Мы молча сели на этот диван и вперились в печку. Ринат держал бокал с разлитым Артуром вином.
– Почему говорят – «истина в вине?» – заговорил он наконец.
– Потому, что горькая?
– Потому что пьёшь и тебя видно в истинном свете, – тихо ответил Ринат.
– Ну не знаю…
Внизу раздались крики:
– Двинулась! Двинулась!
– Вот ты, – продолжил Ринат, так же уставившись на печку, – для меня вся известна.
– Из-за вина?
– Нет, из-за сна. Я сон видел. Но сначала надо чокнуться.
Он обернулся ко мне своим беззащитным лошадиным лицом, на котором в сером вечернем свете сверкали серо-голубые радужки. Мы чокнулись. А потом он медленно забрал у меня бокал, нагнулся, поставил оба бокала на пол, снова разогнулся, обхватил меня руками и начал всё так же медленно опрокидывать на диван. Я почувствовала, как покрываюсь мелкими дрожащими мурашками немого страха, но в голове при этом было совершенно пусто. Я упала навзничь и лежала так, таращась в потолок. Ринат придавил меня сверху и тоже не двигался, только дышал спокойно и глубоко, как будто спит. Мелькнула и пропала мысль, что кто-то может подняться, заглянуть и раздуть сплетню, но страх ушёл. Пересиливало странное космическое спокойствие. Меж тем, я чувствовала, как тело продолжало мелко дрожать.
– Вот я сейчас ничего не смог, – неожиданно произнёс Ринат.
– Чего не смог?
– Ничего с тобой сделать. У меня всегда так, когда есть чувства. А когда чувств нет, то сразу всё получается.
– А с чего ты решил, – странным для самой себя ленивым голосом поинтересовалась я, – что со мной надо что-то делать?
– Я же говорю – сон. Мне снилось, что я у себя в деревне, в Поволжье. Я вышел во двор, а время было сразу после восхода, и увидел на дереве большое гнездо. А из гнезда бесёнок выглядывает. Верх у него как у девочки, а низ как у козы. Эта полудевочка-полуживотное вылезла при виде меня из гнезда, спрыгнула с дерева и ушла в землю, как змея. Тогда я поднял с земли палку и стал тыкать в нору, которую она проделала. Мне нужно было её выманить. Тогда девочка-бесёнок вылезла с другой стороны и говорит: «Если ударишь палкой по забору три раза, исполнится любое твоё желание». И тогда я взял палку, ударил ею об забор три раза и загадал, чтобы ты сегодня приехала на дачу. Так и случилось.
Мне стало не по себе, но я всё так же лежала под Ринатом и смотрела в немытое окно, за которым в наступившей тьме шарил по листьям дождь.
– А после того как я постучал палкой, дверь у нашей соседки открылась, она вышла на крыльцо и стала озираться по сторонам, чтобы узнать, откуда шум. Но меня она не видела, хотя я стоял на виду. И в этот момент я совершенно точно понял, что вовсе я не во сне, а на самом деле и въяве в своей деревне. Думаю, если бы я потом позвонил соседке и спросил, слышала ли она на рассвете стук и выглядывала ли на крыльцо, она бы ответила «да».
– Почему ты не загадал другого желания? – услышала я свой собственный вопрос. Голос у меня был на удивление уверенный.
– Не знаю. Наверное, твои горные духи пересилили моих речных.
У меня голова пошла кругом, я чувствовала, что помимо воли начинаю верить в эти диковинные речи. Внизу неразборчиво галдели, выделялся бас рыжего детины.
– Если ты веришь во всю эту мистику, почему ты не с ними, не внизу? – пришло мне вдруг в голову.
– Потому что они там говорят с собственными страхами, а это неинтересно.
– Но ты всех их позвал в гости…
– Ради того, чтобы пришла ты. Только для этого.
Испуг, уже овладевший моими невидимо трясущимися ногами, наконец нашёл дорогу к сознанию. Я стала выбираться из-под Рината. Он покорно дал мне освободиться. Но вместо того чтобы спуститься к остальным, я взяла свой бокал с пола и снова села. Ринат следил за мной, устроившись в другом углу дивана.
– Тебе нравится Юрий? – спросил он вдруг.
– Нет. То есть – да, он милый, но такой самовлюблённый. Мнит себя богом.
– Ты думаешь, это плохо?
– Ну да, считается, что гордыня – это грех.
– А ты не думаешь, что Юрий просто выпил вина и познал истину?
Я уже поняла, что Ринат – сумасшедший, поэтому не стала спорить.
– Он в отличие от нас не отделяет себя от Бога, мы все должны к этому стремиться, – пояснил он.
– В смысле?
– Ты знаешь притчу о том поэте, который в своём опьянении стал кричать: «Я Бог! Я Бог!» Его ученики решили, что поэтом овладел сатана, и набросились на него с ножами. Но вместо того чтобы ранить учителя, изрезали сами себя.
– Почему?
– Потому что поэт утратил свою личность, он слился с Богом и превратился в зеркало. Удары ножей, которые предназначались поэту, все достались самим же ученикам.
– Ты бы тоже хотел утратить личность? – обернулась я к Ринату.
– Я не могу, хотя пытаюсь изо всех сил.
Он тоже потянулся за бокалом и сделал глоток. Потом посмотрел на меня внимательно и пробормотал:
– Волосы…
– Что?
– Волосы на лице. Убери волосы, убери волосы! – бормотание его постепенно переросло в крик.
Я испугалась и вскочила с дивана, стряхивая со лба короткие пряди.
– Избавься от них. Волосы – это множество. Множество прячет лицо единства.
– Ну знаешь, Ринат, – обиделась я, – это уж совсем бред.
И побежала вниз по лестнице. Сердце у меня колотилось. Мне казалось, что Ринат сейчас догонит меня и убьёт.
Внизу я нащупала дверь на веранду, но та почему-то не поддавалась. Меня объял настоящий панический ужас.
– Откройте, откройте! – заголосила я, дёргая дверь за ржавую ручку.
– Это Патя, – послышался Маринин голос.
– Не верьте, не впускайте! – закричал кто-то из мужчин, кажется, Артур. – Он притворяется Патей, делает вид!
– Да, дух хочет нас обмануть, – заговорили все хором.
– Пожалуйста, – умоляла я, – не сходите с ума, мне страшно!
– Да, ребята, это не Патя, она бы так не вопила. На неё не похоже, – снова подала голос Марина.
Они все, я знала, столпились у двери и держались за ручку с другой стороны, и мои рывки их только подзадоривали.
– Патя… – позвал меня сзади Ринат. Сердце рухнуло в пятки. Я опёрлась спиной о стену и закрыла лицо руками. Но Ринат меня не тронул. Я слышала, как он прошёл мимо и несколько раз хлопнул ладонью в дверь. С другой стороны заохали и загудели.
– Испугались, все испугались, – тихо сказал он.
Я осмелела и убрала ладони. Лошадиное лицо Рината застыло напротив. Его было сложно различить в темноте, но по слабому табачному запаху я догадалась, что во рту у него незажжённая сигарета.
– Больше не стучит, – заметил голос с другой стороны двери.
– Нет, там кто-то есть, – предположил другой.
– Ну ладно, ребята, не будем доводить ситуацию до абсурда, – услышала я Юрия.
– С той стороны есть ещё одна дверь. В сад. Обойдём дом снаружи, – шепнул Ринат.
– Давай, – согласилась я и доверчиво подала ему руку, чтобы не оступиться.
Мой ужас куда-то улетучился, сменившись лёгкой насмешкой. И мы пошли по вечернему коридору в дождь.
2. Список невест
Поезд шёл через душную степь. К плацкартным окнам липли насекомые, и пассажиры маялись от бессонницы. Сразу после рассвета объявили о новой остановке. Из вагона, толкаясь и волоча за собою набитые хламом сумки, стали выкарабкиваться дети и женщины. На освободившемся месте появился новый высокий попутчик со знакомым Марату гордым лицом, длинными чёрными вихрами и спортивной сумкой через плечо.
Марат тотчас же вспомнил его подростковую кличку – Русик-гвоздь. Кажется, это было как-то связано с сапожником. Не вспомнить наверняка. Когда им было лет по двенадцать, они всё время подтрунивали над старикашкой, державшим обувную будку прямо на поселковом Проспекте. Проспектом называлась широкая и длинная колея, куда выходили ворота жилых домов. В дожди колея набухала и превращалась в канаву, по которой жители перебирались в калошах и на ходулях, брызгая и чавкая грязью.
Сапожник же, сидевший там в своей будке, как часовой, казался мальчикам отчего-то средоточием зла, ненавистным чудищем, заслуживающим безжалостной кары. Они взбирались на будку по двое или по трое, отыскивали любимую щель в крыше и, хихикая, совали туда пластмассовый носик кувшинчика, стянутого из уличного туалета. Вода из кувшинчика выливалась злодею сверху на голову. Некоторые ухари предпочитали бомбардировать старикашку горящими бумажными обрывками, запихивая их в ту же злосчастную щель. Сапожник, чертыхаясь, выскакивал наружу, грозил молотком, клокотал на своём наречии, пытался подпрыгнуть и схватить мальчишек за пятки.
Самым весёлым было улепётывать. Пока один отвлекал и пререкался, другие соскакивали с будки и бежали прочь, давясь от смеха. Бедолага никого не мог запомнить в лицо, но с Русика исхитрился как-то сорвать шапку, зажал её крепко под мышкой и начал горланить, размахивая торчащим из кулака колодочным гвоздиком:
– Я этот гвоздь твой башка забью!
Русик умолял вернуть шапку, но сапожник всё надсаживался:
– Гвоздь, башка! Гвоздь, башка!
Что было дальше, Марат не помнил, но кличка засела надолго, не хуже гвоздя.
– Русик, салам! – хлопнул он ладонью по столику.
Русик обернулся, и угрюмая складка на его лбу слегка распустилась. Начались, как водится, восклицания и рукопожатия. Оказалось, что он что-то преподаёт в кизлярском филиале университета и возвращается сейчас в посёлок после приёма экзаменов. Марат тут же забыл название предмета. Что-то связанное с экономикой. Ему не терпелось скорее свернуть на свежие поселковые новости.
– Что, Русик, скажи, Халилбека всё-таки посадили? Сидит?
– Ещё как сидит! В той самой тюрьме, которая в нашем посёлке!
– Надо же! До сих пор не верю!
– И наши не верят. Никто не верит. Боятся, ждут, что его вот-вот выпустят, коллективные письма пишут в защиту.
Да, Халилбек был той ещё птицей. Он не занимал ни одной официальной должности, но при этом контролировал недвижимость в посёлке и городе, а также чиновников всех мастей. Он являлся одновременно во все кабинеты, издавал собственные книги по благоустройству и процветанию всего мира, командовал бюрократами, якшался, как поговаривали, с бандитами, нянчил младенцев в подопечных больницах, кружил головы эстрадным певичкам и только больше полнел и здоровел от множащихся вокруг тёмных слухов. Без ведома Халилбека никто в округе не решался начать своё дело, купить участок, провести к