«Нет ничего странного в этой политике Ленина, все даже очень логично, — развивал свои доводы Болдырев. — Ленин согласен на все для захвата власти своей партией. Во имя этого захвата следовало деморализовать, обездвижить армию — опору любого государственного строя, — и Ленин это организует. Весь семнадцатый год армия буквально разваливается по частям. Для большевиков нет понятия Родины. Они провозглашают вредным, кабальным, буржуазным само это понятие.
В подобных условиях крайне опасно появление немцев в Петрограде и других центрах России. В Петрограде — штаб революционной смуты; разложившиеся воинские части — опора большевизма.
Все, о чем говорили в эти месяцы вожди русской армии (генералы Алексеев, Корнилов, Деникин), становится вдруг и требованием большевиков: сплотиться и не пускать немцев — никаких антивоенных лозунгов, только отпор, только истребление захватчиков!
Что за бессовестное превращение!..
В этом существо большевизма. Это они называют диалектикой, классовым анализом: ради власти идти на все, вплоть до преступлений, а если вдруг объявится необходимость в противоположном действии (как, скажем, необходимость защиты Петрограда) — не туда гребли и надо отыграть задний ход, — не беда: замоют новой кровью. Власть, любой ценой власть! Любые решения и поступки ради власти! Не существует морали, не существует недозволенного. Нет и не может быть ничего святого, кроме продвижения к власти, захвата власти и удержания власти! Это единственная ценность, и обладание ею уже само по себе служит оправданием всего, даже самого невероятного преступления. Впрочем, его в таком случае не называют преступлением. Это уже нечто другое…
Большевикам важна лишь их политическая доктрина. Нет их, большевиков, — и пусть треснет Россия, провалится, изойдет дымом и прахом. Именно под этим углом зрения они толкуют русскую историю: убогая она, недоумочная без них, ленинцев. Вот ежели бы они заправляли в дружине князя Игоря или, скажем, в обществе декабристов!.. Поэтому они столь решительны и так готовы к разрушению. И нет ничего странного в их требованиях военного поражения России в японской, а затем нынешней, германской, войнах. Конечно, с поражением устои государства расшатываются, ближе цель — власть. Не сомневаюсь, как только они закрепятся у власти, то, выражаясь их же языком, они превратятся в самых отъявленных империалистов. Любой ценой власть — вот смысл их политики, здесь вся логика, все прочее — блажь…»
В сентябре 1917 г. Ленин пишет письмо Центральному Комитету, Петроградскому и Московскому комитетам РСДРП(б) («Большевики должны взять власть»):
«…Большинство народа за нас. Это доказал длинный и трудный путь от 6 мая до 31 августа и до 12 сентября: большинство в столичных Советах есть плод развития народа в нашу сторону.
Демократическое совещание обманывает крестьянство, не давая ему ни мира, ни земли.
Большевистское правительство одно удовлетворит крестьянство.
* * *
Почему должны власть взять именно теперь большевики? Потому что предстоящая отдача Питера сделает наши шансы во сто раз худшими.
А отдаче Питера при армии с Керенским и Кo во главе мы помешать не в силах… Только наша партия, взяв власть, может обеспечить созыв Учредительного Собрания, и, взяв власть, она обвинит другие партии в оттяжке и докажет обвинение.
Сепаратному миру между английскими и немецкими империалистами помешать должно и можно, только действуя быстро.
Народ устал от колебаний меньшевиков и эсеров. Только наша победа в столицах увлечет крестьян за нами.
* * *
Вопрос в том, чтобы задачу сделать ясной для партии: на очередь дня поставить вооруженное восстание в Питере и в Москве (с областью), завоевание власти, свержение правительства. Обдумать, как агитировать за это, не выражаясь так в печати.
* * *
Ждать «формального» большинства у большевиков наивно: ни одна революция этого не ждет. И Керенский с К° не ждут, а готовят сдачу Питера… История не простит нам, если мы не возьмем власти теперь.
Именно теперь предложить мир народам — значит победить.
Взяв власть сразу и в Москве и в Питере (неважно, кто начнет: может быть, даже Москва может начать), мы победим безусловно и несомненно».
Это был курс на вооруженное восстание, но еще не на практический захват власти.
«Недавно в поездке… — писал М. А. Булгаков (классик русской литературы) сестре Наде 31 декабря 1917 г., — мне пришлось видеть воочию то, что больше я не хотел бы видеть. Я видел, как толпы бьют стекла в поездах, видел, как бьют людей. Видел разрушенные и обгоревшие дома в Москве. Видел голодные хвосты у лавок, затравленных и жалких офицеров. Мучительно тянет меня вон отсюда…»
Генерал Краснов вспоминал:
«…Носить погоны больше стало немыслимо. Солдаты с ножами охотились за офицерами. Но снимать погоны мы считали для себя оскорбительным, и потому 21 декабря (1917 г. — Ю. В.) все переоделись в штатское. Однако это не улучшило положения…»
Петр Николаевич Краснов родился в 1869 г. Окончил Павловское военное училище и Офицерскую кавалерийскую школу, служил в гвардейских казачьих частях. Накануне мировой войны в чине полковника командовал 1-м Сибирским казака Ермака Тимофеева полком в Западносибирской казачьей бригаде. Повешен в Лефортовской тюрьме 17 января 1947 г.
Его предок — Иван Кузьмич Краснов (1752–1812) — в чине генерал-майора в Отечественную войну 1812 г. командовал у знаменитого атамана Платова донскими полками и погиб на Бородинском поле. А вот потомок, бывший донской атаман (после Каледина), задохнулся на крюке в спецкамере Лефортовской тюрьмы. Петр Николаевич люто ненавидел советскую власть. Ненависть привела к союзу с фашистами. И пошел он против своего… народа… А ведь в эмиграции писал романы, и недурные. Вот так Господь завихрил еще одну судьбу. Зачем это Господу? Какой прок от этих сломов и срывов у людей? Неужто удовольствие Ему?
Господь — твердыня наша…
О смысле воинской службы и армии Петр Николаевич оставил высокого накала строки, писал еще до похода на Россию (вместе с немцами). Никогда ни с кем нельзя идти с мечом против Родины. Пусть она заблуждается, пусть народ бредет ложными тропами, но не сметь идти против народа!
Итак, слово Краснову.
«…Армию называют великой молчальницей. Ибо армия есть только покорное орудие в руках правительства, слепо и безоговорочно исполняющее все его предписания. Но эта великая молчальница говорит самым громовым голосом — голосом пушек и пулеметов; самым страшным языком — языком смерти. Она убеждает самым жестоким способом — способом крови.
Как же высоко должно быть воспитание Армии, из каких рыцарственных элементов она должна состоять — для того чтобы иметь право переступать через кровь; для того чтобы быть готовой отдать все — покой и уют, семейное счастье, силы, здоровье и самую жизнь во имя Родины, во имя ее спасения и блага…
Эта кадровая Армия должна блюсти и разуметь религиозный смысл своего бытия; она должна быть Армией христианской, христолюбивым воинством, ибо только заповедью Христовой — возлюбить ближнего своего так, чтобы положить за него свою душу, — могут быть основаны и принятие оружия, и своя, и чужая кровь, и муки, и ранения, и самая смерть…
Армия — рыцарский орден! И народу своему она несет защиту и помощь, а не обиду и утеснение…»
Каково же было видеть генералу, как срывают погоны с офицеров, бесчестят великое русское оружие…
О России предоктябрьской фон Гинденбург пишет:
«О России нечего много говорить. Мы смотрим на ее внутреннее состояние как на открытую огненную пучину. Быть может, она догорит до конца. Во всяком случае, она повергнута, а с нею вместе и Румыния.
Таково было положение в конце 1917 года…»
Разложение русской армии, ожесточенная противоправительственная агитация и пропаганда большевиков свое дело довершили.
Германским армиям на востоке делать было нечего. Россию добивали другие силы…
Но горе — победи вдруг Германия и на западе. Она взяла бы Россию голыми руками, превратив Украину и Белоруссию в свои колонии. Собственно, России была бы уготована участь сырьевого придатка Германии. Именно этот план и попытается воплотить в жизнь Гитлер. Та, вторая мировая война явится всего лишь продолжением первой, отбушевавшей в 1914–1918 гг.
Слагаемые ленинской политики в те весенние и летние месяцы семнадцатого можно свести к нескольким нехитрым понятиям.
Не останавливаться ни перед чем (то есть надлежит идти на любые действия — пусть подлоги, развал страны), компрометировать правительство (компрометировать — это из ленинского словарного запаса, чрезвычайно богатого на иностранные словечки и обороты). Милюков, Керенский — сволочи. Настроить армию против правительства. Мир на фронте — война в стране. Большевиков должны бояться. Страх. Террор. У нас свои союзники. Сепаратный мир.
Мысли, как видим, откровенно предательские, подлые и предельно антинациональные. Главное в них обнажено до корней — завоевание своего народа предательством, провокацией, газетно-листовочной ложью и разжигание ненависти к имущим и интеллигентным сословиям. Внести раскол.
Эти мысли можно считать как бы продолжением знаменитых апрельских тезисов вождя большевиков. Мысли эти органически вписываются во всю схему классового мышления. Такой подход к политике вообще свойствен их восприятию мира. Народ, кровь, правда, страна — ничто. Самое важное — власть. И они валили страну к стопам Германии. А удастся ли при этом получить власть или нет — во всяком случае, в наличии единственная возможность подобного рода, более история не пойдет таким путем. Только сейчас, в этот миг столь необыкновенно удачно сплелись события, расстановка сил, настроение народа. Ежели чуть-чуть дожать…
Что могло случиться с Россией — их совершенно не занимало. В крайнем случае все они рванут в новую эмиграцию. И снова возьмутся точить государственное древо России.