– Нет, моя хорошая, – Яр непреклонен. – Я не позволю тебе все бросить. Попробуй хотя бы год поучиться, а если поймешь, что это все же не то, тогда уедем. И за деньги не переживай, я пока планирую какое-то время впахивать на Громова. Представь, этот придурок предложил мне работу!
Слово «придурок», как ни странно, звучит вовсе не зло, а с мягкой насмешкой. Очень по-дружески. Неужели эти двое умудрились найти общий язык? Надо будет спросить у Лии. Я ей сегодня напишу еще раз, извинюсь, и, надеюсь, она перестанет на меня обижаться.
– Тогда решено, остаемся пока здесь, в Лондоне, – я не могу сдержать счастливой идиотской улыбки при взгляде на Яра. – Будем жить вместе! Гулять, целоваться, готовить завтраки…
Он вдруг мрачнеет.
– Честно говоря, Анют, эти пару недель самостоятельной жизни показали, что готовлю я херово. Тёма, у которого я жил, сказал, что первый раз в жизни видит человека, который смог испортить овощной салат. Так что, может, за готовку у нас будешь отвечать ты?
– Не лучшая идея, – сообщаю я со вздохом. —Я пыталась вчера приготовить яичницу и потом час отскребала ее от сковородки. Ну и ты точно не хотел бы видеть и пробовать то, что у меня вышло вместо рисовой каши.
Яр секунду озадаченно молчит, а потом громко хохочет и сгребает меня в охапку.
– Испортила нас с тобой богатая жизнь, да, Нют? Ну и похрен. Научимся. Или будем доставку заказывать. Это все херня. А знаешь, что главное?
– Что?
– Что я снова тебя хочу. Иди ко мне, моя радость. Я снова очень голодный. И поверь, я сейчас совершенно не про еду.
Эпилог. Яр
– Мы можем никуда не ехать и остаться здесь, – повторяю я Нюте в который раз. – У тебя еще целый семестр впереди.
– Яр, поехали, – она смотрит на меня своими невероятными серо-зелеными глазами, в которых я вижу спокойную уверенность. – Твой отец в больнице и тебе надо к нему. А я все равно не горю желанием здесь доучиваться.
Я знаю, что Нюта не врет. Я уже в курсе, как моя любимая художница выглядит, когда она чем-то вдохновлена: тогда ее взгляд сверкает, все руки до локтя испещрены пятнышками краски, а еще она забывает и про еду, и про сон, потому что готова рисовать запоем. Так вот, кажется, лондонский университет ее и правда не вдохновляет, особенно в том, что касается самих лекций и практических занятий. Зато она рисует своих сокурсников, у нас дома уже целая галерея портретов: там и широко улыбающаяся темнокожая девушка с крупными чертами лица, и тонкий, как кузнечик, кореец, и рыжий веснушчатый ирландец.
Не ревную ли я? Конечно, ревную. Но вижу, как Нюте нравится рисовать людей, и ради ее счастья стараюсь сдерживать того дикого ревнующего дракона, который живет во мне и жаждет, чтобы мое сокровище не отходило от меня ни на шаг.
– Да, я понимаю, – я все еще колеблюсь, нажимать ли кнопку на сайте, завершая покупку авиабилетов в Москву. – Но можно же не учиться. Просто будем жить тут вдвоем. Я работать, ты рисовать… Хорошо же было.
Наверное, я подсознательно боюсь возвращения. Было таким облегчением отсечь от себя весь мир и все наше прошлое, оказаться с Нютой в незнакомом городе, в этой маленькой комнате, и просто жить, начав все сначала.
Это были невероятные полгода. Мы столько времени проводили в постели, наслаждаясь друг друг другом, мы столько гуляли, изучив все закоулки Лондона, мы столько разговаривали и спорили, переходя на поцелуи, когда не хватало аргументов. Мы столько смеялись, пока учились готовить, и так гордились собой, когда начало что-то получаться. У нас даже появились свои коронные блюда! У Нюты жареная картошка, а у меня спагетти с креветками. А вот блины так и остались недостижимой вершиной кулинарного мастерства. Мы забили после пятой неудачной попытки и просто заказывали их в одном русском ресторанчике, когда хотелось чего-то вкусного.
Мне кажется, я никогда не чувствовал себя таким счастливым, как здесь. Таким свободным, таким сумасшедшим, таким влюбленным…
Что если все это кончится, когда мы вернемся?
Нюта как всегда понимает меня даже лучше, чем я сам, потому что подходит и обнимает со спины, пристраивая свой подбородок мне на плечо. От ее пахнет свежо и сладко – и член привычно тяжелеет только от ее запаха. Как же сильно я ее хочу. Всегда. И чем дальше, тем больше: эта связь становится только сильнее со временем.
– Если мы вернемся, ничего между нами не поменяется, – говорит она мягко. – А твой отец… Яр, ты же сам себе не простишь, если не приедешь к нему.
Может, я неправ, но я ничего не чувствую при мысли о том, что у отца случился инсульт и он теперь в больнице. Ни страха, ни злорадства – ничего. Впрочем, Нюта права: как минимум, навестить я его должен. Но это не причина для возвращения.
Причина может быть только одна.
– Моя хорошая, в больницу я могу и один слетать. Через пару дней уже снова тут буду. Поэтому просто ответь мне честно: ты сама – вот ты – хочешь вернуться?
Я поворачиваю голову, смотрю на Нюту, которая задумчиво прикусывает свою пухлую нижнюю губку, а потом решительно кивает.
– Да. Хочу.
– Значит, вернемся, – я быстро целую ее и уже без всяких сомнений нажимаю на кнопку «купить».
В аэропорту нас встречают Зак Громов и его невеста. Невеста – фигуристая блондиночка Лия – сразу же бросается на шею Нюте, и они обнимаются как разлученные в детстве сестры. Мы с Заком ухмыляемся друг другу и крепко пожимаем руки. За эти полгода совместной работы я еще больше убедился в том, что голова у Громова работает как надо, а сам он надежный как швейцарский банк. Плюс выяснилось, что его язвительные и саркастичные шуточки отлично сочетаются с моим чувством юмора, да и вообще, что общего у нас гораздо больше, чем я думал.
– Я снял вам на месяц квартиру, как ты просил, вот ключи, – Зак вкладывает мне в руку связку. – Выбирал на свой вкус, так что если не зайдет, просто новую найдешь. Я пока договор долгосрочной аренды не заключал, так что время подумать есть.
– Спасибо.
– Тачку будешь себе брать?
– Пока не решил, – уклончиво отвечаю я.
Громовы хорошо платят за работу, и деньги у меня сейчас есть, но сначала надо все хорошенько прикинуть.
Ребята довозят нас до нашей новой квартиры, мы прощаемся, договорившись встретиться завтра и поужинать вместе. Нюта, уставшая после перелета, отправляется спать, а я беру такси и еду в больницу. Частная палата, круглосуточное наблюдение и… отец, не похожий сам на себя, бледный и весь в трубках.
– … необратимые изменения мозга… вряд ли он когда-то сможет говорить…надежда, конечно, есть всегда, но…
От слов врача у меня внутри все сжимается. Да, отцу было всю жизнь наплевать на меня, я был для него просто инструментом для достижения целей, но все же это мой отец. И невыносимо его – сильного, властного и не старого еще в общем человека – видеть в состоянии овоща.
Я сижу какое-то время у его постели и держу отца за руку. Пытаюсь вспомнить что-то хорошее, что нас с ним связывало, но ничего не приходит на ум. Из счастливых воспоминаний у меня только те, что связаны с мамой. Ее смех, когда мы играли в прятки в саду, ее цветочный запах духов, когда она меня обнимала. Я не знаю, зачем она вышла замуж за отца и что это было, расчет или любовь, но, кажется, счастлива она с ним не была. Был ли он сам счастлив, постоянно гоняясь за новыми и новыми нулями на банковском счете, я тоже не знаю. Возможно, никогда теперь и не узнаю. Но я точно не хочу идти его дорогой.
А на следующее утро мне звонит незнакомый номер.
– Яр? Привет.
– День добрый, – хмуро отзываюсь я, выходя из спальни, чтобы не будить уютно сопящую Нюту. – А кто это?
– Олег Нестеров.
– Нестеров? – что-то отзывается в памяти, но очень смутно. – Не знаю такого.
– Я сын Екатерины Нестеровой, это двоюродная сестра твоего отца.
– А, тетя Катя, – вдруг вспоминаю я, хотя виделись мы лет сто назад. – Ну привет, Олег Нестеров. Чего ты хотел?
– Встретиться. Поговорить.
– Зачем?
На том конце трубки раздается вздох.
– Твой отец написал завещание в мою пользу, а еще назначил меня своим и.о., если что вдруг случится. А так как он сейчас недееспособен, то надо что-то решать с управлением «НДК». Мне звонили из совета директоров вашей корпорации, и… Может, лучше встретимся, Яр?
– Давай, – неохотно соглашаюсь я.
Олег оказывается худым белобрысым мужиком в дорогих шмотках и с прилизанными волосами. Он сразу берет быка за рога и предлагает мне выкупить его долю акций, которая перейдет к нему после смерти отца.
– Отец еще не умер, – цежу я сквозь зубы.6cbe0b
– Но и управлять компанией он теперь не может. От меня хотят каких-то ответов и решений, а я ничего в этом не понимаю, – признается Олег. – Мне было бы проще продать это все тебе, ты же шаришь в этом, правда? А уж с деньгами я бы нашел что делать. Ну, что скажешь?
Я зло комкаю салфетку, пытаясь как-то справиться со своей яростью. Серьезно, отец? Ты настолько не хотел, чтобы мне достался хоть один процент акций, что предпочел отдать все какому-то дальнему родственнику, который нихрена не разбирается в нашей работе? Предпочел выстрелить себе в ногу, поставив под угрозу целую корпорацию и тысячи людей, которые там работают?
Или ты просто думал, что будешь жить вечно?
– Нет, Олег, выкупать я ничего не буду, – твердо говорю я. – У меня нет на это ни денег, ни желания. Ебись сам. Когда отец на тебя оформлял наследство, ты же не был против, правда?
Он мрачно молчит.
– Но ты можешь нанять меня на работу, – добавляю я бодрым голосом. – Консультантом. Я расскажу тебе, кого поставить на ключевые позиции, с кем заключать договоры, и обрисую примерный план работы на год.
– Круто, – веселеет Олег. – Считай, ты принят.
– Отлично. Зарплата вот такая.
Я беру еще одну салфетку, пишу на ней цифру и пододвигаю к нему.
– Ты охуел что ли? – мой троюродный братец вытаращивает глаза.
– Дело твое, – я пожимаю плечами. – Можешь сам встать во главе компании. Можешь поискать того, кто в этом разбирается лучше меня. Как хочешь.