— Отец мечтал, что внуки переймут его страсть и займутся по-настоящему фермой, — рассказывала она. — Но увы, я родила одних дочерей. А они так далеки от скакунов.
Джон обронил в разговоре, что с детства мечтал о лошади. Но ему не пришлось, даже хоть раз, прокатиться верхом.
— Почему? — спросила пациентка.
— Занятия таким дорогим спортом были не по карману моим родителям.
— Доктор, когда я поправлюсь, мы поедем на мою ферму, и я научу вас скакать верхом. Галопом, — молодым звонким смехом рассмеялась пациентка.
— Обязательно, — улыбнулся доктор оптимизму старушки.
Перед операцией она пригласила нотариуса. Джон вспомнил, что по просьбе матери Риты он пару раз звонил в его контору. Больные часто пользуются услугами сестер или врачей, чтобы позвать в госпиталь официальных лиц. Он не раскопал бы этого в памяти, если бы обвинитель на процессе не зачитал стенограмму его разговора с секретарем нотариуса.
Когда нотариус приезжал в госпиталь, Джона в этот день там, к счастью, не было. Его смена начиналась на следующие сутки. Мать Риты внесла поправку в завещание и отписала Джону всю ферму отца с породистыми скакунами. Доктор об этом ничего не знал.
Только перед тем как ей вводили наркоз, она попросила позвать Джона.
— Доктор, вы не забыли про мою ферму?
— Что, простите, — не понял Джон, наклонясь над больной. — А, про ферму, конечно, помню.
— Я выкарабкаюсь, я сильная. Мы обязательно поскачем с вами верхом! — В старческих глазах, затронутых пеленой глаукомы, он увидел одновременно надежду и страх.
— И непременно галопом, — подбодрил он ее.
Она слабо улыбнулась в ответ, а по щеке покатилась крупная слеза.
— Я обещаю, что сделаю для этого все, — твердо сказал Джон.
— Я доверяю вам, доктор. — Это были ее последние слова.
— Джон, я узнала от Оксаны, что у тебя были неприятности. — Маша извинилась, что ее звонок разбудил Джона среди ночи. — Почему ты мне не сообщил?
— Ты все равно бы не смогла мне помочь, — мягко возразил американец, еще не отойдя ото сна, и более жестко добавил: — Это касается только меня.
Маша знала, что Джон не любил, когда вмешивались в его профессиональную деятельность, но тут ведь совершенно другая ситуация.
— Ты не прав, мы же с тобой друзья, — упрекнула она американца.
— Да я не прав, мы с тобой друзья, — отозвался он каким-то отрешенным голосом.
— Я ужасно сожалею, что ты не застал меня дома, — раздумывая, почему он так неприветлив, продолжала женщина. — Я была в командировке. Ты не мог меня предупредить?
— Не мог, — коротко ответил Джон и замолчал.
— Ты тоже прилетал по делу? — проговорила Маша. Это прозвучало скорое как утверждение, чем вопрос.
— Да.
— Я звонила тебе последнее время и тоже нигде не заставала.
— Я был в Чикаго.
— Теперь я уже знаю. Мне очень было нужно с тобой посоветоваться. Я многое передумала и приняла решение.
Джон молчал.
— Ты слышишь меня?
— Слышу, — отозвался он.
— Знаешь, Джон, ты не обижайся на меня, что я не могла принять решение там, у вас в Брэнсоне… мне нужно было немного времени, чтобы… осознать и созреть.
— Созрела? — Всегда мягкий и понимающий голос Джона звучал иронично и даже грубовато.
Маша отнесла это к нервотрепке последних недель.
— Да, теперь я готова потерять свободу и второй раз в жизни стать женой.
— Я поздравляю тебя с твоим решением, — отозвался Джон и неожиданно для Маши повесил трубку.
В ресторане тихо играли скрипки. Прозрачный пол из толстого стекла, под которым сновали рыбы редких экзотических пород, неприятно холодил. Высокие шпильки (теперь Маша уже редко их надевала) словно впивались в выпученные рыбьи глазки.
Официант принес огромную карту меню.
— Шампанское, — попросил Петр, и Маша поморщилась.
Он затащил ее сюда с целью обсудить важную проблему. Она согласилась, чтобы сообщить ему о своем решении выйти замуж за Джона. Но на душе было неспокойно. Джон вновь исчез. Вероятно, неприятности не закончились.
Заказав билет вместе с Оксаной, Маша собиралась известить его об этом. Не сваливаться же с бухты-барахты человеку на голову. Но, увы, телефон Джона опять молчал. Его странный тон при последнем телефонном разговоре оставил неприятный осадок. Можно, конечно, перепоручить сообщение Оксане, через племянника — Роя. Но это было не в правилах Маши.
Отвлекаясь от своих мыслей, она углубилась в длинный перечень блюд: рыба под разными соусами, в вине и в кляре, на сковороде и запеченная на углях. Крабы, креветки, раки, лобстеры, мидии, устрицы.
Им с Петром, досконально знающим обитателей подводного царства, было невдомек, как их сюда доставляют.
— Самолетом, — услужливо пояснил официант. — Для начала попробуйте свежих устриц, подходят к шампанскому, — рекомендовал он.
Петр кивнул.
Серебряное блюдо с дольками ярко-желтого лимона и грудой мраморных устриц на льду рождало ассоциации с океаном — неизменной стихией Маши. Чуть приоткрытое нутро устрицы с мягко-кремовым содержимым так и просилось в рот. Выжав несколько капель лимона, Маша нахмурилась и, сковырнув мякоть специальной двузубой вилкой, отправила устрицу в рот.
Петр приготовился что-то сказать, но вернувшиеся после перерыва скрипачки в длинных юбках и белых блузах с воланами на рукавах томно затянули мелодию.
Петр заказал креветки. Полуочищенные, чтобы можно было двумя пальцами ухватить их за чешуйки хвостов, словно обнаженные девушки в красных сапожках, они лоснились розовыми жирными спинками. Обмакивая их в майонезный соус, упитанный Петр уговорил уже целую тарелку и, вопросительно поглядывая на официанта, ждал, когда тот принесет следующее блюдо.
Уткнувшись носами в ноты, оркестр из скрипачек на минуту замолк. Девушки перешептывались между собой, подбирая следующую мелодию.
— Я хотел тебе сказать…
Маша оторвалась от устриц.
— Я тоже. На работе нет свободной минуты.
Опустив руки в миску с лимонной водой, Петр промокнул их плотной льняной салфеткой и полез в кейс. Достав оттуда маленькую бархатную коробочку, он положил ее перед Машей.
— Что это? — удивилась она.
Петр вопросительно смотрел на Машу и ждал. Последнее время эта женщина волновала его. После поездки в Америку что-то изменилось в ней: в характере, одежде, манере общаться. Она стала носить более женственную одежду. В ней появился какой-то неповторимый шарм.
Ярко-красное платье с черной лаковой сумочкой и черные чулки на стройных ногах делали Машу неотразимой.
— Не знал, что блондинкам идет красное, — произнес Петр и кивнул, знаком показывая, чтобы она открыла коробочку.
— Я сама не знала, — приняла она комплимент и, видимо, догадавшись, что в коробочке, не решалась дотронуться до ее бархатной оболочки. — Давай выпьем за наши хорошие отношения, — подняв бокал с шампанским, предложила Маша. — Мы стали друзьями и плодотворно сотрудничали.
— И не только, — поправил ее мужчина.
— Да, я собиралась это сказать… и еще кое-что. Мы взаимно скрашивали нашу жизнь. — Маша сбилась.
— Я не умер, — остановил ее Петр, — такие слова произносят только на панихидах. «Он был хороший и скромный человек, почтим его память вставанием». Петр комично смахнул слезу. — Я все же хотел бы, чтобы ты заглянула внутрь.
— Погоди, мне нужно тебе кое-что сказать.
— Когда я был у тебя дома и увидел свадебную фату племянницы с редкими жемчужинами, то решил… — продолжал напирать Петр.
В это время в зале появилась девушка с корзиной великолепных цветов.
— Купите даме. — Пересекая зал, она сразу подошла к ним.
— Оставьте, — отмахнулся Петр.
Девушка собралась послушно отойти.
— Я же сказал, оставьте все, — пояснил Петр и выложил все цветы из корзины на стол.
— Зачем ты? — расстроилась Маша.
Скрипки жалобно заныли.
Маша, поняв, что объяснение неизбежно, раскрыла бархатную коробочку.
— «Маркиз». — Она покачала головой. Огромный бриллиант с частым дождиком мелких камней блистал яркой старинной красотой. — Я не могу это принять.
— А я не возьму его назад. — Насмешливый тон Петра стал жестким. — Это на память о нашем сотрудничестве и… говоря на твоем языке, дружбе, — передразнил он.
— Спасибо тебе. — Маша положила кольцо в лаковую сумочку. — Я хотела тебе сказать, что выхожу замуж за Джона.
— Я понял. — Петр покачал головой и, повернувшись к официанту, который, подкатив тележку, откинул купол серебряной крышки, произнес: — Спасибо, не буду.
Официант забеспокоился.
— Не переживай, съешь за мое здоровье. Мне только на пользу. — Он показал на складку под поясом и отсчитал купюры.
— Я не хотела тебя обидеть, — призналась Маша, когда они вышли из ресторана.
— Все в порядке. — Он усадил ее в машину и распрощался.
Поганое настроение не улучшилось после того, как, набрав телефон Джона, она услышала в трубке длинные гудки.
«Высплюсь, и все пройдет», — решила Маша. Раскрыв коробочку с подарком, она еще раз взглянула на кольцо и поставила его на ночной столик.
Сон пришел сразу. Маше снился волшебный грот, раковины с жемчужинами. Она вскрывает одну, другую, третью… на последних ей стало казаться, что не хватает воздуха. Баллон с кислородом кончался. Задыхаясь, она звала на помощь, кричала. Круглые, добрые глаза дельфина становились меньше, превращаясь в глаза Джона…
Маша очнулась. Была полночь. Мягкий свет, струившийся от ночного столика, словно озарял спальню. Маша решила, что это светится «Маркиз». Но, присмотревшись, оцепенела. Перед фотографией Джона на ночном столике лежали запонки с «Серым кардиналом». Запонки с рук Джона.
«Какая-то мистика, — решила Маша и дотронулась до жемчужин. Они словно ожили в ее руках, излучая тепло. — Откуда они здесь?» Женщина включила ночник. С фотографии в рамочке на нее спокойно смотрел Джон. Она еще раз потрогала знакомые предметы и ущипнула себя: «Может быть, сон продолжается?». До рассвета Маша не могла сомкнуть глаз, пробуя звонить Джону. Но безрезультатно. Потом ее вновь сморил сон.