– Разносчик кофе, – с короткой усмешкой отвечаю я, кивнув на стаканчик в своей руке, и иду к лестнице.
Дверь студии приоткрыта – возможно, Нюта не стала ее запирать в ожидании меня, а, может, просто об этом забыла. Я делаю шаг внутрь и первое, что вижу – спину Нюты, стоящей у мольберта. Больше в помещении никого нет. Я замираю, рассматривая хрупкую шею, которая открыта благодаря поднятым наверх волосам, облизываю взглядом изящные плечи, обтянутые простой белой футболкой, талию, аккуратную круглую попку…
Внезапно Нюта оборачивается.
Секунду мы молча смотрим друг на друга.
– Ты рано, – напряженно говорит она наконец.
– Я просто принес тебе кофе. Могу уйти, если ты занята, а потом к четырем вернусь.
Нюта вздыхает и устало трет виски перемазанными в желтой краске пальцами.
– Кажется, у тебя слишком много свободного времени, Яр. Странно, что твоя невеста об этом не знает. Она почему-то думает, что ты загружен работой.
По спине проходит неприятный холодок, и я вопросительно поднимаю бровь, пытаясь понять, откуда такая информация.
– Она подружке по телефону жаловалась вчера, – объясняет Нюта, верно истолковав мой жест. Она вообще понимает меня с какой-то пугающей точностью. – Так громко жаловалась, что даже в моей комнате было слышно.
– Она улетела? – спрашиваю я, никак не прокомментировав последнюю Нютину фразу.
– Да, сегодня. В Милан. На две недели.
– Я знаю.
– Бразды правления по подготовке вашей свадьбы временно перехватила мама.
– Я знаю.
Мы снова замолкаем.
– Как ты добралась? – осторожно спрашиваю я.
– Нормально, – Нюта слабо улыбается. – Наш новый водитель утром меня сюда привез, я ему сказала, чтобы в шесть был здесь. Он был очень рад узнать, что все это время может быть свободен.
– Так ты здесь с утра? Ела хоть что-нибудь?
Нюта отрицательно мотает головой, и я злюсь на себя за то, что взял только кофе. Надо было и еды какой-нибудь купить.
– Так, делай перерыв. Пойдем я тебя покормлю.
– Я не хочу, – дёргает плечиком Нюта, а когда видит, что я ей не верю, объясняет: – У меня пропадает аппетит, когда я рисую. Все равно кусок в горло не полезет. Вот закончу работу, тогда…
Она переводит взгляд на мольберт. Там прикреплён лист с еле заметными карандашными линиями, словно рисунок только-только начали.
– И вот это ты с самого утра рисовала? Негусто, – мягко поддразниваю ее, подходя ближе и передавая ей теплый стаканчик с кофе. Наши пальцы на мгновение соприкасаются, и мы оба вздрагиваем, но тут же делаем вид, что ничего особенного не происходит.
– Это уже пятый, наверное, – хмуро отвечает Нюта, не поддаваясь на мой шутливый тон. – Мне надо десять набросков автопортрета сделать в разных техниках. Вот. – Она кивает в угол студии, и я только теперь замечаю несколько рисунков, которые лежат на длинном узком столе и, видимо, сохнут.
– А что ты рисуешь?
– Себя.
– Можно посмотреть?
– Ну посмотри, – она неловко пожимает плечами, вытирает ладонь об узкие трикотажные штаны и садится прямо на пол, отпивая из стаканчика глоток кофе. Я засматриваюсь на то, как приоткрываются розовые губы, вспоминаю их вкус, и меня опаляет жаром. Но тут же одергиваю себя, резко отворачиваюсь и иду к рисункам. Смотрю на них и чувствую себя идиотом.
– Нюта? – осторожно спрашиваю я. – А ты специально рисуешь себя такой… не похожей?
– В смысле?
Я смотрю на угловатые линии нарисованных лиц, на их болезненную худобу, на оттопыренные уши, хмурые брови и ничего не понимаю. Да, здесь можно угадать черты Нюты, но они выглядят так, словно их отразили в кривом зеркале.
– В том смысле, что это не ты. Это какие-то… уродцы.
– Да вы издеваетесь! Вы сговорились что ли с Георгием Исаевичем! – вдруг взрывается она и вскакивает на ноги. От резкого движения гладкие темные волосы, едва державшиеся в пучке, рассыпаются по плечам, ее серо-зеленые глаза горят от ярости и почему-то обиды, а я смотрю на нее и думаю только о том, как сильно хочу ее поцеловать. Кажется, сильнее всего на свете.
– Это я! Я! – Нюта подлетает к столу и тычет в свои рисунки. – Не видишь, что ли? Я что, по-твоему, не знаю, как я выгляжу!
В ее голосе звенят близкие слезы, и я не выдерживаю и перехватываю ее, прижимая к себе.
– Тшш, – шепчу ей, и Нюта вдруг замирает в моих руках, словно пойманная птичка. Ее сердце колотится мне в ладонь. – А ну иди сюда.
Я вывожу ее в коридор, где висит небольшое зеркало, и разворачиваю к нему лицом.
– Смотри, – прошу я мягко, но она мотает головой и жмурится, не открывая глаз. – Смотри, иначе уйду!
Ресницы тут же распахиваются, она смотрит на свое отражение гневно, раздраженно, неприязненно. Я не могу понять почему, но собираюсь это изменить. Прямо сейчас.
– Я хочу показать тебе одну очень красивую девушку, – я осторожно отвожу с ее лица темную прядь. Нюта продолжает смотреть в зеркало. – Она мне безумно нравится.
Мы молчим, и вдруг она тихо, еле слышно спрашивает:
– Что… что тебе в ней нравится?
Мне становится трудно дышать, но я стараюсь говорить ровно:
– Знаешь, у нее такие гладкие волосы, шикарные, я очень люблю смотреть, как они блестят на солнце.
Нюта вздрагивает, а я осторожно, будто боясь ее спугнуть, обвожу кончиками пальцев овал ее лица.
– А еще у нее такое нежное задумчивое лицо, как будто с каких-то старинных картин. Красивое. Красивый носик. Красивые губы, щеки, брови…
Я мягко касаюсь всего, о чем говорю, а Нюта широко распахнутыми глазами следит за моим отражением, которое гладит ее отражение.
– Глаза… как мрамор. Я не знаю, как описать. Просто… охуенные, – с языка срывается грубое слово, но я не мастер говорить. У меня кончились все слова для того, чтобы описать ее. Рассказать, какая она невероятная. – И вся она – охуенная. Ты веришь мне?
Она смотрит в зеркало и молчит. По щекам стекают блестящие дорожки слез. Потом медленно мотает головой. Нет. Не верит.
И меня вдруг накрывает такой злобой, такой яростью на всех, из-за кого эта нежная девочка так не любит себя, из-за кого считает себя какой-то не такой, что я резко разворачиваю ее к себе и выдыхаю:
– Придется поверить. Словам не веришь, значит будет так, – и напористо целую ее в соленые от слез губы.
Ее руки тут же обвиваются вокруг моей шеи, она с еле слышным стоном прижимается ко мне, отвечает на поцелуй, и в моей голове перемыкает контакты и сгорают к чертям все предохранители. Если она будет так трогать меня своими нежными пальчиками, если будет так распаляюще и неумело гладить мой язык своим, так прижиматься бедрами, то я…
Я не смогу остановиться.
Черт.
Я уже не могу остановиться.
– Разреши… – выдыхаю я на последних остатках самоконтроля. – Разреши… я покажу тебе… какая ты… как я тебя…
Короткий кивок и немое «да» в огромных оливковых глазах. Безумных. Безумно-прекрасных.
Глава 11. Белый
– Придется поверить, – зло говорит Яр, и его глаза буквально обжигают меня. – Словам не веришь, значит будет так.
И едва я хочу спросить «как будет?», он впивается в мои губы беспощадным поцелуем. Мы третий раз целуемся, а кажется, как будто я знаю его вечность – мое тело моментально растекается в его руках, а рот покорно открывается, впуская в себя его язык. Горячий, умелый, наглый.
Я схожу с ума от его рук, от его губ, от его жадности и нежности одновременно.
А в ушах звенит надрывный голос сестры, которым она вчера кричала своей подружке: «Он уже неделю ко мне не прикасался! Неделю! Что я не так сделала? Он охренел совсем? А после свадьбы что будет?».
Меня не должно это радовать. Мне стыдно за себя. Я злая. Я плохой человек, очень плохой.
И я не должна испытывать никаких надежд, не должна думать о том, что после того, как мы целовались в машине, он ее не трогал. Не должна думать о том, что это может что-то значить.
Ничего.
Ничего.
Ничего.
– Разреши… – хрипит Яр мне в губы, и я вдыхаю его жаркое дыхание. – Разреши… я покажу тебе… какая ты… как я тебя…
Да.
Я так хочу это узнать, что да! Даже если потом я себя возненавижу.
Яр на мгновение отстраняется от меня, и мне кажется, будто он меня бросает. Внутри все сжимается от страха, но он всего лишь тянется к двери и поворачивает в замочной скважине ключ. А потом ладонями обхватывает мое лицо и снова целует.
Яр подхватывает меня на руки, несет к столу и усаживает на него, смотря сверху вниз голодным взглядом. В этих синих, как грозовое небо, глазах я отражаюсь невероятно красивой и желанной – словно в волшебном зеркале. Уверенные ладони раздвигают мои бедра, и Яр оказывается между ними, и это ощущается так интимно, что у меня вспыхивает лицо. Потому что теперь я чувствую его возбуждение. Чувствую, какой он твердый под тонкими брюками.
– Яр… – шепчу я с отчаянием. – Я еще ни разу…
– Я знаю, Анют, – хрипло выдыхает он. Широкая грудь вздымается – он явно с трудом себя сдерживает. – Понял уже. Не бойся.
Его губы снова касаются моих, потом спускаются ниже, обжигают поцелуями шею, и это так сладко, так приятно, что я не могу удержаться от стонов. Яр, не прекращая влажно целовать мою шею и ключицы, пробирается ладонями мне под белую футболку, гладит спину и шепчет:
– Какая у тебя кожа нежная… С ума сойти. И ты вся такая…
– Какая? – еле слышно спрашиваю я, чувствуя, как меня подхватывает новое, совершенно непривычное чувство, полностью отключающее мозг.
– Красивая. Охуенно красивая.
И даже не сами слова, а то, как жарко и искренне их произносит Яр, становятся точкой невозврата. Я хочу еще. Хочу еще его слов, его взглядов, его прикосновений. Все мое тело уже горит от кончиков пальцев до макушки, и поэтому я решительно хватаюсь за свою футболку и одним движением снимаю ее. И только в этот момент понимаю, что у меня ведь под ней ничего нет. Тут же пугаюсь смелости своего поступка и зажмуриваюсь. А вдруг он подумает… что-то плохое обо мне? А вдруг это слишком развратно? А вдруг он увидит мою маленькую грудь и ему не понравится?