— Я не могу чувствовать на заказ, — покачала я головой, — да, наверное, мои эмоции достаточно сильные, чтобы пробить амулеты менталистов, но, если мне грустно, я не могу смеяться.
— Поэтому я и сказал, что ваш дар весьма схож с «потоком», а не идентичен. Ваша душа, мадемуазель, чистая и незамутненная, что вы как…
— Наркотик? — грустно усмехнулась.
Безусловно, меня несколько задело, что месье Петер, которого я считала другом, был рядом только из-за того, что он порядком пристрастился к моим мыслям. Хотя и обижаться на него за это я не могла. Это как винить голодающего, что он радуется яблоне.
— Немного, — улыбнулся месье Оливье, — но разве можно осуждать нас, за то, что родниковая вода нам больше по вкусу, чем та, что из лужи?
— Но я ничего не слышу! — удивился неугомонный месье Гарт, — если эмоции мадемуазель Эвон такие, как вы говорите, то нам не должен мешать наш амулет. Или я ошибаюсь?
— Мадемуазель Эвон, вы снимите…?
Я колебалась. Мне не хотелось становиться бесплатным развлечением для кучки студентов. Я еле успокоилась после коридора, по сути, только интересный рассказ месье Оливье про Мерику основательно увел мои мысли в сторону. Я неуверенно подняла руки к шее, где висело «украшение», которое мне передал месье де Грамон.
— И помечтайте, мадемуазель Эвон.
— О чем, месье Оливье? — спокойно спросила, опуская тяжелый амулет на крышку стола.
Встала и подошла к учительскому столу, как всегда делала, когда отвечала на уроках. Да, буду делать вид, что это обычное домашнее задание. Ведь бывало же такое, что я не готовилась, например, когда Армель брат присылал внеочередной выпуск Персефореста. Какие уж тут уроки, если храбрый рыцарь отправляется в очередной поход? Тогда приходилось импровизировать и мучительно вглядываться в лица однокурсников, чтобы понять, что же мне подсказывают подруги.
— На ваше усмотрение.
Полная свобода выбора… занятно. Месье де Грамон прав, метать на заказ, когда это от меня требуется — почти невозможно. Голова была пустая и легкая. Ни одного образа.
Подняла глаза на студентов — десятки сосредоточенных глаз!
Менталисты настороженно оглядываясь по сторонам, прислушиваясь к собственным чувствам. Недоверие юношей я понимала очень даже хорошо, ведь у меня не было ни одной стоящей мысли, а значит и они «не видели» подтверждения слова месье Оливье.
Перекати поле в голове: от одного уха к другому. Легко ли это — думать о чем-то необычном, когда этого ждут другие! Сразу казалось, что какой бы не стала мысль — она будет совершенно глупой. Просто цирк какой то…
Цирк.
Благородным господам запрещалось посещать это место: как же! развлечение для черни. Но я… однажды была в бродячем цирке.
Мне было восемь и в городок около «Гнезда» приехали бродячие музыканты и циркачи, афиши висели на каждом столбе, до самой базарной площади. А служанки в замке только и говорили о выступлении. О музыкантах, жонглерах и наездниках на лошадях.
Стоило мне только заикнуться деду про посещение, как меня жестко осадили. Юным леди не пристало посещать столь сомнительные мероприятия. Ответ был категоричным — нет. На меня тогда словно ушат холодной воды вылили, так резко ответил виконт. Мне казалось, что, если бы были живы родители, вот они уж точно отвели бы меня на представление. А вдруг там диковинные слоны? И акробаты!
И я… я сбежала. Демонстративно пропустив ужин, я заперлась в своей комнате и самым наглым образом спустилась по плющу со второго этажа и со всех ног бежала в городок. Всего-то лье! Ночной лес не пугал меня, ведь я шла на встречу чуду! Разве шепчущиеся деревья могут заставить сойти с пути ребенка, который идет к сказке? Никогда!
К слову, за тот побег мне крепко досталось розгами, я неделю кушала в своей комнате, лежа на животе. А дед так кричал, что его наверняка слышали все окрестные деревни. Но оно того стоило! Некоторые воспоминания стерлись из моей памяти за давностью лет, но общее ощущение волшебства осталось до сих пор.
Я хитро посмотрела на месье Оливье. Он хочет эмоций? Будут учителю эмоции. Да такие, что его ученики не просто услышат отголосок моей мечты, но и сами поверят в нее. Что такое иллюзии? Это картинка, созданная в голове, которую мы усилием воли проецируем на пространство вокруг, используя «якорь» — я, к примеру, стихи. А что если создать совершенную иллюзию и не отпускать ее далеко? Вызов? Тысячу раз «да»!
Закрыла глаза, отдаваясь теплым убаюкивающим волнам воображения.
Для начала заменим тусклые стены на яркий шатер. Мягко качнулась полосатая ткань, словно снаружи был ветер, прогнулась, затрепетала и запахло конским потом с «улицы». Потолок тоже преобразился — теперь он конусом уходил вверх и из-под самого купола спускались разные веревки и даже обруч. Будто из ниоткуда поднялись жесткие скамейки, полукругом идущие вокруг площадки для выступления, наспех сколоченные прямо во дворе шатра.
На самом краю арены четверо жонглеров подкидывали в воздух маракасы, иногда ритмично ударяя ими, пока скрипка резкими звуками задавала основное настроение посетителям. Выступление артистов еще не началось, но меня охватило волнение. Какое чудо я увижу сейчас? Я «стояла» на бортике арены и с наслаждением вслушивалась в гул толпы, ожидающей представление. Особо нетерпеливые дети притопывали в такт маракасам. Повторяющийся резкий звук музыки шел словно из под земли, заставляя чувство восторга вибрировать где-то в области горла. Да, это был именно тот восторг: чистый, незамутненный, который бывает только у детей. Я поднялась на цыпочки, хотя даже это не помогло бы мне разглядеть, что же творится на противоположной от меня стороне, скрытой от посторонних глаз.
В центр арены вышел ведущий, но я его не слышала — слова потонули в радостных криках толпы. Мужчина поднял руку и легкая шторка, отделяющая внутренние помещения цирка от зрительского зала, взметнулась крыльями бабочки и оттуда вылетели всадники на лошадях. Наездники были черноволосые, загорелые едва ли не до черноты, с крупными носами, один вид на которые не оставлял сомнений в том, кто сейчас выступает. Горцы! Мои соотечественники! В национальных нарядах, мужчины смотрелись более чем сказочно.
Мимо меня пронеслись лошади, едва не скинув с парапета. Но я-иллюзорная с интересом посмотрела вслед двум юношам, которые делали круг почета, неся наши, горские флаги. Знамя развивалось от скорости не хуже чем на ветру, позволяя разглядеть солнышко над горами.
Мгновение и юноши взвились в седлах, сначала выпрямив ноги в стременах, а потом и поднимаясь на носках на спину животного. Горцы переплели руки, а животные все так же и неслись по арене. Ап! И вот уже отпустив предплечье собрата, юноша скользит по седлу, едва касается земли и снова взвивается вверх, отталкиваясь от земли. Ап! Второй васконец держится за край седла, держа корпус тела вертикально вверх.
Люди вскакивают со своих мест, стараясь рассмотреть каждую мелочь и…
— Твою ж мать…
Я вздрогнула от тихого шепота, набатом прозвучавшем в моих ушах, и открыла глаза, удивленно разглядывая «застывший» класс и восхищенных студентов.
— Месье Тосвел! — укоризненно покачал головой месье Оливье, по-моему, ему было жаль, что он не «досмотрел» выступление до конца.
Самый низкорослый юноша, которого я вначале даже посчитала младшекурсником, густо покраснел. Менталист встал и поклонился мне, извиняясь за грубость.
— Прошу прощения, мадемуазель Эвон.
— Это была не иллюзия, — протянул с сомнением месье Гарт.
— Совершенно верно, — кивнул месье Оливье, — мадемуазель Эвон всего лишь мечтала.
— Но… амулеты ведь на нас, — неуверенно подал голос месье Тосвел, проверяя на всякий случай этот факт, — так почему?
— Потому что мадемуазель Эвон всецело отдается своим фантазиям. Верит в них, чувствует их, ощущает. И щедро делится с нами. И да, мадемуазель, это было прекрасно.
— И как можно блокировать мадемуазель Эвон без амулета, если уж сейчас…
— А вы думали, месье Андрэ, что попасть в отряд месье де Грамона будет так легко? Присаживайтесь, мадемуазель Эвон. Надеюсь, я однажды увижу ваши знаменитые иллюзии. Говорят, они как живые.
Студенты с кислыми лицами переглянулись.
Я же поспешила на «свое» место. Я не чувствовала удовлетворения от подобных слов учителя. Я хотела похвалиться, мне это удалось, но если подумать хорошенько, я ничего особенного не сделала! Мечтать легко, все мечтают. Так почему у менталистов это вызывает такой восторг? Мне стоит серьезно подумать над этим вопросом
— И все же некий механизм противодействия наведенным чувствам есть, хотя и не у всех получается им воспользоваться. Открывайте тетради, запишем. Необходимо представить равную по эмоциональном накалу картинку. Мужчинам, кстати, обычно это проще, ну вы понимаете, — усмехнулся учитель, но тут столкнулся с моим недоумевающим взглядом и закашлялся, — вопрос конечно в том, чтобы суметь это сделать, пока чужие чувства не затянули вас окончательно. Я вот, каюсь, сейчас не успел, хотя мадемуазель Эвон далеко до легендарных «мечтателей».
— А почему мужчинам проще? — удивленно спросила.
Я как раз наоборот слышала, что у девушек более яркая фантазия и уж явно я смогу придумать более яркую «анти-эмоцию». Юноши в классе захихикали, словно я сказала что-то смешное, но я ведь точно знаю!
— Эм… мадемуазель Эвон… — учитель замялся, словно не хотел открывать какой-то секрет, но разве не для того я тут, чтобы учиться? — Кстати, а где Отис?
Студенты несколько неуверенно заозирались, словно только сейчас заметили, что таинственного Отиса не было на уроке.
— И все-таки… — упрямо начала я, ведь знания менталистов мне нужны, чтобы спастись от спанских шпионов, а учитель устроил какие-то тайны!
Внезапно дверь с грохотом открылась и в проеме появился… Персефорест.
Я часто заморгала, удивленно смотря на ожившую мечту. Пять лет я зачитывалась «Рыцарями вольных чертогов» и все это время я тщательно вырисовывала в своей голове портрет героя. Если я когда то и представляла Персефореста, то именно так. Высоким, темноволосым… с блестящим влажным взглядом. Мой месье Персефорест был идеальным. Я гордилась его образом и даже как-то создала иллюзию для Армель. Маркиза ходила вокруг моего рыцаря и восхищенно цокола языком, что совсем не подходило благородной даме, но я бы тоже реагировала подобным образом на ее месте.