- Он не любит Рождество, - призналась Рокка. - Всегда злится, когда речь заходит о празднике.
Моне поправила перчатки.
- Вот почему замок до сих пор не украшен и елки нет.
- У нас не было рождественской ели, - рассказала Рокка.
- Даже в Палермо? - уточнила Моне и с удивлением обнаружила, что дети дружно закивали.
Безумие. В Палермо, в Палаццо, Рождество было одним из важнейших праздников. За шесть лет, проведенных в семье Уберто, Рождество всегда праздновали с размахом начиная с восьмого декабря, когда вся семья и слуги собирались и украшали Палаццо, наряжали огромную ель.
- Когда я жила в Палермо, ваш дед Матео обожал Рождество.
Дети пожали плечами и переглянулись. Моне почувствовала, что они заволновались. Кажется, они что-то скрывают.
- Расскажете, в чем, собственно, дело? - спросила она. - Врушки из вас никудышные. Я знаю вашего отца много лет. Почему у вас нет ни елки, ни украшений?
- Потому что именно в Рождество умерла мама, - выпалила Рокка.
Матео грустно кивнул.
- Шестнадцатого декабря.
- После того, как родился Антонио, - добавила Рокка.
-Я, - подтвердил Антонио.
Шестнадцатое декабря было вчера. Галета умерла три года назад вчера. Моне ахнула.
- Антонио, у тебя был день рождения?
- На прошлой неделе, - ответила за малыша Рокка и погладила его по голове.
Сердце Моне разрывалось. Бедные детки, такие маленькие, а сколько перенесли! Столько переживаний, боли, потерь. Потом она подумала о Марку и их разговоре прошлой ночью. Кажется, она поняла его отчаяние и боль. Три года он тщетно пытался пережить смерть жены и хотел, чтобы мытарства закончились.
- Холодно, - сказала Рокка и похлопала в ладоши, чтобы согреть руки.
- Пора двигаться, если вы не хотите превратиться в сосульки.
Антонио засмеялся и взял Моне за руку. Матео пошел впереди, но внезапно остановился.
- Что случилось?
- Я вспомнил, у нас была настоящая рождественская елка, - сказал он тихо, - и рождественский вертеп, но отец оставил его в Палаццо.
Моне знала, что в Палермо в доме Уберто был прекрасный вертеп ручной работы, изображающий сцену рождения Христа. Ему было несколько сотен лет, и ее всегда восхищало изящество исполнения.
- А что, если мы немного попразднуем? - предложила Моне. - Может, нам стоит напомнить ему, как прекрасно Рождество.
- Ему не понравится, - вздохнула Рокка. - Однажды мы попытались нарядить маленькую елочку в детской, а он выбросил ее.
- Он не сможет выбросить что-то, что куплю я, а значит, будет мое, - подмигнула Моне.
- Папа заставит вас.
- Нет. Он не может, я не его собственность.
Дети с сомнением посмотрели на нее. Моне это совсем не понравилось. Она не боялась Марку, но дети даже не подозревали, что именно семья Уберто научила ее любить Рождество. Она приложит все силы, чтобы подарить детям хоть чуточку того волшебства, которое случается с каждым ребенком в этот светлый праздник.
- Я понимаю ваше волнение, - сказала Моне весело, - но что насчет меня? Я не собираюсь оставаться на Рождество без веселья. Повсюду висят невероятные украшения, витрины магазинов и окна ресторанов похожи на миниатюрные сказочные истории. В Лондоне сейчас прекрасно. Даже в магазине, где я работала, всегда ставили елку и украшали салон к празднику.
- То Лондон, - вздохнул Матео, - а это Италия.
- Итальянцы любят Рождество и сицилийцы.
- Кроме папы. Лучше сначала спросить разрешение, - сказал Матео и взглянул на сестру с братом. - Сюрпризы он ненавидит.
- Хорошо, я спрошу, потому что я ненавижу расстраиваться.
Марку успел к ужину. Моне хотела поесть у себя, чтобы отец мог поужинать наедине с детьми, но Марку посчитал, что няня должна сопровождать детей везде и всегда.
Она старалась как можно меньше говорить, чтобы отец и дети сами поддерживали беседу, но Марку был скуп на вопросы, а дети ничего не рассказывали, и разговор закончился, не успев начаться. Какое счастье было встать из-за стола, но Марку окликнул ее на лестнице и сказал, что ждет ее внизу.
Моне кивнула и продолжила собирать детей ко сну. Она все еще не могла смириться, что он не обнимал, не целовал детей и не говорил приятных, теплых слов, когда желал спокойной ночи. Как будто дети растут не в семье, а в армии. Сердце болело и за детей, и за Марку, ведь они все были глубоко несчастны.
Через полчаса она спустилась к Марку в ту же маленькую гостиную. Теперь она знала, почему он так любит именно это место. Окна закрывались деревянными ставнями, сохраняя тепло, в камине можно развести огонь и сидеть близко, наслаждаясь теплом и уютом очага.
На потолке, как и в ее комнате, отчетливо видны были балки. Стулья и софа обиты парчой цвета спелой тыквы. Крышки столов покрыты голубой мозаикой. По одной стене располагались застекленные книжные шкафы, а по другой были развешаны картины в розовых, голубых и оранжевых тонах. Обстановка в комнате говорила сама за себя: элегантно, дорого, стильно. Моне еще раз убедилась: никто лучше итальянцев не знает, как сочетать фактуры, ткани и цвета.
- Я переживаю за детей, - сказала она и села на тот же стул, что и вчера.
- Что случилось? - спросил он, отрывая глаза от книги.
Вчера вечером она лежала на столе возле кресла. Моне пробежала взглядом по названию. Что-то о политике, экономике и курсах валют. Она бы не смогла читать о таких сложных вещах, но она не банкир и не инвестор.
- Дети повергли меня в шок сегодня.
- Как так? - спросил Марку настороженно.
- Они сказали, что не празднуют Рождество, но я не поверила. Мы всегда отмечали этот праздник в Палаццо.
- То было раньше, - серьезно сказал он и отложил талмуд на столик у кресла. - Мы больше не носимся вокруг Рождества, как курица с яйцом. В свете последних событий это неуместно.
Моне решила «включить» дурочку.
- Каких событий? Неужели церковь перестала праздновать рождение Христа?
- Конечно нет.
- Тогда где вертеп с изображением таинства рождения? Рокка и Антонио как раз в том возрасте, когда им было бы очень интересно рассматривать сцену и слушать истории о волхвах. В Палермо был такой красивый вертеп, я до сих пор его помню до мелочей.
- Но мы не в Палермо сейчас.
- Ты не мог привезти или купить им новый, чтобы они могли почувствовать дух Рождества?
- Мы здесь всего на три-четыре недели, глупо тащить сюда такую огромную штуковину на пару недель.
Она подарила ему долгий и пронзительный взгляд.
- Значит, лыжи с коньками ты привез, а чтобы Рождество праздновать, ничего?
Он заерзал на стуле.
- Мы не празднуем Рождество.
- Почему? Это всегда было чем-то особенным в вашей семье.
- Раньше да, - ответил он, поднялся и подошел к камину добавить дровишек в огонь. - Все изменилось. Сейчас у нас другие традиции и ценности.
- Зачем лишать детей чуда Рождества?
- Я так решил.
- Детям не хватает волшебства.
Он бросил полено в огонь и повернулся.
- Как они могут скучать по тому, чего не помнят?
- Матео помнит. Он рассказывал сегодня, каким было Рождество раньше, а малыши, разинув рты, слушали.
- Я решил и не изменю своей позиции. В нашей семье Рождества больше нет, - твердо ответил он, выпрямился и заложил руки за спину.
Моне пристально посмотрела на него. Их взгляды встретились.
- Для меня Рождество важно, не собираюсь от него отказываться. Этого не было в нашем уговоре, так что отмечу его по полной в ближайшие две недели, с елкой, рождественскими песнями, печеньем и…
- В свободное время делай, что хочешь, но не вовлекай детей.
Моне чуть не подавилась смехом. И какое же время, интересно, он называет «свободным»?
Марку стиснул челюсть, лицо стало еще мрачнее. Над чем она смеется?
- Марку, подумай, - сказала она мягко. - Ты привез меня сюда. Запасной няни нет. У меня нет выходных и свободных часов. У меня нет отдельных уроков с детьми, я с ними все время с утра до вечера.
Какое свободное время?
- У тебя есть свои комнаты. Там можешь делать, что хочешь, но не в детской и не в игровой.
- Значит, я могу украсить комнату?
- Да, - сказал он с сомнением в голосе. - Но не приводи туда детей.
- Ты себя слышишь? Это смешно. Когда ты стал таким чудовищем, Марку?
- Я не люблю Рождество, - резко ответил он. - Не вводи детей в заблуждение. Да, мы наслаждаемся декабрем, зимой, но так, как я считаю лучше для них.
- Значит, для тебя нет чуда Рождества?
Он посмотрел на нее из-под сдвинутых бровей.
- Чудес не бывает.
С этими словами он схватил кочергу и стал остервенело шевелить дрова в камине. Искры полетели в комнату.
-Ты не знаешь, чтобы судить. Оставь эту затею с Рождеством.
Слова обжигали, как искры из камина. Моне помолчала немного, позволила словам проникнуть внутрь, догореть, затем вздохнула и тихо произнесла:
- Кажется, я поняла. Это из-за Галеты.
- Она была дома с семьей и новорожденным сыном, - голос его дрогнул, - затем Господь забрал ее.
Моне глубоко вдохнула.
- Бог не забирал ее. Галета человек, она смертна, и ее тело не выдержало.
- Твою ж мать! - выругался он.
Это прозвучало не столько грубо, сколько с болью.
- Забрать мать у троих детей, - процедил он сквозь зубы и отбросил кочергу в сторону. - У детей, которые не успели от груди отлучиться. А новорожденному было всего несколько дней. Я не знал, как справляться без нее. Так что не говори мне о вере, потому что, если бы ты потеряла столь близкого человека, ты бы тоже усомнилась в Господе.
Он вышел.
* * *
Утром Марку уже не было. Он оставил записку, чтобы она неукоснительно следовала его инструкциям. Оставил свой номер телефона.
Моне оделась и отправилась в детскую. Пока дети ели, они обсуждали, чем сегодня займутся.
- Пойдемте к нашему повару и попросим, чтобы она вечером разрешила нам занять кухню и приготовить печенье. Какие вам нравятся? В Палаццо мы пекли вкуснейшее печенье с начинкой из инжира, изюма, грецких орехов и апельсиновой цедры, - сказала Моне.