– А что грозит? Причинение смерти по неосторожности?
– Сто девятая, как я и сказал, хотя полковник-чёрт пытается сто пятую впендюрить, вы с ним заодно. Одна надежда на свидетелей.
– А ты посмотри на свидетелей, Шах. Половина, которая за «железку» ходит, будет валить на твоего Абдуллаева, половина – на бородатого Алишку. Так что подмазывать судью придётся по-любому, – язвительно отозвался Марат, щупая гудящую голову.
– Всё, Абдуллаев-старший звонит, – буркнул Шах, вытаскивая звенящий мобильный и отходя от Марата подальше.
Народ не спешил расходиться. Переминались, судачили. Марат заметил Исмаила, директора школы, которому, чуть не подпрыгивая, доказывал что-то Тимур. Хотелось уйти незамеченным. Он свернул за оцепленную бетонную площадку перед магазинчиком – на ней убился Русик – и не успел ещё сделать и шага по грязной улочке, как замер от резкого свиста. Обернувшись, увидел смеющуюся женщину, закутанную в свободную ткань, только овал лица и кисти рук оставались открытыми солнцу.
– Марат, не узнал? – развязно спросила она.
Потом, заметив торопливо спешащих к Проспекту бабок, обогнала Марата и поманила его рукой. Это была Анжела, дочка тюремной уборщицы, развратница, потаскушка, дьяволово отродье – да каких только имён она не носила! Марат в своей домосковской поселковой жизни находился под странным её влиянием. Ревновал страшно, старался не верить собственным глазам и, оказавшись со всеобщей любовницей наедине, нёс чудовищный вздор про чувства. Но однажды наваждение исчезло, как будто его и не было.
Анжела свернула за угол, толкнула боком калитку и, оглянувшись весело на Марата, скользнула внутрь. Он вошёл следом, пересёк двор вслед за поманивающим розовым пальцем и оказался в маленькой комнатке, служившей, судя по электрической плитке, ещё и кухней. Анжела указала ему на старенькую тахту, сама присела напротив и снова звонко спросила:
– Что, не узнал меня, Марат?
– Не сразу.
– Я тебя тоже не сразу. У тебя плечи стали шире, – бренькнула она хохотком. – А я? Видишь, какая я стала. Я замужем.
– Поздравляю, не знал…
Марату показалось, что он идёт по вязкому песочному дну мутного, волнующегося Каспия, что с головой окунулся в тяжёлую морскую воду. Уши заложило, и выбраться не хватает сил.
– Ты в курсе, что Русик-гвоздь погиб? Сегодня, – хрипнул он еле слышно.
Анжела на секунду застыла, как будто поворот разговора сбил её с толку. Потом быстро облизнула губы и, нагнувшись вперёд к Марату, закивала укрытой в платки головой:
– Конечно. Я даже видела, как врачи приезжали. Возились, возились – всё зря. Русик всегда был странный. И умер странно.
– Его убили, – кашлянул Марат, прочищая горло.
– Да ты что, Марат! Нет! Он упал прямо черепом на бетон, пока с ребятами буцкался. Такой спорщик, у-уй! Что там у него на плакате было написано?
– «Я – агностик».
Анжела хмыкнула:
– Ганостик? Сейчас что-то любят все умничать… Мне сказали, этот плакат – против Аллаха…
Она замолкла и тревожно напрягла слух: на крыльце зазвенели и покатились бутылки, в комнату сунулась блудная морда рыжего котика. Анжела шикнула и громко топнула ногой. Кот отпрянул и тотчас пропал из виду.
– А ты почему не спрашиваешь, как у меня дела, за кого вышла? – снова сладко заулыбалась она Марату. Тот пробормотал, глядя в сторону и потирая висок:
– Да я в шоке после Русика… Вот завтра прямо съезжу в город к следователю и попрошу судить беспристрастно, без всяких там «наш – не наш». Алишку-то посадят наверняка, он давно у шестого отдела на учёте, а тут ещё такой случай… С религиозным окрасом…
– Марат, ты на меня не смотришь. – Анжела подсела к нему на тахту и томно вздохнула. – Хочешь я для тебя платок размотаю? Никто не зайдёт.
– А чего вообще заматывалась? Давно так ходишь, – оглядел её Марат, нехотя поднимая опущенную голову.
– Муж сказал, я и закрылась, – лукаво засияла Анжела. – Он в Пятигорске живёт, потому что здесь ему опасно. Он следователь по особо важным делам, а их всех убивают. Вон Халилбек одного такого заказал.
– Это слухи. А правда или нет, никто не знает, – отвернулся Марат.
– Пу-у-у, – затянула Анжела, – не знает! Он и твоего брата, совсем ещё мальчика, на тот свет отправил, а ты его защищаешь… Мама этого Халилбека в тюрьме видела, когда его по коридору вели. Говорит, весь зелёный, разбитый, круги под глазами, сразу видно, – совесть мучает…
– Мы сегодня собирались на море, – вдруг произнёс Марат.
– Чего?
– С Русиком. Представляю, как его довели, если он такой детский сад с плакатом затеял! Да ещё и в центре посёлка, чтобы все видели!
– Хочешь, я тебе покажу одну вещь? – прервала его Анжела, снизив голос и поправляя надвинутый на брови платок.
– И как только я всё пропустил! – не слушал её Марат. – Это мама со своими придумками… Я мог бы помешать…
– Марат…
– А Шах ведь всё сделает, чтобы дружка вызволить.
– Марат! Ты меня не слышишь! – цапнула его за плечо разозлившаяся Анжела.
– Извини, – стряхнул её руку Марат, – я тебе тут голову морочу. Не надо было заходить. Я пойду.
И он действительно встал.
– Стой! – окрикнула его резко Анжела, подскакивая следом. – Ты что, возьмёшь и уйдёшь?
Она часто дышала, и брови её трепетали, как будто не знали, сойтись им в одну линию, взметнуться вверх, под нависающий платок или разгладиться в сладострастном самодовольстве. Марат стал нервно дёргать себя за нос, всё так же глядя мимо Анжелы и подыскивая предлог убежать.
– Твой муж придёт, увидит, не поймёт.
– Я же объясняю, – снова потекла она улыбками, – муж живёт в Пятигорске, у него там ещё одна семья. И здесь – я. Приезжает раз в десять дней, а я просто изнываю!
– Изнываешь, – оборвал чаровницу Марат, – обратись к Шаху. Или к другим пацанам. Я здесь при чём? Тем более такой момент, Русик умер…
– Заколебал со своим Русиком! – бесцеремонно толкнула его Анжела. – Мы с тобой столько лет не виделись, а ты! Забыл, как ходил за мной, когда был сопляком? Жениться даже хотел!
– А теперь я не сопляк, понятно тебе, – спокойно и твёрдо отстранил её Марат. – И раскаявшихся грешниц не развлекаю.
Анжела сморщила губы и с силой ударила его в грудь кулаком:
– Ты мне мораль читаешь? Прошлое моё вспомнил? Но я теперь порядочная! Законная жена, понятно?
– Вторая жена. Содержанка. Первая-то жена про тебя знает? Уверен, что нет.
Он пошёл к двери, а она семенила следом, била его по спине и кричала:
– Ну и что, что вторая? Ну и что! Это сунна пророка! Это законно!
Когда он дошёл до крыльца, прыгнула к нему, схватилась за воротник его рубашки и начала по-звериному ластиться:
– Ты ведь хочешь? Хочешь, но боишься. Не бойся…
Марат вырвался, по деревянным доскам запрыгала его отлетевшая в сторону пуговица. Анжела потемнела лицом, зашлась в отрывистой ругани:
– Ах ты… Небось серьёзку себе присмотрел, гад? Я слышала, жениться собрался! Да чтобы ты провалился в день своей свадьбы!
Марат пошёл через двор к калитке и не успел он её прикрыть, как одна из стеклянных бутылок, сваленных в груду котом, просвистела по воздуху и с грохотом разбилась о калиточное железо на осколки.
9. У Заремы
С утра ожидались гости. Я испугалась, что Магомедовы: пухлая болтушка, немой ветеринар с длинным носом и вдовствующая мать. Но к счастью, обошлось. Приезжали дальние родственники мамы из села. Детективы были сложены стопкой и спрятаны под кровать, на плите безостановочно кипел котёл с сушёным мясом, мама мешала его огромным половником, а потом впопыхах забегала в комнаты и командовала:
– Патя, протри все электрические розетки!
– Патя, вылижи карнизы, но только с порошком! И попробуй оставить разводы!
– Патя! Лентяйка! Ты не почистила столовые приборы! Сейчас же! Пошевеливайся!
Бабушка к приезду редких гостей достала из сундуков платок с бахромой побогаче. Папа отправился на вымытом автомобиле в город, встречать приезжающих.
Заглянувшая ко мне Аида, конечно, сразу пустилась строить догадки:
– Вот увидишь, жениха тебе везут.
Но я только отмахивалась:
– Ещё чего не хватало!
Наконец прибыли. Вытащили тяжёлые спортивные сумки. В одной – мажущий фиолетовым тутовник и абрикосы, особый аборигенный сорт «хонобах»: мелкие оранжевые плоды-сердечки с тонкой блестящей кожицей, бьющий в нос аромат мякоти, яичком выкатывающиеся косточки. Во второй – урбеч в баночках, древняя местная паста из перемолотых каменными жерновами поджаренных семян и орехов: чёрный льняной, солнечный абрикосовый и тёмно-коричневый конопляный. В третьей сумке – бутыли со сладкой и кислой сывороткой, перебродившим молозивом, пакеты сухого творога. Мешочек ячменного порошка для варки жидкой «пивной каши» – настоящего женского лакомства. В четвёртой… До четвёртой я не добралась, потому что у мамы началась обычная гостевая паника. Метание по кухне, прикрикивания, падающие со звоном ложки.
Сели за стол. Посерёдке – кукурзный хинкал и мясо, пиалы с бульоном, аджика, урбеч, сметанно-чесночный соус. Простота и аскеза. Натуральный вкус, честные калории. Дядька с папой сразу же откупорили коньяк. Две тётки нашли себе по местечку по обе руки от бабушки, мама устроилась с краю, а меня усадили напротив неказистого четвероюродного брата. Думала, он будет по сельским обычаям краснеть и молчать, но не тут-то было. Не робея перед родственниками, братец то и дело приставал ко мне с разговором:
– А я в Москве был, я служил там на Курском вокзале. Пару раз воров поймал. Один раз бомбу нашёл.
– Как? Настоящую?
– Муляж. Проверяли бдительность. Мне там нравилось. Дисциплину наладил, дедовщину пресекал. Мне сержанта досрочно дали, просили на военке остаться, по контракту. Но я подумал: хорошо, конечно, но зачем? Где там независимость?.. Ещё мы в метро служили.
– Вот эти унылые солдаты, которые ходят толпой с собакой?
– Унылые, потому что не высыпаются. Вообще не высыпаются… А ты где в Москве живёшь?