Моне еле сдержалась. Он и дня не выделил на детей перед поездкой. Вместо этого она лишь кивнула. Это не ее дети, а временная работа.
Несмотря на старания, он что-то прочитал на ее лице, потому что нахмурился и спросил:
- Ну а теперь что я не так сказал?
- Ничего, не важно.
- Нет, важно. Я хочу понять.
- Нет, - ответила она тихо, но уверенно.
Он процедил сквозь зубы:
- Я знаю тебя, как никто в нашей семье.
- Это ни о чем не говорит, - заспорила Моне, - если бы ты меня знал, ты бы… - Она оборвалась и крепко сжала губы, пытаясь сдержать весь ворох накопленных обид, который вот-вот вырвется наружу.
Гнев и боль переполняли. Это отравляло каждый день ее существования. Она снова чувствовала себя маленькой девочкой, неловкой, угловатой, с матерью, которая никогда не имела своего угла.
- Я бы что? - переспросил Марку.
Она отрицательно покачала головой. Нужно двигаться дальше, пережить эти три недели и вернуться к нормальной жизни. Тогда она сможет навсегда забыть о Марку Уберто.
- День выдался длинный, я устала, лучше пойду к себе.
- Конечно, - коротко ответил он и встал.
Она тоже встала.
- Увидимся утром?
- Скорее всего, нет, постараюсь быть к ужину.
- Если ты не против, не буду говорить детям про совместный ужин, чтобы они не расстраивались, если ты не придешь. Лучше не обнадеживать.
- Это замечание?
- Нет, просто не нужно обещать того, что не сможешь выполнить наверняка.
- Я стараюсь изо всех сил. - Он подошел к ней вплотную. - Ты не знаешь, через что я прошел, когда умерла Галета. Один с новорожденным на руках и двумя маленькими детьми. Это изменило меня.
- На правах человека, который раньше был тебе другом, повторюсь: детям нужно нечто больше, чем мать по документам. Им нужен ты, забота…
- Но я забочусь!
- Тогда не бросай их на Рождество, останься!
- Но Виттория ждет предложения, она ясно дала это понять.
- Привези ее сюда. Можете провести праздник в кругу семьи, а потом поедете кататься.
- Мы вернемся сюда после поездки. Это всего одно Рождество. У детей их будет еще много.
- А что, если она захочет кататься в горах или романтическое Рождество каждый год?
- Этого не будет.
- Почему ты так уверен? Что ты о ней знаешь? Полюбит ли она детей? Я, как никто, знаю, каково это - быть на втором плане в романтических историях родителей. Это больно, Марку, очень.
Голос дрогнул. На глазах появились слезы. Боль смешивалась с чувством несправедливости и детскими обидами.
- Но я стараюсь, - сказал он и приобнял ее за спину.
Она моргнула, чтобы сбить слезы. Глаза блестели, как бриллианты, от стоящей в них влаги.
- Правда? - спросила она
- На что ты намекаешь?
- Дети даже не знали, что ты умеешь играть на пианино. Они не знали, что ты любишь музыку, искусство и красоту.
- Раньше - да, теперь - нет, - сухо ответил Марку.
- Очень жаль, каждому нужна красота, чтобы чувствовать жизнь. И детям тоже…
- Зачем? Чтобы однажды ее у них отняли?
- Красота помогает преодолеть боль. Она, как любовь, исцеляет, восстанавливает.
- На сегодня достаточно, - прохрипел он, наклонился и жадно припал к ее губам.
Моне напряглась от неожиданности, но, как только почувствовала его губы на своих, волнение как рукой сняло. Марку обхватил ее за талию и крепко прижал к себе. Подростком она мечтала об этом каждый день. Его тело, мужественное, стройное, так плотно прижималось к ее, что по ней бежали электрические искры.
Его запах, бархат губ перенесли Моне на восемь лет назад. Ей восемнадцать. Она страстно желает его. Они в шикарной спальне Марку в Палермо. Первый раз он поцеловал ее в дверях между гостиной и кабинетом, в считаные минуты они оказались на широкой постели Марку. Он крепко прижимал ее телом к кровати, руки, ноги, пальцы переплетались. Она в неистовом порыве то и дело приподнимала бедра, одержимая желанием отдаться ему до конца.
Будто они начали ровно с того места, где остановились тогда. Страсть, безумная, сильная, но горькая. Желание порождало гнев и боль, потому что он не заботился о ней, хотел обладать, как его отец хотел видеть в своей постели ее мать. Уберто женятся на других, другие рожают им детей. Противоположные чувства разрывали на части, ее бросало то в жар, то в холод. Сегодня он переспит с ней, а завтра улетит делать предложение Виттории.
Лишняя, та, кого используют, чтобы удовлетвориться и забыть. Она с силой толкнула Марку в грудь и высвободилась. Он опустил руки. Моне сделала шаг назад. Пульс стучал в голове, тело трясло. К нему влекло и отталкивало одновременно.
Дура! Годы прошли, а она так и не повзрослела. Рядом с ним она сама не своя.
Моне метнула на него гневный взгляд и выбежала из комнаты.
Поразительно. Каким живым Марку себя почувствовал. Кровь забурлила в жилах, тело налилось силой, мышцы напряглись, а сердце выдавало мощные удар за ударом. Она сводила его с ума больше, чем кто-либо. Как раньше.
Почему? Запретный плод сладок? Она для него символ молодости, девственности? Он смотрел на закрытую дверь.
Нельзя поддаваться животному влечению. Именно это он внушал детям последние три года. Жизнь серьезная штука, она не про веселье и удовольствие, а про выживание и борьбу, дисциплину и долг. Он учил их, что всему должна быть причина, каждое действие взвешено.
Страсть, вспыхнувшая с новой силой сегодня, не поддавалась рациональному объяснению. Пресечь это на корню - его обязанность. Живи по канонам, кои проповедуешь.
Порядок, предсказуемость, самоконтроль. Как отец, он должен защитить детей от хаоса внешнего мира, подготовить к ударам судьбы.
Много раз жизнь пинала его, пока он не дошел до правды: эмоциям и чувствам доверять нельзя. Только холодная голова, цепкий ум и развитый интеллект способны оградить от ошибок. Марку не рассказывал детям сказок про надежду, честность и доброту. После смерти Галеты он многое переосмыслил. Теперь ему казалось, что детство и юность он провел в розовых очках и вдруг прозрел.
Поцелуй Моне - ошибка. Такого больше не повторится.
Глава 6
Бог мой! Что произошло?
Моне металась по комнате, не в силах усидеть на месте. Ее шаги заглушал лежащий на полу кремово-персиковый персидский ковер. Шторы из итальянского шелка были в тон, на панелях в изголовье кровати в спальне те же оттенки.
Она позволила себя поцеловать! Щеки горели румянцем, глаза сияли, а губы припухли от страстного поцелуя, потому что он чуть не зацеловал ее до беспамятства. Моне прикоснулась подушечками пальцев к губам. Это было так приятно, так живо, так возбуждающе. Она сама хотела, чтобы он поцеловал ее, уже несколько дней не могла отделаться от мысли, каково это - снова ощутить его губы на своих.
Сегодняшний поцелуй воскресил прошлое, выбил ее из равновесия. Иммунитета к нему все еще нет. С первого дня в Кастильо она знала: его мучает то же, что и ее. Каждый день их обоих терзали возбуждение, воспоминания и едва сдерживаемая страсть.
Внезапно раздался уверенный стук, дверь открылась. Моне встала и прошла на середину комнаты. Марку вошел. Он поднес указательный палец к губам, показывая ей сохранять тишину.
- Давай не будем вовлекать детей, - сказал он.
- Не припомню, чтобы я тебя приглашала.
- Мне бы не пришлось приходить, если бы ты осталась и мы спокойно поговорили.
- Нечего обсуждать, - отрезала она.
Моне немного потрясывало, зубы стучали от напряжения. Она мечтала завернуться в теплый свитер или одеяло. Естественное желание спрятаться и пережить еще раз поцелуй захватило ее разум.
- Мы оба знаем, это было недопустимо.
- Ты права. Я не могу сделать предложение Виттории, целуя тебя.
Моне содрогнулась. Он должен обручиться с Витторией, иначе не миновать беды.
- Обещай, что этого больше не повторится.
Он прожигал ее взглядом.
- Я больше не прикоснусь к тебе, пока состою в других отношениях.
- Хорошо.
- Может, стоит продолжать отношения с тобой?
Моне застыла от изумления. Моргнула.
- Собирался делать предложение другой, вот и делай.
- Я ищу мать детям.
- В среду вечером ты будешь с Витторией и в пятницу тоже. Могу тебя заверить, со мной дети в безопасности.
- Не сомневаюсь. Ты им нравишься.
- Тогда сосредоточься на Виттории, а я на детях, и нам не придется больше это обсуждать. Поцелуй был ошибкой, мы оба это признали.
Моне помолчала, но потом спросила:
- Ты расскажешь ей, что произошло?
После некоторых раздумий он кивнул, развернулся и вышел, оставив ее в еще большем замешательстве.
Воспоминания о поцелуе не давали спать всю ночь. Каждый раз, когда она забывалась, ей снились его объятия, как они отдаются друг другу и наконец доходят до кульминации, завершая то, что начали еще в юности. К утру Моне была так измучена, что желала лишь одного - поскорее вернуться в Лондон. И не потому, что он мог наброситься и овладеть ею, а потому, что она не доверяла себе.
Тот поцелуй ночью… он разбудил что-то мягкое, вязкое и опасное внутри ее. Он заставил ее вновь почувствовать то, что она тщетно пыталась забыть все эти годы.
Он должен уехать как можно скорее, сделать Виттории предложение. Лондон никогда еще не был для нее таким привлекательным.
После завтрака Моне с детьми отправилась в деревню. Они пинали снег, баловались, ковыряли лед, говорили обо всем и ни о чем. Их болтовня звучала так мило, что Моне улыбнулась. Дети - золото, они так добры друг к другу и заботливы. Марку мог быть строгим и отчужденным, но дети у него - само очарование.
- О, там снова рождественская ярмарка, - заметила Рокка и указала пальцем на палатки, выстроившиеся рядами в римском театре. - Как бы я хотела пойти и посмотреть.
- Я спрошу вашего отца, - ответила Моне.
- Он откажет, - отозвался Матео.
- Почему?