем я о ней думала. О чем всегда буду жалеть. – Селин вздохнула, скользнула взглядом по далекому горизонту, потом снова посмотрела на Лив: – Ты позволишь мне хотя бы немного узнать тебя? Я хочу знать о твоей жизни, твоей семье, твоих надеждах и мечтах. Я хочу знать, каким стал твой отец. Я хочу узнать тебя, Лив. Надеюсь, я прошу не слишком много.
– Конечно! – Лив протянула руку и сжала ладонь женщины, пожертвовавшей всем, чтобы дать ей жизнь. – Буду счастлива!
От автора
Шампань.
Какие чувства вызывает у вас это слово? Если вы хоть немного похожи на меня, то оно ассоциируется у вас с пузырьками в бокале, праздником, Францией, модой, хорошим вкусом и чуточку – с магией.
Но знаете ли вы, что знаменитое на весь мир игристое вино производят в регионе, который раз за разом преодолевал огромные трудности, что войны неоднократно разоряли виноградники Шампани, уничтожали индустрию виноделия? Что Реймс, неофициальная столица региона, где расположены штаб-квартиры домов шампанских вин, в начале 1914 года был практически стерт с лица земли после более чем тысячи дней непрерывных обстрелов немецкими войсками? Многие из знаменитых домов шампанских вин находились на линии Западного фронта, а это значит, что сто лет назад, после окончания Первой мировой, эта земля была пропитана солдатской кровью, растения вырваны из земли непрерывными обстрелами, лоза убита отравляющими газами. Удивительно, как вообще там могло что-то возродиться.
Я всегда воспринимала шампанское как данность. Где-то далеко люди собирают виноград и каким-то загадочным образом превращают его во вкусный искрящийся и пузырящийся напиток. Но теперь я знаю: то, что его производство сохранилось – и более того, процветает, – не что иное, как чудо. Каждый раз, пробуя вино, я вспоминаю, что магия этих пузырьков – не только результат брожения с выделением углекислого газа; в ней – кровь, пот и слезы многих поколений виноделов. Это ода стойкости человеческого духа.
Последним крупным бедствием на территории Шампани была Вторая мировая война, и местная жительница Стефани Вене, чей дом расположен рядом с виноградниками Виль-Домманж и чьи родители были участниками Сопротивления, очень точно сформулировала отношение жителей Шампани к войне. «Нас оккупировали, но не уничтожили, – сказала она мне. – Так что жизнь продолжается». И она действительно продолжается – жизнь людей и жизнь лозы.