к же темные эсперы. Так называют тех из нас, чей дар обладает темной природой. Некоторые из темных классов – как, например, мой – не представляют прямой угрозы обществу и либо не несут деформаций для психики, либо эти деформации совсем незначительные, в пределах социальных норм. Но вот вся беда, что даже если дар опасен и серьезно деформирует психику, заблокировать его нельзя. Носитель может только либо использовать его, либо не использовать – выбор только за самим эспером. И для тех, кто либо ступил на кривую дорожку и стал эспером-преступником, либо просто обладает классом, который сильно деформирует психику и почти наверняка грозит срывом, существует Ресинфорд. Огромный изоляционный комплекс, большая часть которого находится под землей.
– И там что же, содержат не только преступников, но и тех, кто ничего не совершал? Только из-за того, что они несут потенциальную угрозу?
– В том числе, – мрачно кивнул Рик. – Но туда, конечно же, запирают не всех темных, даже с сильным даром. Для начала всех эсперов с проявившимся темным даром ставят на учет и строго контролируют. И если они держат свой дар в узде, не используют его против других и их психика серьезно не деформируется под действием дара, они продолжают спокойно жить мирной жизнью, просто наведываются время от времени к своему инспектору.
– Но есть и другие случаи.
– Верно, есть, – вздохнул некромант. – Эсперы, чья психика сильно деформировалась. Если деформацию замечают вовремя, то эспера изолируют в Ресинфорде еще до того, как он совершит серьезное преступление и кому-нибудь навредит. Для тех, кто был на грани, но все же не сорвался, там существуют своего рода небольшие изолированные квартиры, из которых они не могут выйти. При этом им позволяется удаленно работать, при желании заниматься творчеством, вести переписку с близкими и друзьями извне. Посещения так же разрешены. Только вот, как понимаешь, это все равно далеко не полноценная жизнь.
– А с теми, кто преступления совершал, все намного строже, как я полагаю?
– Именно так, – подтвердил Рик. – Их комнаты расположены в подземной части Ресинфорда, на глубине, которая зависит от тяжести преступлений и опасности, которую представляет эспер: чем опаснее заключенный, тем ниже его распределяют. И у большинства это настоящие одиночные тюремные камеры. Тем, чьи преступления не особо тяжелы, камеры выдают более комфортные, и так же предоставляют возможность работать удаленно, зарабатывая себе на личные хотелки. Только вот… есть несколько особо редких и опасных классов, которые с вероятностью 99% влекут у своих носителей серьезные деформации психики, и те почти наверняка не сдержатся, начав вредить людям, убивать и калечить. Таких, в профилактических целях, арестовывают и селят в нижних ярусах Ресинфорда. И одним из таких классов, как ты понимаешь, является невермор. Если таких обнаруживают, то сразу отправляют в Ресинфорд… или аналогичное заведение, если речь идет о другой части страны. Всего таких изоляторов в нашей стране десять, и в них свозят арестованных эсперов из разных регионов.
– Секундочку, – нахмурилась я в смутной догадке. – А не к такому ли эсперу мы сейчас едем?
– В яблочко, – подмигнул Рик. – В Ресинфорде содержат одного милого старичка, Клауса Дерфилда. Он невермор, чей дар проснулся двадцать восемь лет назад. Тогда он, поняв, что вот-вот навредит своей жене, сам сдался властям. Поэтому ему выделили комфортабельную квартирку в средних ярусах изолятора, где предоставили возможность рисовать эскизы одежды для одного именитого дома мод, на который он до этого работал. Увы, его классу свидания с семьей практически не положены, разве что под очень жестким контролем, через стекло, потому что деформация психики из-за дара все равно будет толкать его навредить им. Кажется, первые пару-тройку лет жена его в самом деле так навещала… ну а потом просто не выдержала и они оформили развод, после которого она вскоре вышла замуж. Клаусу, судя по его словам, было больно, и дар едва не сорвал ему крышу окончательно… Но все же, ему тогда удалось сохранить ясность ума, а со временем даже прийти в себя и взять эмоции под контроль. Сейчас, насколько я знаю, дар зациклил его на какой-то молоденькой модели из дома мод, на который он работает. Смотрит все показы, где она ходит по подиуму, заказывает все журналы, где публикуют ее фото, записывает на кассеты все рекламные ролики с ее участием, и так далее. Поскольку же охрана в Ресинфорде надежная, а девушка с ним не знакома и подавно не собирается навещать, то и она в безопасности.
– Жуть какая, – поежилась я.
– Не стану спорить.
– И ты сейчас хочешь встретиться с этим эспером…
– Чтобы он рассказал мне, какие признаки мне, как объекту одержимости, стоит высматривать, ловя этого подонка на живца. И естественно, чтобы при этом самому остаться в живых и не дать кому-нибудь пострадать. Конечно, полиция уже давно сама с ним побеседовала. Только вот имеется одно существенное отличие: другим жертвам нашего невермора так не везло – они не знали (по крайней мере, наверняка), что ими одержим невермор. У меня же теперь есть преимущество, и я собираюсь им воспользоваться.
– Да ты совсем псих, парень…
– И опять не стану спорить, – хмыкнул Рик. – Но боюсь, только полный псих сейчас и сможет остаться в живых, переиграв невермора.
Такси остановилось уже за городом, возле огромного мрачного здания, обнесенного высокой каменной стеной, на вершине которой виднелась колючая проволока под напряжением. Выйдя из машины, мы с Риком направились к массивным вратам, возле которых стояла охрана. И та, как ни странно, пропустила нас! Еще и сообщив, что «мистер Хичленд уже ждет».
Этот самый мистер Хичленд (который, похоже, и был тем самым замом начальника Ресинфорда, о котором говорил некромант) встретил нас, словно званых гостей. И доброжелательно пожав Рику руку (с шутливо высказанным обещанием однажды и его сюда засадить), повел нас к лифту, на котором мы спустились на пять этажей вниз.
Когда дверь лифта открылась, я вздрогнула от одного только вида лабиринта коридоров, который уже отсюда казался бесконечным. Здесь было светло, чисто и даже тихо – никаких тебе буйных криков, воплей или плача, доносящегося из-за ближайшей двери.
Тем не менее, здесь было жутко. До дрожи жутко. С каждым шагом усиливалось ощущение того, что идешь на собственную смертную казнь… или что тебя самого вот-вот запихнут в одну из камер-квартир здесь, глубоко под землей, и оставят в ней навсегда.
– Вот, мы пришли, – сообщил мистер Хичленд, остановившись у двери, возле которой нас уже ждало двое охранников, вооруженных как дубинками, так и… настоящими пистолетами. Вероятно на случай, если давний заключенный вдруг съедет с катушек и попробует навредить своим посетителям.
Кивнув, Рик провел меня вперед. В первую комнату камеры-квартиры, которая была разделена на две части стеной с запертой дверью и большим окном из сверхпрочного стекла. В первой части, где возле окна стояло лишь три стула, находились мы. А во второй на своем стуле, глядя на нас сквозь стекло, смотрел худощавый престарелый мужчина с длинными седыми волосами, собранными на затылке в хвост, и легкой щетиной на бледном лице, испещренном глубокими морщинами.
Следом за нами вошли и охранники с замом начальника изолятора.
– Добрый день, мистер Дерфилд, – вежливо проговорил Рик, садясь на средний стул. – Думаю, мне незачем представляться? Если не ошибаюсь, вам должны были сообщить о том, кто я, и с какой целью сюда пришел, еще на том этапе, когда вы давали согласие на встречу и сотрудничество.
– Да-да, верно, – вздохнул старик. – И называй меня просто Клаус, малыш.
– Хорошо, – дружелюбно улыбнулся Рик. – Так как, вы поможете мне с моей маленькой просьбой?
– Не вопрос, Рик, – пожал плечами он. – В конце концов, я сам упек себя сюда, чтобы не навредить тем, кого люблю. И меня бесят выродки, которые поступают иначе.
– Так как мне обнаружить его? – сосредоточенно протянул некромант, внимательно глядя на старика. – Как мне понять, что невермор в конкретный момент находится неподалеку, следит за мной или собирается что-нибудь предпринять?
– В первую очередь я хочу, чтобы ты понял, малыш, – проговорил Клаус. – Все происходящее для невермора – это не просто бессмысленный набор действий. Во-первых, он одержим навязчивой идеей. Невермор рассматривает свою жертву как единственную родственную душу, стремится узнать ее важные секреты, тайны. Во-вторых, от начала и до конца он идет к конкретной цели, и все им совершаемое нацелено на то, чтобы в итоге этой цели достичь. Навязчивые идеи кажутся ему реальностью и подпитывают жажду к преследованию своей жертвы. И вот понимая это, нужно обращать внимание на две группы призраков.
– Какие же это признаки?
– Первые – социальные, исходящие от невермора не как от эспера, а как от человека, который ходит с тобой по одним улицам. Во-первых, он, скорее всего, будет пытаться вступить со своей целью в контакт. Для нас наблюдать за объектом обожания издали – невыносимая мука, поэтому если у нас есть возможность для личной встречи, мы вылезем из шкуры вон и вывернем себя наизнанку, но реализуем ее. Причем не просто реализуем! У нас есть срочная и постоянная необходимость в общении с объектом обожания. Одной встречи нам мало, мы постоянно пытаемся выйти со своей жертвой на связь. Внезапные звонки в любое время суток, письма или даже визиты, которые любому нормальному человеку будут казаться навязчивыми. Для нас это – необходимость и мы не видим в этом ничего предрассудительного. Невермор, который врывается в окружение жертвы, может настаивать на том, чтобы посещать вместе различные мероприятия, встречи с друзьями и родственниками. Он всегда желает знать, куда объект его страсти направляется, и чем собираетесь заниматься. Может подробно спрашивать о местонахождении и планах. И даже больше – осведомленность о делах жертвы выходит за рамки сказанного самой целью при личном общении. Невермор может владеть такой информацией, которую жертва ему никогда не сообщала. Мы собираем о своей любви личные сведения, включая место работы, друзей, родных и любимые места. Нам известен ее маршрут на работу и домой, расписание занятий в тренажерном зале и другие повторяющиеся события. Так же невермор стремится совершать широкие жесты в адрес объекта обожания – задаривать подарками, навязывать услуги и предложения того или иного рода, самоотверженно и демонстративно жертвовать своими интересами ради блага своей цели.