— Так ведь это не Хосе. Другой консьерж. Сегодня дежурит Эдди. Просто ты чувствуешь себя виноватым.
— Я тебе уже говорил: у меня нет никаких угрызений совести по поводу того, что было. — Он смотрит мне в глаза.
Чувствую, как его взгляд меня затягивает. Я забываю о своем решении оставаться только хорошим другом. Нервно отвожу глаза и спрашиваю, не хочет ли он выпить. Декс говорит, что стакан минералки был бы в самый раз. Безо льда. Я наливаю нам по стакану и подсаживаюсь к нему на кушетку.
Он делает несколько больших глотков и ставит стакан на поднос. Я отпиваю еще. Чувствую, как он смотрит на меня, но не могу поднять глаз. Смотрю прямо перед собой — туда, где стоит кровать. Место действия. Нужна отдельная комната для спальни или по крайней мере ширма, чтобы отгородить мое ложе от всего помещения.
— Рейчел, — говорит он, — взгляни на меня.
Смотрю и снова утыкаюсь взглядом в стол.
Он берет меня за подбородок и поворачивает лицом к себе.
Чувствую, что краснею, но не могу отвернуться.
— Что? — Я издаю нервный смех. Выражение лица у него не меняется.
— Рейчел.
— Что?
— У нас проблемы.
— Неужели?
— Большие проблемы.
Он наклоняется ко мне, откинув левую руку на спинку кушетки. Целует меня — сначала слегка, потом все более настойчиво. Ощущаю запах корицы. Вспоминаю о пастилках, которые он таскал с собой все выходные. И целую его в ответ.
Если я считала, что Нат и Маркус неплохо целуются, то это лишь потому, что мне было не с кем сравнивать. Они всего-навсего умели целоваться. От поцелуя Декса вся комната плывет у меня перед глазами. И на этот раз вовсе не от алкоголя. Этот поцелуй — вроде тех, о которых я сотню раз читала и которые видела в кино. И не была уверена, возможны ли они на самом деле. Такого я никогда не ощущала прежде. Фейерверки и все такое. Совсем как у Бобби Брэди и его подружки.
Целуемся долго-долго. Не останавливаясь. Не меняя положения, несмотря даже на то, что сидим слишком далеко для хорошего поцелуя. Я не могу говорить и не хочу двигаться. Не хочу, чтобы это заканчивалось, не хочу, чтобы наступила та тревожная минута, когда мы зададимся вопросом: а что мы, собственно, делаем? Не хочу говорить о Дарси, даже слышать ее имя. Она здесь ни при чем. Ни при чем. Этот поцелуй ничего не значит. Нет ни времени, ни обстоятельств, ни свадьбы в сентябре. Вот что я пытаюсь себе внушить. Наконец Декс отрывается от моих губ. Но лишь для того, чтобы подвинуться ближе, обнять меня и шепнуть:
— Я все время о тебе думаю.
Я тоже.
Но я все еще себя контролирую. Просто эмоции — это одно, а что ты под их влиянием вытворяешь — другое. Отодвигаюсь, но не слишком далеко, и качаю головой.
— Что? — мягко спрашивает он, все еще обнимая меня.
— Мы не должны были этого делать, — говорю я. Робкий протест, но все же это лучше, чем ничего.
Дарси может быть надоедливой, ревнивой и запальчивой, но она — моя подруга. А я верный друг. И порядочный человек. И мне нужно остановиться. Возненавижу себя, если не остановлюсь.
Не двигаюсь. Жду, что меня будут разубеждать, надеюсь, что Декс об этом заговорит. Конечно, он возражает:
— Должны были.
Говорит уверенно. Не сомневаясь, не волнуясь. Держит мое лицо в ладонях и пристально смотрит в глаза.
— Даже обязаны.
В его словах никакой лжи, он искренен. Он мой друг — друг, которого я знала и о котором думала еще до того, как с ним познакомилась Дарси. Почему же я раньше не понимала своих чувств? Почему интересы Дарси заслонили от меня мои собственные? Декс придвигается и снова целует меня. Нежно, но настойчиво.
Так нельзя, протестую я в душе, понимая, что уже поздно. Что я сдалась. Мы пересекли еще один рубеж. Все, что было до этого момента, даже постель, — не в счет. Тогда мы были пьяны и за себя не отвечали. На самом деле до нашего нынешнего поцелуя ничего серьезного не было. Ничего, что не могло бы кануть в Лету, стать сном, может быть, даже забыться навсегда.
Все изменилось именно сейчас. К лучшему — или к худшему.
Глава 8
Я обо всем передумала. Ночь — вре-мя тревог и сомнений. Но утром, стоя под струей горячей воды, я все вижу отчетливо. Намылив голову и вдыхая грейпфрутовый запах шампуня, прихожу к одной-единственной истине: то, что делаем мы с Дексом, — ошибка.
Мы долго целовались вчера вечером; еще дольше он держал меня в объятиях, мы перекинулись всего несколькими словами. Сердце у меня начинало биться, когда я говорила себе, что мы одерживаем своего рода победу, не торопясь в постель. Но утром становится ясно, что мы все равно ошиблись. С самого начала. Я должна остановиться. И остановлюсь. Начну прямо сейчас.
Когда я была маленькой, то перед тем как что-нибудь начать, считала про себя до трех. Вынь палец изо рта. Раз. Два. Три. Старт. Поле свободно. Именно с этого началось избавление от манеры грызть ногти. Я использовала эту тактику против многих нехороших привычек. Теперь, досчитав до трех, избавлюсь от привычки к Дексу. Снова стану его хорошим другом. Все сотру и расставлю по местам.
Медленно считаю, а затем использую технику визуализации, которую Брэндон, по его словам, применял в течение всего бейсбольного сезона. Он представлял удар
Питы по мячу, его звук, пыль, которая поднимается, пока он бежит к черте, — рисовал себе только удачные удары, и эта тактика ни разу его не подвела.
Я делаю то же самое. Думаю о нашей дружбе с Дарси, а не о своих чувствах к Дексу. В голове прокручиваю фильм, который состоит из сцен обо мне и моей подруге. Вижу, как мы, школьницы, сидим на ее кровати, когда остаемся у нее ночевать. Обсуждаем планы на будущее — сколько у нас будет детей и как их будут звать. Вижу десятилетнюю Дарси, которая лежит, опираясь на локти, с пальцем во рту, и объясняет, что если у тебя две девочки, то третий ребенок, для разнообразия, обязательно должен быть мальчиком. Как будто такие вещи можно контролировать.
Вспоминаю нас, обменивающихся записками на занятиях. Ее клочки бумаги, замысловато свернутые наподобие оригами, куда интереснее, чем записки Аннелизы, которая просто констатирует, как скучно ей в классе. Реплики Дарси полны любопытных наблюдений над одноклассниками и язвительных замечаний по поводу учителей. Она придумала небольшую игру для меня: пишет фразы на левой стороне листа, имена на правой, а мне нужно сопоставить цитату и автора. Я смеюсь до упаду, встречая излюбленную фразу мистера Рона «Да ты с огоньком, дружище», потому что он произносит ее каждый раз, когда встречный водитель забывает выключить дальний свет. Забавная фраза. Иногда язвительная, иногда очень искренняя. И от этого она еще смешнее.
Смываю пену с волос и вспоминаю еще кое-что — то, что раньше как-то не выплывало. Вроде того как находишь свою же фотографию, которую не помнишь когда сделали. Мы с Дарси — новенькие, только что перешли в старшую школу и стоим после уроков возле своих шкафчиков. Бекки Цюрих, одна из самых популярных старшеклассниц (агрессивной разновидности), проходит мимо нас со своим новым парнем, Полом Кинсером. У нее крошечный подбородок и слишком тонкие губы, она далеко не красавица, хотя каким-то образом внушает окружающим, и мне в том числе, совершенно обратное. И вот когда Пол и Бекки прошли мимо, я посмотрела на них, потому что они были самыми «звездными» среди старшеклассников, и поразилась — или по крайней мере удивилась. Мне очень хотелось подслушать у них нечто такое, что поможет проникнуть в самую суть дела и понять, что значит быть восемнадцатилетней (такой взрослой!) и крутой. Может быть, я бросила лишь отдельный взгляд в их сторону — а может быть, и смотрела вслед довольно долго.
Во всяком случае, Бекки яростно взглянула на меня — глаза у нее округлились, точно у мультяшки. Она скривила губы, фыркнула, как гиена, и сказала:
— На что ты пялишься?
— Ловит мух, — добавил Пол. Уверена, что общение с Бекки изменило его в худшую сторону — а может быть, он сам вообразил, что такая манера сделает их ближе.
Разумеется, рот у меня был разинут; я его захлопнула и почувствовала себя униженной. Бекки засмеялась, гордая тем, как она пристыдила новенькую. Потом достала розовую губную помаду, накрасила свой вульгарный маленький ротик и напоследок обернулась ко мне — для сравнения,
Дарси возилась с книгами в шкафчике, но, несомненно, поняла, в чем тут дело. Она обернулась и взглянула на эту парочку с отвращением — взгляд, который у нее получался мастерски. Потом передразнила визгливый смех Бекки, неестественно откинув назад шею и поджав губы, так что они превратились в ниточки. Она была ужасна — и выглядела точь-в-точь как Бекки в нашем возрасте.
Я подавила улыбку; Бекки, казалось, совсем ошалела. Потом она пришла в себя, шагнула к Дарси и выдавила: — Ах ты сука!
Дарси была невозмутима, как камень; она взглянула на старшеклассника и сказала:
— Лучше быть просто сукой, чем уродливой сукой. Как считаешь, Пол?
Теперь уже Бекки замерла с вытаращенными глазами и открытым ртом, глядя на своего новоприобретенного врага. И прежде чем она что-нибудь придумала в ответ, Дарси бросила ей еще одно оскорбление:
— Кстати, Бекки, что это за помада? Такая старомодная.
Все, что тогда происходило, я помню очень отчетливо.
Наш шкафчик, украшенный фотографиями Патрика Суэйзи из «Грязных танцев». Отчетливый жирный запах из столовой. Голос Дарси, сильный и уверенный. Конечно, Пол ей не ответил, потому что всем нам было ясно: моя подруга права — из них двоих она красивее. А в старших классах это всегда оставляет за тобой последнее слово, даже если ты новенькая. Бекки и Пол ретировались, а Дарси как ни в чем не бывало заговорила со мной, словно эти двое — полнейшие ничтожества. Так, в общем, оно и было. Просто на то, чтобы это распознать, в четырнадцать лет уходит больше времени.
Выключаю воду, заворачиваюсь в полотенце и вытираю волосы. Позвоню Дексу, как только доберусь до работы. Скажу ему, что пора остановиться. И на этот раз никакого подтекста. Он женится на Дарси, а я — подружка невесты. Мы оба ее любим. Да, у нее есть недостатки. Она избалованная, себялюбивая, властная, но в то же время может быть и верной, и доброй, и невероятно забавной. Она для меня все равно что сестра. „